Красная Роза и Наша Революция

                                                  Красная Роза и Наша Революция

(РАСШИРЕННОЕ РАССМОТРЕНИЕ)

                                                                          “Если русская революция послужит сигналом                                                                                             пролетарской революции на Западе, так, что                                                                                             обе  они дополнят друг друга …”                                                                                                                      Маркс и Энгельс. Предисловие ко второму                                                                                            русскому изданию “Манифеста коммунистической                                                                                      партии” (за 35 лет до Октября).

                                                                           “… нам удастся добиться того, чтобы русская                                                                                             революция …привела не к одним только мелким                                                                                       уступкам со стороны властей предержащих, а к                                                                                         полному ниспровержению этих властей. А …                                                                                             тогда . … европейский рабочий поднимется в                                                                                           свою очередь и покажет нам, “как это делается” … “                                                                                 Ленин, ПСС, т.  10, с. 14 (за 12 лет до Октября).

          Журнал АЛЬТЕРНАТИВЫ лишний раз подтвердил свое название, настрой на диалектику, напечатав в номерах 2 и 3 за 12 год диалектически противоречащие друг другу, альтернативные статьи о Розе Люксембург. При этом диалектика диалектически подработана: сначала – антимарксистский антитезис Воейкова, затем – синтез Колганова, лишь в конце – как бы марксистский тезис Славина. Кроме того, триада диалектически раздвинута отчужденной от триады статьей Булавки и надтриадной заметкой Бузгалина.  Метафизическим укрупнением диалектической противоречивости стала в следующем номере крайне альтернативная статья Гитингера, а ее диалектическим расширением – соседняя статья Хеделера.

* * *

          Порядка века буржуазия и буржуазные социалисты мечтают похоронить (дело) Ленина. Это нормально, марксистам понятно. Но подобный призыв (без прямой оценки редакции) звучит и со страниц журнала вроде бы марксистской направленности (АЛЬТЕРНАТИВЫ, № 3 за 12 год, стр. 4). И автор призыва (Клаус Гитингер) как бы обосновывает призыв высказываниями известного борца против буржуазии и буржуазных социалистов – павшей от их рук Розы Люксембург. Каким же чудовищем должен быть Ленин, если против него объединились все: от Розы Люксембург и Фонда ее имени, левообразного Гитингера и частично журнала АЛЬТЕРНАТИВЫ – до росс-демов и белогвардейцев, Кровавой собаки Носке и нацистов! С тем развенчание Ленина левым оппонентом правых социалистов и буржуазии достойно специального рассмотрения.

          Антиленинская статья Гитингера “Организация производства при социализме: Люксембург, Ленин, Осинский и Коллонтай” для начала выдает и Марксу, за якобы его ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ПРОЕКТ: “во всех работах, при выполнении которых кооперируются между собой многие индивидуумы (…), связь и единство процесса необходимо представлены одной управляющей волей (…), как это имеет место с дирижером оркестра (или режиссером кино – А. М.) … при всяком комбинированном способе производства”. Гитингер поясняет: “… следовательно, не только при капитализме”. Я поясню пояснение Гитингера: следовательно, по Марксу – и при социализме. Гитингер углубляет свой упрек Марксу в примечании: “Такие высказывания Маркса льют воду на мельницу централистской социал-демократии” (с точки зрения невнятно левого Гитингера главный порок социал-демократов – централизм?). Доказательство? Очень авторитетное для Гитингера мнение централистского социал-демократа, “киллера Маркса”, Винклера. Прибегнув к этому несокрушимому аргументу, Гитингер добавляет: “За недостатком времени позицию Винклера … мы … не рассматриваем”. Зачем? Главное ведь сделано – Маркс припечатан. А то вдруг времени не хватит на погромный призыв похоронить Ленина. Да и что может быть особо интересного в рассмотрении “могильщиком Ленина” позиции “киллера Маркса”? Но вот узнать о проекте совершенного общество без “всех работ, при выполнении которых кооперируются между собой многие индивидуумы”, либо совершенного общество при таких работах, но не с “одной управляющей волей” (а типа – Лебедь, Рак и Щука) было бы интересно. И, может быть, кинорежиссер Гитингер сам снимает фильмы исключительно общими решениями съемочных коллективов либо вообще без всяких решений с одной управляющей волей и сценарист Гитингер принципиально не представляет свои сценарии режиссерам, снимающим не хаотично? Союз Коммунистов и I Интернационал, партия большевиков при Ленине, добровольно идущие за ними рабочие управлялись достаточно единой волей, но Классики марксизма не были в названных организациях единоличными режиссерами, не занимали единолично высших постов. А режиссер Гитингер в съемочных коллективах?

          Далее декларация: “… высказывания Маркса использует … Ленин, чтобы … после Октябрьской революции предложить в качестве долговременного решения ужесточенную версию марксистского дирижизма” (режиссизма?). Т. е. ужесточенность Маркса Ленин ужесточил. Вот только декларация НЕ доказывается. “Ленин … констатирует: “Русский человек – плохой работник по сравнению с передовыми нациями” – имея в виду здесь прежде всего свой высокий организационный идеал: выстроенную по прусским образцам Германскую империю”. Если Ленин КОНСТАТИРУЕТ, а не придумывает – в чем преступление? И по какой логике из процитированной констатации следует отсебятина Гитингера, что Ленин имеет в виду идеалом империю? Следующая цитата тоже КОНСТАТИРУЕТ – специфику крупной машинной индустрии. И опять из “ленинской бузины” выводится “гитингерский дядя” (констатация одобряет, видите ли, диктатуру). При этом Гитингер еще и обижается, что ЕГО “дядю” Ленин (веком раньше!) не обосновывал исторической ситуацией.

         {Моя проблема в том, что у меня есть ПСС Ленина, девятитомник Маркса и Энгельса, но нет ни одной работы Розы Люксембург. Приходится опираться только на чьи-то мнения и цитаты из работ Люксембург (здесь – по цитированию Гитингером), что, конечно, не оптимально.}

         Люксембург – “Опасность начинается тогда, когда они нужду выдают за добродетель, хотят теперь по всем пунктам теоретически зафиксировать навязанную этими фатальными условиями тактику и рекомендовать ее международному (пролетариату) как образец социалистической тактики”. Я не могу проверить объективность Люксембург по конкретным случаям (в цитате они не обрисованы). Но она говорит о НУЖДЕ (нужном), о ФАТАЛЬНЫХ (объективных) условиях. Далее, она говорит о “их” НАВЯЗАННОЙ тактике ТЕПЕРЬ, в Революции – не о стратегии во всем послекапиталистическом обществе; а революционное утверждение нового строя необходимо суровее его существования. Наконец, “они” из бедствующей и расколотой страны НИКОМУ НЕ МОГУТ НАВЯЗАТЬ (не Сталин в 45 году) – разве только баранам. Но Люксембург апеллирует к уровню пролетариата далеко не бараньему.

          ““Основная ошибка теории Ленина – Троцкого состоит именно в том”, что она понимает диктатуру как буржуазную, т. е. как господство “горстки людей”” – как бы цитирует Гитингер. Люксембург по цитате говорит только об ошибке оппонентов. А как НАДО понимать урезанную цитату – декларирует Гитингер. Опять демагогическая мешанина из цитаты и отсебятины (в лучшем случае формально – некорректное цитирование).

         Люксембург – “Однако социалистическая демократия не начинается лишь на обетованной земле (…) не является готовым рождественским подарком храброму народу, который тем временем верно поддерживал горстку социалистических диктаторов. Социалистическая демократия начинается одновременно со (…) строительством социализма”. – Если демократия (как и строительство социализма) только начинается, она не может быть совершенной. Самая распрекрасная буржуазная демократия начиналась кровавыми гражданскими войнами, якобинским террором, жесткими диктатурами Кромвеля и Наполеона. Любители сладенькой соц-патоки могут, конечно, дурачить себя или других сказочками, что у них-то все было бы иначе. Но марксисты знают про “повивальную бабку истории”, про диктатуру пролетариата, про отсталость и разруху России, когда большевики взяли власть, про белогвардейцев и интервентов. Современная буржуазная демократия, ловко дурачащая (особенно когда – “я сам обманываться рад”) фрондирующую буржуазную интеллигенцию (многих режиссеров буржуазного кино и т. д.) сокрытием за дем-мишурой жесткой классовой воли буржуазии, нарабатывалась столетиями. А если русские пролетарии первого поколения в отсталой стране и при самодержавии даже исхитрились бы выработать навыки социалистической демократии лучшие, чем у потомственных немецких рабочих в развитой и буржуазно-демократической Германии, хотя бы прусского образца (но как при Гитингере в современной буржуазной Германии образца не прусского?) – а это не так – то ведь Россия начала века была крестьянской. Идеальная социалистическая демократия при диктатуре для миллионов рабочих без десятков миллионов крестьян (или даже против них?) – либо идеальная социалистическая демократия с качественным преобладанием количества этих десятков миллионов? Или в обетованной земле отсталой страны и крестьяне вполне годны для идеальной социалистической демократии? Но что же тогда заставляло храбрый народ, особенно вполне зрелых для идеальной демократии русских рабочих, ВЕРНО поддерживать “горстку социалистических диктаторов”? Демократическая и общая незрелость? Неспособность отбросить горстку и бодро предаваться идеальной диктатуре-демократии в условиях разрухи отсталой страны, гражданской войны со своей буржуазией и интервенции Германии (поскольку в ней лучше понимающая Люксембург не смогла организовать победу давно назревшей идеальной социалистической демократии?). Наверно, чтоб обетованная земля идеальной демократии хотя бы НАЧАЛАСЬ хотя бы сразу после НЕИЗБЕЖНО СИЛОВОЙ Революции, ее надо готовить заранее – например, при создании съемочными коллективами режиссера Гитингера рыночной продукции. Вот и уел бы Гитингер (за Розу Люксембург) Ленина (отчасти, поскольку в другой ситуации – и Гитингер может критиковать Ленина, а Ленин не может ответить) рассказом об идеальной демократии без единой воли на своих съемках (анархия – мать порядка, бардак – отец “всех работ”; или смерть любому централизму кроме, как в съемочных группах Гитингера?). К сказанному добавлю, что в приведенной цитате из Люксембург второй пропуск выглядит так: “… с уничтожением классового господства …”(спасибо Колганову, цитирующему более широко). Может быть, Люксембург в германской тюрьме искренне считала, что классовое господство в далекой России уже уничтожено – но Гитингер должен бы знать, что Гражданская война, хотя бы формально уничтожившая (т. е. превратившая в НИЧТО) классовое господство, закончилась (относительно) после смерти Розы, того более после написания ее РУКОПИСИ.

         Далее Гитингер притягивает критику со стороны Люксембург к “обрушиванию” Ленина “… на журнал “Коммунист” (и особенно на одного из его авторов, Н. Осинского) за предостережения против опасности “государственного капитализма””. Люксембург была грамотным марксистом. С тем она не могла не ставить вопроса о материальных предпосылках социализма, об уровне общества времен перехода к социализму. С тем она должна была признавать предпосылками социализма какие-то высшие формы капитализма в развитых странах. Безграмотные нападки Гитингера на апелляции Ленина к высшим формам капитализма, например, передовой Германии, оборачиваются для него ужесточением подачи отсталой России обетованной землей социалистической демократии, которую лишь сорвали зловредные Ленин и Троцкий. Сарказмы Гитингера против ориентации Ленина на высшие образцы капитализма Германии как образцовые предпосылки социализма – с марксистских позиций нелепы. И именно соответствующие нелепости Гитингер цитированием марксиста Люксембург доказывать даже не пытается, в данном случае перебиваясь чистой отсебятиной.

          А в следующем за рассмотренным абзацем Гитингер совершает подлог, приписывая близость рассмотрения “условий” социализма Лениным и взглядов поджигателей войны (с которыми вместе боролись Ленин и Люксембург) на те УСЛОВИЯ как на уже “воплощенный социализм”. Хотя сам же Гитингер несколькими строчками выше цитирует и не оспаривает Ленина про иное классовое содержание, про государство советское. По логике Гитингера, мало различающиеся по производительным силам Франция непосредственно до Великой революции и Франция сразу после нее (без учета классового содержания, характера государства и пр.) – один черт, без качественного формационного различия. Правда, Гитингер поминает имя Розы Люксембург, но почему-то цитированием не балует. В стране, едва вышедшей из феодализма, Ленин, для преодоления ее формационной отсталости, апеллирует к разным формам капитализма – особенно в последних работах, когда стало ясно, что на спасительную поддержку Революции в Германии и т. д. отсталой стране скоро рассчитывать не приходится, что от почти феодализма к коммунизму придется идти, для начала используя НЭП (какой-то капитализм, включая государственный, но при ином классовом содержании, государстве советском, при придавленности наличных поджигателей войны этим государством). Последняя фраза рассматриваемого абзаца заслуживает отдельного рассмотрения.

           “Роза Люксембург отмечает абсурдность такой точки зрения, напоминая в то же время, что не следует ни уподобляться Кунову и Леншу, ни становиться идолопоклонниками социализма и марксизма.” – Работ Люксембург у меня нет, проясняющего цитирования Колгановым по этому пункту – тоже, Гитингер же цитирует экономно. А из ЕГО текста нельзя понять, чья “такая” точка зрения – Кунова и т. д. или Ленина. Но самое занимательное “напоминание” – не “становиться идолопоклонниками социализма и марксизма” ТОЖЕ, в одном ряду с неуподоблением Кунову и Леншу! Действительно – разница невелика (если вообще есть), что Кунов и Ленш, что социализм и Маркс, тем более Ленин. Но вообще-то непонятно – с какого бока припека про идолопоклонство в данном контексте? Если этот бред принадлежит Розе Люксембург – мне придется пересмотреть отношение к ней. Но я предполагаю другое: поскольку Гитингер цитирует много – уклонение от цитирования в данном случае позволяет подозревать мешанину из “бузины” Люксембург и “дяди” (сокровенного – про социализм и Маркса?) Гитингера. Но в любом случае этот бред на страницах АЛЬТЕРНАТИВ – без заявленного отношения редакции – странен. ИЛИ НЕТ?

          Люксембург – “Но эта диктатура должна быть делом … не небольшого руководящего меньшинства от имени класса, т. е. она должна на каждом шагу исходить из активного участия масс, находиться под их непосредственным влиянием, находиться под контролем всей общественности”. Я не могу задать вопрос Розе Люксембург – спрашиваю Гитингера или кого угодно за него. Всегда ли КЛАСС способен к идеальной самоорганизации и т. п. в диктатуре-демократии – например, только народившийся в стране, едва вышедшей из феодализма? А если не будет безграмотного с точки зрения марксизма ответа ДА – другой вопрос: надо ли было в России 1917 года свергать ранний капитализм, приветствовать его свержение, как Люксембург – или, как делали поджигатели войны Плеханов, Кунов и др., надо было проклинать это свержение? Люксембург НЕ МОГЛА ЗНАТЬ (как Маркс и Ленин), что капитализм в наиболее развитой части Германии непрерывно просуществует по XXI век и в России возродится через десятилетия, что, значит, ее мнение об уже НЕОБХОДИМО назревшей обетованной земле идеальной социалистической диктатуре-демократии хотя бы в одной из этих странах ошибочно, а путаная критика (хоть НУЖДА – все равно Ленин виноват, раз НЕ добродетельно!) Ленина – наивное, эмоциональное резонерство. Но Гитингер, все это знающий, выступает как циничный (или простоватый?), играющий на незнании Люксембург демагог. ЕСЛИ (после рассмотренных примеров “бузино-дядиного цитирования и логики” Гитингера я в нем везде сомневаюсь) будущая жертва белого террора ТОГДА назвала красный террор “идиотизмом высшей степени” – это еще недопонимание, может нервы. Но если Гитингер после гибели Люксембург и Революции в Германии, СЕЙЧАС смакует слова Люксембург ИСКРЕННЕ – это идиотизм высшей степени (если не искренне, значит – в высшей степени цинизм). “Люксембург, даже учитывая обстоятельства, приходит к выводу: большая ошибка Ленина и Троцкого в том, что они выдали нужду за добродетель.” Согласно сказанному Гитингером – Люксембург признала вынужденность Ленина и Троцкого, т. е. ОНА на ИХ месте поступала бы (почти) ТАК ЖЕ. Претензии, надо понимать, в том, что Ленин и Троцкий бессильно “навязывали” свой вынужденный опыт (отсталой) России, например, (передовой) Германии, пролетариат которой, вопреки ухмылкам Гитингера по поводу сравнения Лениным этого пролетариата с русским, уже дорос до идеальной социалистической диктатуры-демократии. Можно считать, что Люксембург просто не дали дожить до торжества ее мнения – но уж Гитингер-то должен бы был жить именно при социалистической демократии, раз давно назревшей – по Люксембург. Почему же не так – неужели добродетель Люксембург оказалась призрачней нужды Ленина? {Что касается “контроля всей общественности”, то в революциях, где сражаются на смерть разные общественности, общий контроль невозможен. На одних территориях контролирует якобинцы или диктатура пролетариата, на других – вандейцы или белогвардейцы; и т. д..}

          Однако Гитингер обходит эту естественную СЕЙЧАС постановку вопроса. Он, вопреки своим же ссылкам на Люксембург, в отличие от нее, не “учитывая обстоятельства”, отметает вынужденность Ленина. Оказывается, просто “Ленин … был предрасположен к “добродетели” беспощадного террора … Так, еще в феврале 1918 г. он рекомендовал “сопротивляющихся – расстреливать” и в декрете СНК “Социалистическое отечество в опасности!” указывал: “Неприятельские агенты, спекулянты, громилы, хулиганы, контрреволюционные агитаторы, германские шпионы расстреливаются на месте преступления””. Первая “цитата” неконкретна, вырвана, точнее вообще не цитата, по второй, надо думать, Люксембург указаний про недобродетельную нужду террора не оставила – а у самого Гитингера не хватило то ли знания ситуации, то ли ума понять ее, то ли совести для желания знать и понять. Ленин на весь мир заявляет – “Социалистическое отечество в опасности!”, а левенький гуманистик в безопасной для себя ситуации несоциалистического отечества (он против громил и хулиганов апеллирует к централизованной дем-полиции?), НЕ оспаривая ни социалистического характера Отечества, ни смертельной опасности для него, возмущается, тем не менее, что СМЕРТЕЛЬНАЯ опасность СОЦИАЛИСТИЧЕСКОМУ отечеству пресекается на местах ПРЕСТУПЛЕНИЙ мерами ДИКТАТУРЫ пролетариата. Пусть Советскую власть, Ленина и Троцкого постигла бы судьба Революции в Германии, Люксембург и Либкнехта, павших от рук неприятельских агентов-громил с подачи контрреволюционных агитаторов. В таком случае сейчас какой-нибудь “Гитингер” плакался бы о такой милой Русской Революции, о таком славном Ленине, тоже апеллировал бы к ним в полемике с действительными противниками капитализма. Ссылки на мнения левого эсера Штейнберга и ответ ему Ленина проверить не могу. Но что левые эсеры не были пай-девочками, отметил раньше сам Гитингер, подтверждают это поддержка большевиков партией левых эсеров (“незаконный” разгон Учредительного собрания, деятельность в “свирепой” ЧК и пр.) до убийства ими Мирбаха (в самом худшем случае – вряд ли самого опасного контрреволюционного агитатора и германского шпиона, расстрелянного не на месте преступления не большевиками) и их вооруженного выступления против Советской власти. После этих убийства и выступления одни левые эсеры перешли к большевикам, другие начали против них ВООРУЖЕННУЮ борьбу. Гитингер цитирует Ленина: “Пока в Германии революция еще медлит “разродиться”, наша задача – учиться государственному капитализму немцев, всеми силами перенимать его, не жалеть диктаторских приемов для того, чтобы ускорить это перенимание еще больше, чем Петр ускорял перенимание западничества варварской Русью, не останавливаясь перед варварскими средствами борьбы против варварства”. И с укоризной комментирует СЕГОДНЯ: “Сегодня мы знаем, чем завершилось это варварство” (а Ленин должен был знать век назад). Гитингер игнорирует скрытый упрек немецким революционерам, ИХ ЛИДЕРАМ, за то, что очень отсталая, измученная Советская (еще частично) страна в одиночку против остального мира ВЫНУЖДЕННО ВЫЖИВАЕТ, как МОЖЕТ. Его бесят меры диктатуры пролетариата (неизбежно надрывной в непролетарской стране без поддержки пролетарских Германии и др.). Он готов терпеть (не для себя) варварство отсталой страны, от которого страдает большинство народа – раз НЕЛЬЗЯ (без поддержки Германии и т. д.) изжить варварство более цивилизованно. Он хотел бы добродетельного социализма на базе чуть ли не феодального варварства – или не хотел бы социализма в России вообще? И то ли простовато, то ли лицемеря аргументирует – СЕГОДНЯ мы знаем… Давайте же свысока, снобистски из ПРЕКРАСНОГО (в некотором смысле) ДАЛЕКА сегодня оплевывать все некультурные явления борьбы эксплуатируемых против эксплуататоров прошлого, вынужденно варварские приемы борьбы против варварства и т. д.. И при этом промолчим, что сейчас знаем – провал добродетельной Революции в Германии аукнулся (несмотря на дозрелость немецкого пролетариата до идеальной демократии?) в ней самым диким варварством XX века – нацизмом, разгромленным в первую очередь СССР. И промолчим также, что не знаем – во что бы вылилось не сломленное добольшевистское варварство. Не стала бы отсталая белогвардейская Россия в 30е годы даже главным фашистским государством (близкие ранее в разных отношениях царской России небольшие БУРЖУАЗНЫЕ Болгария и части Югославии стали сателлитами Гитлера – как власовцы, полицаи, бандеровцы, генерал Шкуро и т. д.). Считать пассажи Гитингера левым ребячеством – или фактически правым цинизмом зрелого прохвоста?

           “Одна из существенных причин краха социалистического эксперимента – нехватка социалистической демократии … осужденная Розой Люксембург”. Мне известно, что поджигатель войны Плеханов времен Октября озвучивал глуповато-подленькую сплетню буржуазной пропаганды (современной тоже) об экспериментах Ленина, большевиков над народом (хотя Ленин, большевики действовали также убежденно, как разные деятели любых народных восстаний, революций, в том числе в России начала XX века), что без плехановской злобности термин бесхребетно употребляют и не антибольшевики. Но Люксембург ПРИВЕТСТВОВАЛА “эксперимент”, а его негативы, в общем, понимала как нужду (понимала, что нехватку социалистической демократии НЕ придумали Ленин и Троцкий), вызванную, в том числе, тем, что Революцию в отсталой России не поддержала добродетельная Революция в развитой Германии.

          В следующем абзаце Гитингер пеняет Ленину за апелляцию к фабричной школе, как воспитателю дисциплины и организованности пролетариата. Мне помнится, что Энгельс где-то подробно разъясняет особые свойства пролетариата среди эксплуатируемых, именно, в том числе, его фабричной выучкой. А сомневающиеся в моей добросовестности или памяти – либо уме Энгельса – любители стихийной готовности пролетариата к высотам совершенной демократии пусть сами ответят: почему именно в “казармах” фабричного типа пролетариат стал таким уникумом? Гитингер критикует работу Ленина 1904 года (см. критику). – Капитализм еще дикий и еще свирепствует феодальное самодержавие, а пролетарии из недавних крестьян обязаны (поскольку Гитингер подает их способными без всяких фабрик к пасторали идеальных диктатур и демократий) действовать в духе Левой партии (времен отлаженной буржуазной демократии), пока, кстати, ни к какому социализму не пришедшей. А мало ли кто чего хочет – не получилось ведь, например, у Розы Люксембург и ее ближайших соратников.

         Если кто-нибудь из читающих эти строки предложит мне (хоть в личном плане, хоть с представлением места в СМИ) сделать подробный разбор всей статьи Гитингера – сделаю это скучное дело. Но я считаю, что проведенного сплошь разбора достаточно, чтоб показать – Гитингер либо глуповато-злобный крикун вообще, либо просто “левый” антикоммунист, играющий в противника социал-демократии (с намеком – только за ее централизм), буржуазии. И дело не в одном из многих левоватых фрондеров, обрисованных, например, Бузгалиным (АЛЬТЕРНАТИВЫ, 2011, № 2, с. 156 и далее). {К сожалению – почти без персоналий. Но, например, слова “… отожествление ленинизма с … централизмом и диктатурой – типичный миф ЭТИХ левых …” (стр. 169) – прямо об ЭТОМ “левом”.} Статью Гитингера напечатали АЛЬТЕРНАТИВЫ под редакцией того же Бузгалина, по просьбе Фонда Розы Люксембург, т.е. фактически по просьбе невнятно называющейся (ЭТОЙ?) Левой (левой буржуазной, левее буржуазности, конкретно марксистской, левее марксизма?) партии, а сам Гитингер прячется за трагический авторитет Розы Люксембург. Я и обосновывал, в том числе, что Люксембург – только прикрытие для происков Гитингера. Когда ее слова (как и Маркса, и Ленина) можно как-то использовать, пусть с выкрутасами препарированного цитирования и бузино-дядиной логикой – ладно. Нет – можно обойтись примазанной к Розе отсебятиной. Главная провокация Гитингера – ссылки на Люксембург так, как будто ее представления о добродетельной без нужды Революции за век хотя бы когда-то получили хотя бы какое-то практическое подтверждение, хотя бы где-то воплотились (и как будто правоту Осинского и Коллонтай против Ленина хоть что-то доказало). Но именно трагическая гибель Розы, поражение Революции в передовой Германии, опровергает моменты утопизма ее воззрений – с одной стороны. А с другой стороны – эта же гибель сделала Розу выгодной фигурой для прикрытия околомарксизма (точнее – скрытого антимарксизма) тех, кто из неизбежных негативов первой попытки перехода к социализму в отдельно взятой и отсталой страны делает аргументы для фактического вообще отказа от “такого перехода” иначе, чем в духе парламентского кретинизма социал-демократов, разной буржуазной дем-возни. В отсталой России большевики хотя бы смогли (без прямой помощи Запада) свергнуть капитализм – это приветствовала Красная Роза. А маниловщина, что в Советской даже Германии при руководстве Люксембург воплотились бы все ее прекраснодушные мечтания – идиотизм высшей степени, особенно СЕЙЧАС. И до Розы ни у кого полного воплощения прежних надежд не было. И ее современники-большевики ВЫНУЖДЕНЫ были отказываться от своих добродетельных надежд (на Революцию в Германии, на зарплату царским чиновникам не выше рабочей, на выживание в Гражданской войне без военспецов и при безбрежной демократии армейских масс либо вообще без настоящей Армии в духе отвергнутых революционной практикой ошибок “военной оппозиции”– и т. д.). И ЭТА Левая партия (не только) пока лишь сладенько мечтает в капитализме о каком-то идеальном социализме с естественно человеческой (в капитализме естественность, естественно, прежде всего, буржуазная) физиономией.

         Коммунистической революции в передовых Германии, Франции и т. д. так и нет уже порядка века сверх сроков, предполагаемых Марксом и Энгельсом, Лениным и, видимо, Люксембург. Рывок XX века к коммунизму имел место в отсталых странах (даже Восточная Германия не была самой развитой частью страны, особенно пострадала от Войны, не имея возможности Западной Германии опереться на потенциал развитых стран, от Войны выигравших), без буксира Революции в самых развитых странах и потому с негативами, неудачами, ошибками, может быть в каждом конкретном случае не абсолютно фатальными, но в целом практически неизбежными. И в конце века социализм пережил крах, отдаленно родственный краху II Интернационала, исходно почти марксистского. А капитализм в ведущих странах, после кризисных явлений первой половины XX века обнаружил не предвиденную даже Классиками перспективу, как бы подтвердил правоту ревизионистов и прямых апологетов капитализма. С тем марксизм сейчас в тяжелом кризисе. Масса растерянных слюнтяев, циничных прагматиков и прямых прохвостов вообще отхлынула от него. Но главная беда даже не эта – это, точнее, вообще не беда. Беда – шатания истовых марксистов и путание под ногами у них всякой ЭТОЙ лево-играющей публики, терпимость первых к последней.

          Гитингер лжет, паразитируя на ошибках крупного марксиста Розы Люксембург, на действительных проблемах. А многие из тех, кто фактически проталкивает ложь Гитингера – бьются над этими проблемами. Ожидали Мировую революцию со звеньями в странах разного уровня развития на каком-то рубеже XIX-XX века и Маркс с Энгельсом, и Ленин с Люксембург. Ожидали не просто так, а с анализом состояния капитализма, его противоречий, перспектив их разрешения, практически как-то готовя Революцию. Ленин и Люксембург в чем-то углубили Первых Классиков, провели дополнительные обоснования исчерпанности капитализма, готовности Революции. Но сейчас МАРКСИСТАМ ПРИХОДИТСЯ в отношении начала ситуации XX века повторить слова Энгельса в т. н. ЗАВЕЩАНИИ (ВВЕДЕНИЕ к работе Маркса “Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850г.”) по отношении к их с Марксом надеждам на Революцию уже в середине XIX века: “… мы и все мыслившиеся подобно нам были неправы … состояние экономического развития … в то время далеко еще не было настолько зрелым, чтобы устранить капиталистический способ производства”. Это не вопрос теории, это констатация материального факта, подтвержденного непрерывным капитализмом в самых развитых странах, “крахом социализма” в ведущих его странах, его неясными ближайшими перспективами в остальных. Пока еще существование “реального социализма” в не самых развитых (и просто отсталых) странах сглаживает однозначность этого факта, но не отменяет его, показывая сложность проблемы. Нечаянные и намеренные провокаторы отрицают ошибочность многих представлений крупнейших марксистов, базирующихся на ошибках молодой марксистской науки, ведя дело к тому, чтоб марксисты опять ошибались, причем в новых условиях капитализма, Классиками вообще не ожидавшегося в XXI веке (по крайней мере, в развитых странах), еще более чревато. А откровенные антимарксисты используют ошибки и НУЖДУ марксистов вековой давности для того, чтоб марксизм похоронить вообще – для предотвращения похорон капитализма. Гитингер и ему подобные болтаются (наивно или цинично) между этими “полюсами”, как пробка в проруби, фактически отрицая марксизм ради невнятных левых мечтаний, но ВЫБОРОЧНО идолопоклонствуя в отношении марксиста Розы Люксембург – БЛАГО ее убили раньше, чем она могла бы (в духе Энгельса, например) ВПОЛНЕ понять, признать свои ошибки, преодолеть их по-марксистски (не вполне – успела: понять, признать, преодолеть). Современные марксисты с общих марксистских позиций должны трезво понять прежние марксистские ошибки – с обязательным принятием и развитием всего положительного, что дал т. н. эксперимент XX века. Наверно, МАРКСИСТСКИЙ анализ для Гитингера и его компании – как алое полотнище для быка. Но с этой их болью придется смириться.

         {Я не вижу смысла рассматривать весь вздор Гитингера. Но он только во второй половине своего труда наконец-то прямо ставит вопрос: “… как же, по мнению Люксембург, должна функционировать при социализме крупная машинная индустрия, как возможно “дирижирование” (режиссирование – А. М.), которое Маркс считал необходимым, без диктатуры отдельного человека, в качестве выражения бессознательной (!!! – А. М.) воли масс?”. Замечательная фраза. Во-1, Гитингер, переходя от критики к позитиву, совершенно нелепые претензии к единой воле “во всех работах … при всяком комбинированном способе производства” благоразумно и тихой сапой подменяет не столь вопиющими претензиями к единой воле ТОЛЬКО в “крупной машинной индустрии” (т. е. в съемочных группах Гитингер, при всех работах комбинированного производства рыночного кинотовара, ДИКТАТОРОМ БЫТЬ МОЖЕТ). Во-2, Гитингер апеллирует к БЕССОЗНАТЕЛЬНОЙ воле масс, очень актуально сейчас, при высоко сознательном современном массовом производстве; ниже цитированного – к классовым инстинктам, к стихии, в общем – к иррациональности, к “биологии”. Можно предполагать, что он был (и есть?) хиппи или представителем еще какой-то буржуазно-фрондирующей пены. Тогда были бы особенно понятны его ненависть к любой централизации за рамками его личного бизнеса, к осознанной дисциплине пролетариата и его неидеальной диктатуре. Ниже я изложу свое понимание социалистической попытки XX века как основанной на сознательности рабочих, усвоивших марксизм с его необходимо централистской политической борьбой. Здесь же отмечу три момента. Во-1, Гитингер апеллирует к “рабочим Советам” Германии, к “всероссийскому съезду производителей” и т.п. в Стране Советов. Но с какой стати эти ЦЕНТРАЛИЗОВАННЫЕ организации ДОЛЖНЫ быть в принципе лучше советских Советов (не кулацких в Гражданку, ужатых пролетарскими комбедами) – даже с позиций Гитингера; почему должны лучше воплощать “инстинкты” трудящихся? А вот невнятные “производственные союзы”, если “производителей”, бизнесменов – удобный трамплин для класса буржуазии в условиях диктатуры пролетариата, вроде “кооперативов” в нашей стране рубежа 80х-90х годов прошлого века. Выпад же (ниже процитированного) против (контроля) партии – в самую точку. Убрать марксистскую партию – а там стихия, основанная, в конечном, счете, на уровне производительных сил, требующих производственных отношений раннего капитализма, приведет сама – через любые советы, профсоюзы, союзы производителей и пр., через стихию и инстинкты даже пролетариата к победе именно раннего капитализма. Во-2, при смене, например, феодализма капитализмом в самых развитых феодальных странах новые классовые инстинкты, задаваемые новыми производственными отношениями, которые возникают на основе производительных сил, перерастающих феодализм, диктуют правильные действия сторонников капитализма, даже не только буржуазии. Разумеется, буржуазия изначально старается руководить процессом установления господства капитализма. Но, например, в Великой Французской революции, при отчаянных условиях массовой Вандеи и Интервенции, буржуазия, по выражению Наполеона, “надела сапоги 93 года” – опиралась на КЛАССОВЫЕ ИНСТИКТЫ мелкой буржуазии и пролетариата, развязала НАРОДНУЮ СТИХИЮ. И те естественные антифеодальные инстинкты, та антифеодальная стихия толкали революционные массы – без постоянного контроля буржуазии, напротив, подталкивая якобинцев – на правильные действия, именно в направлении радикальной ликвидации феодализма. Именно потому, что эти инстинкты, эта стихия задавались новыми производственными отношениями, потому, что естественные классовые противоречия новых классов еще не вышли на первый план, в конечном счете, потому, что уровень производительных сил требовал (раннего) капитализма. Уровень производительных сил России начала XX века естественно тоже требовал только РАННЕГО капитализма (потому Революция 5 года и Февраль), стихия, инстинкты даже пролетариата не выводили за нормы капитализма. А народная стихия вообще вела только к капитализму – в том числе режимами учредиловских охвостий, Ижевской рабочей дивизией под красным знаменем, ошибками децистов и “рабочей оппозиции”, “самостоятельными зелеными”, махновщиной, Кронштадтским восстанием, Антоновщиной и т. д.. И к подобным проявлениям стихии в каждом случае немедленно подцеплялась (если вообще не провоцировала их) буржуазия; а овладев ситуацией – громила учредиловские режимы, расстреливала “зеленых” и пр.. И совершенно напрасно массы “кронштадтцев” и ”антоновцев” рассчитывали на всякие грядущие утопии вроде “Советов без коммунистов” и прочую безграмотную пастораль – в случае “ИХ победы” ИХ ждал белый террор, при личном успехе только для части ловких прохиндеев, вовремя продавшихся и предавшихся буржуазии. В-3, расчеты Люксембург на стихию, инстинкты (за которые прячется Гитингер со своей отсебятиной) век назад были ошибками, объяснимыми общими ошибками тогдашнего марксизма (расчетами на естественную, каноническую, с элементами верно направляющих стихии и классовых инстинктов Революцию на Западе даже Ленина и пр.). Сейчас, когда те ошибки марксизма остается только констатировать, апелляция к ним – или глупость, или хитрость с работой под дурака. В заключение отмечу, что рассуждения Гитингера про любовь Ленина к Империи, про “горстку людей” и т. п. только в приведенной цитате получают законченную формулировку – ДИКТАТУРА ОТДЕЛЬНОГО ЧЕЛОВЕКА. Опровергать эту идиотскую демагогию “ЭТОГО ЛЕВОГО могильщика” Ленина – не вижу смысла.}

* * *

          Уровень статей авторов по теме в номере 2/12 АЛЬТЕРНАТИВ и Хеделера несравненно выше, чем халтуры Гитингера. Казалось бы странным вообще ее появление на страницах такого журнала. Но в чем-то рассмотренной художественной халтуре очень близок ученый антитезис заместителя главного редактора АЛЬТЕРНАТИВ.

          Воейков начинает с перечисления ролей Люксембург: “революционер, партийный лидер и журналист, агитатор и пропагандист, ученый, марксист и т. п.”. Не просто какой-то там марксист, а еще марксисту и тому подобное. Агитатор и пропагандист, понятно, – две большие разности, а действительный марксист (в реестре названных добродетелей Розы на последнем месте) это, разумеется, совсем не обязательно ученый (может быть просто неграмотным), революционер (может быть и контрреволюционером). А уж партийные лидеры-революционеры в качестве ученых марксистов – вообще невозможны. Потому среди известных марксистов, набор талантов Люксембург, конечно, уникален. Ее уникальность аргументируется свободно изложенной цитатой, веской, но с ложкой дегтя – упоминанием ошибок Люксембург. “О, эти ”ошибки” Розы Люксембург, которые уже почти 100 лет жуют интеллектуалы…” возмущается Воейков. Справедливо – ведь никто никогда не жевал наследия Маркса, Энгельса, Ленина, Троцкого, Либкнехта и пр.; пристали к одной “ошибающейся” в кавычках Люксембург. И Воейков логично удивляется: “…непонятно, как с течением времени, и чем дальше – тем больше, Роза Люксембург превратилась в интеллектуальную звезду эпохи, несмотря на ее “ошибки”…”. Действительно – если описание ситуации Воейковым правильно и Люксембург на самом деле получила высший титул в массовой культуре, то кто же лепит из нее звезду? Интеллектуалы не жующие – или интеллектуалы жующие, но не только? Или толпы не интеллектуалов? Или прямо действительные господа буржуазной демократии? И еще более непонятно, как звездой Розу Люксембург делал (о чем заявил Воейков), в любом случае, и анализ (жевание?) ее “ошибок” лучшими умами XX века.

          Среди лучших умов Европы – ДАЖЕ, понимаете ли, Лукач. Правда, Воейков ловит Лукача на противоречиях… Ничего! Во-1, Воейков ниже сочувственно озвучил замечание Максима Горького, что все великие люди всегда страшно противоречивы. Т. е. именно СТРАШНАЯ противоречивость – атрибут величия. С тем ценно, во-2, что “… великий Лукач, перед которым расшаркивается половина интеллектуальной Европы … во многих местах близок к … концепции Люксембург …”. С тем страшно противоречивый, за которым половина интеллектуальной Европы, как-то подпирает ошибавшуюся (в кавычках). Воейков не аргументирует свое мнение – лишь поддакивает замечанию Дж. Неттла, что в книге Лукача “История и классовое сознание” “люксембургианство впервые появляется как система”. Довод неопровержим! Придется признать, что Лукач – во многом люксембургианец. Вот, только, В ТАКОМ СЛУЧАЕ – вполне ли адекватный? Стал бы вполне адекватный во многом люксембургианец критиковать Розу Люксембург “странно”?

          Далее Воейков высказывает намерение об “”ошибках”” Люксембург поговорить “потом, но в настоящем тексте она предстанет – прежде всего и исключительно – как политэконом”. Мне трудно комментировать разговор Д. Э. Н.(а) по вопросам именно политэкономии. Потому – больше вопросы, возможно, наивные. Воейков цитирует высказывания Люксембург о явлениях в политэкономии ее времени – и считает, что те высказывания совпадают с мнениями его самого о явлениях современных. Вопрос – была ли Люксембург своего рода “вещей Вангой”? Либо она, напротив, научно дала безошибочную характеристику буржуазной политэкономии всех времен или, хотя бы, начиная с некоторого времени, которую в своем времени понял Воейков?

          После рассмотренного вклада Люксембург как политэконома Воейков предлагает ВЕРНУТЬСЯ к Люксембург как политэконому. У меня вопрос по “интеллектуальной виртуозности” изречения Люксембург: “Открытый Марксом абстрактный человеческий труд в своей развитой форме не что иное, как деньги”. Мнение Воейкова про данную виртуозность Люксембург наполнило меня гордостью – примерно такой виртуозности, не подозревая о ней, я придерживался десятки лет. Хотя нам с Люксембург (точнее – с Воейковым за Люксембург) гордиться особо нечем. Если буквально понимать абстрактный человеческий труд и деньги как тождественные – это нелепость (вроде того, как в физике понимать тождественными свойство инерции и массу, как меру этого свойства). Если же фраза про тождественность – художественное изложение политэкономической истины, полезное своей лапидарностью, то лучше пословица: время – деньги (время – общественно необходимое, мера абстрактного труда). В связи с этим мой вопрос – чем “положение Люксембург” виртуознее цитаты из рядового советского учебника политэкономии: “… товар-эквивалент – деньги … выступает как непосредственное воплощение общественного труда (абстрактного, конечно – А. М.)”? На мой, дилетантский, взгляд они лапидарностью одинаково уступают формулировке “время – деньги”; но правильней, что деньги – воплощение труда, а не труд. И за какую из трех рассмотренных формулировок Воейков студенту на экзамене поставил бы худшую оценку?

         Далее Воейков разбирает понимание термина “политэкономия” разными авторами. Разбор вращается вокруг филологической проблемы – называть ли политэкономией науку о производственных отношениях только капитализма или общества вообще. Мой вопрос – зачем для решения лингвистического вопроса (о терминах не спорят – договариваются) поднимать архивные материалы, вспоминать споры давно ушедших людей? Может быть затем, чтоб по аналогии с “емким” названием политэкономии самосознанием только буржуазного общества емко можно было бы назвать таким же самосознанием точное естествознание и начать жевать тему об его нерадостном исчезновении с прекращением капитализма?

          В третьем абзаце раздела РОЗА ЛЮКСЕМБУРГ КАК ПОЛИТЭКОНОМ Воейков поклялся, что “в настоящем тексте” Роза предстанет – ПРЕЖДЕ ВСЕГО И ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО – как политэконом. Рамки “настоящего текста” ясно не обозначены, но они явно увязаны с рамками названного раздела (два резонно особых первых абзаца – вступительные). С тем странна вторая половина последнего абзаца раздела – она посвящена национальному вопросу. Или этот вопрос – политэкономический? Так или иначе – в названной половине Воейков одной левой (идейно – очень левой, очень коммунистической) побивает точку зрения Ленина по праву (идейно – очень правому, докоммунистическому) наций на самоопределение. Аргументация – “если пользоваться терминологией тех лет” – зачем классу, близко подошедшему к интернациональному коммунизму, раскалываться на национальные отряды времен капитализма. “В вопросе о праве наций на самоопределение Роза Люксембург с точки зрения марксизма, да и с общечеловеческой точки зрения, была права, оставаясь последовательным марксистом” – последнее для Воейкова очень ценно. В другом месте Воейков с тем же пафосом одобряет последовательного антимарксиста Бернштейна “тех лет” ПРОТИВ Маркса и Ленина за их нацеленность на коммунистическую революцию рубежа XIX – XX века, т. е. на БЛИЗОСТЬ коммунизма. Здесь же он ПРОТИВ Ленина за представления Маркса и Люксембург (тех лет) – “с точки зрения марксизма” – по национальному вопросу при переходе к БЛИЗКОМУ коммунизму. Против Ленина до кучи все сойдет все, тем более – страшная противоречивость, великая путаница. И как трогательно верный нью-марксист признает совпадение, хотя бы по частному вопросу, точки зрения марксизма и общечеловеческой (включающей точки зрения буржуазии, феодалов, рабовладельцев, первобытных людоедов).

         Закончив про политэкономию в “настоящем месте” аккордом по праву наций на самоопределение, Воейков обращается к ДЕБАТАМ О РЕВИЗИОНИЗМЕ: “Возможно, первым, чем Роза Люксембург … слелала себе имя … были ее выступления … против ревизионизма (без кавычек, в отличие от “ошибок” Розы – А. М.) … Бернштейна”. Но “… сегодня надо честно признать (это какому же честному НАДО? – А. М), что Бернштейн оказался прав.” со своим ревизионизмом, а Люксембург, следовательно, ошибалась (о, эти “ошибки” по мнению половины интеллектуалов Европы и примкнувшего к ним теперь Воейкова). Воейков кратко характеризует “ошибки” Розы: “Роза Люксембург в полемике с Бернштейном, не отрицая значения реформ, в первую очередь делала упор (! – А. М.) на революционный (ужас!- А. М.) путь развития”. Притом противоречиво “… Люксембург была на голову выше (! – А. М.) Бернштейна как теоретик”. Но Воейкову “Интерсно другое. Если внимательно (обращая внимание только на рассуждения РОЗЫ про борьбу за непосредственные интересы пролетариата в рамках капитализма, совершенно необходимую для подготовки к практике КОНЕЧНОЙ ЦЕЛИ, но не тратя внимания на САМУ КОНЕЧНУЮ ЦЕЛЬ – А. М.) читать … Люксембург … то можно обнаружить положения, очень близко к ревизии Бернштейна”. Хотя Люксембург выше Бернштейна как теоретик, “… практически Бернштейн оказался прав”. Суха теория, мой друг, но расцветает древо Эдуарда. А хитрые перевертыши современности и неграмотные кулаки прошлого вместе с Бернштейном, уступающим Люксембург, и примкнувшим к уступающему Воейковым, оказались правы против гораздо более умных мыслителей Маркса и Ленина. А Роза? “… откровенно (да? – А.М.) говоря, позиция Люксембург была глубже, сложнее и, если угодно, противоречивее”. Хотя по Воейкову путанность, эклектика – признак величия, я ЕГО “величие” отношу не к Розе, а к ее препарированию Воейковым. Одиозный образец величия Воейкова… Он цитирует Люксембург: “Повседневная практическая борьба за социальные реформы, за улучшение положения трудящихся в рамках существующего строя, борьба за демократические учреждения, вот единственный способ, которым социал-демократия может вести пролетарскую классовую борьбу и идти к конечной цели – к захвату политической власти и упразднению системы наемного труда”. В цитате нет ничего, что противоречило бы взглядам Маркса или Ленина по стратегии марксистского движения в условиях БУРЖУАЗНОЙ ДЕМОКРАТИИ (не в феодальной, самодержавной России, не при буржуазном нацистском режиме и т. д.) – до КОНЕЧНОЙ ЦЕЛИ, для ПОДГОТОВКИ к ней. Но Воейков не постеснялся (“Здесь важно подчеркнуть слова – “в рамках существующего строя””, именно их и никакие иные – важно навязывает свое пристрастное внимание Воейков) акцент в цитате поставить не на САМОЙ конечной цели, а лишь на движении К НЕЙ. Для примкнувшего к Бернштейну естественно буржуазное понимание: движение внутри капитализма – все, конечная цель за рамками капитализма – ничто (как для феодала конечная цель – выход за рамки феодализма в ходе буржуазной революции – ничто). Он гнет дальше: “Конечно, Роза Люксембург не предлагала рабочему классу вечно оставаться в рамках буржуазного общества (КОНЕЧНО, Роза не Воейков! – А. М.), но ведь (как противоречиво и мило излагает Воейков – А. М.) она прямо пишет о “социальных реформах”, которые лишь, в конечном счете (конечность надумана, поскольку конечная цель – ничто? – А. М.), приведут к “устранению системы наемного труда” (ПРОПУЩЕННО: “к захвату политической власти” – и ЛИШЬ С ТЕМ “устранению системы наемного труда” – А. М.). Когда-то, при создании Энгельсом т. н. ЗАВЕЩАНИЯ, верные ученики Маркса вынудили “второе Я Маркса”, чтоб он опустил ЗАВЕЩАНИЕ до уровня понимания тех учеников. Воейков делает циничнее: он не скрывает цитату марксиста Люксембург – лишь потом ее фактически урезает при всем честном народе, но в духе закулисного урезания ЗАВЕЩАНИЯ Энгельса. С одной стороны – не придерешься (цитирует ведь!), с другой – более позднее лучше помнится и выводит на последующую профанацию Люксембург в реформиста. “В другом месте она даже пишет так: “Наша политика может и должна стремиться лишь к тому, что при данных условиях возможно”. Это явно реформистский путь достижения социалистического общества. Но это умный реформизм”. Ленин подчеркнул, что диалектика, взятая субъективно – софистика. Диалектик, т. с., Воейков субъективно препарирует Розу Люксембург, забалтывает ее мнение о захвате политической власти как конечной, ГЛАВНОЙ цели длительной пролетарской борьбы, до той цели, “при данных условиях” неизбежно больше или меньше реформистской. Он тихой сапой переделывает установку о конкретно данных условиях в тезис о данных условиях только капитализма, которые ну никак не могут смениться не данными сейчас условиями революции – и венчает свою демагогию софизмом: “…это – умный реформизм”. А глупый чей? Может быть Бернштейна, по Воейкову – теоретического недомерка против Люксембург? Как недомерок, Бернштейн действовал неумно, топорно, отбрасывая марксизм, а противоречивая и безошибочная Люксембург – более ловко, используя марксизм, в чем ее против неумной правоты правого Бернштейна поддерживает стоящий выше левых и правых Воейков, ценитель подлинного марксизма – велико, противоречиво, наряду с ревизионизмом?

          В следующем за рассмотренным абзаце Воейков оспаривает положение Классиков об абсолютном обнищании рабочего класса (ссылаясь на ряд мест Розы Люксембург). По-моему, сейчас это оспаривание – банальность. Многие несогласные сейчас вынуждены вообще отказывать современному капитализму в пролетариате (признавая только его пережитки) – трудящихся капитализма, живущих продажей рабочей силы, но не обнищавших абсолютно. {О качественном улучшении положения пролетариата на позднем этапе капиталистической формации, подобном наделению рабов пекулием при позднем рабовладельческом строе и раскрепощению феодально-зависимых в позднем феодализме – мои статьи на сайте (в ЯНДЕКСЕ) mag-istjrik. ru и в газете КОММУНИСТ ЛЕНИНГРАДА; см. также РАБОТУ НАД ОШИБКАМИ Пригарина в ГОЛОСЕ КОММУНИСТА.} Но и здесь Воейков движется к своей конечной цели.

          Именно, в следующем абзаце: “… здесь интересно (Воейкову и буржуазии – А. М.) другое”, не то, что требует лишь коррекции марксизма, без фактического отказа от него. “… вполне мыслима ситуация, когда рабочий класс добивается впечатляющих результатов в улучшении своего материального положения в рамках буржуазного общества. Это явно реформистский путь. И из него никак не вытекает теория крушения капитализма” – из примысливания ситуации Воейковым. А слова Люксембург про ЗАХВАТ политической власти – это было давно и неправда, поболтали – пора забыть. Воейков крутит с захватом политической власти, как Каутский крутил с диктатурой пролетариата. Не примыслимая ситуация, а давние исторические факты, что в уже рамках рабовладельческого строя раб на позднем этапе формации перестает быть только говорящим орудием и уже в рамках феодализма на подобном этапе феодально-зависимый – крепостным. Но именно те поздние этапы формаций (Поздней Римской империи примерно IV-VI века почти без классических рабов; феодализма Франции или Англии примерно с XV века и России условно с 1861 года – почти без крепостничества – до буржуазных революций), когда произошли эти впечатляющие результаты в улучшении материального положения эксплуатируемых классов, стали отсчетными в практике революционного крушения рабовладельческой и феодальной формаций. Воейков выходит на вопросы, задаваемые историей примерно века после Люксембург и Ленина – новейшей историей капитализма и историей как наукой, особенно советской, обо всех формациях. Но он эти вопросы не затрагивает, делая “следующий противоречивый (страшно великий? – А. М.) вывод … “Притягательность концепции и позиции (можно даже сказать, учения) Розы Люксембург состоит в том, что она как-то органично (ни в коем случае не путано, не эклектично, а именно страшно противоречиво, велико! – А. М.) соединила реформистский и революционный марксизм, представления о неизбежном крахе капитализма и о созидательной роли партии рабочего класса. Такой подход с точки зрения педантов и начетчиков от марксизма может содержать “ошибки”, но он интереснее и ближе к исторической правде и к самой сути марксизма” – и Воейкову, знатоку исторической правды и самой сути марксизма. А кто до Воейкова лучше выражал историческую правду и самую суть марксизма: Маркс с Энгельсом; Бернштейн с приятелем Каутским; Ленин с трудным соратником Троцким? Или одна Роза Люксембург (либо с “полулюксембургсианцем” Лукачем), хотя, может быть, не вернувшаяся к подлинному марксизму Маркса и Энгельса, но, безусловно, снявшая великие противоречия ревизиониста правого Бернштейна и педанта и начетчика не правого Ленина (а ведь ему доставалось за “ревизионизм” от Каутского и Плеханова). Скорее всего, по Воейкову: одна Люксембург – самый подлинный Классик марксизма, поскольку она “критиковала некоторые положения Маркса”, УЛУЧШАЯ его, а теоретический недомерок Бернштейн и противоречивый Лукач лишь отчасти соответствовали безошибочной Розе (Ленина вообще лучше не вспоминать).

           Озвучив в начале следующего раздела – “ОШИБКИ” ИЛИ ПРОТИВОРЕЧИЯ РОЗЫ ЛЮКСЕМБУРГ – мысль Горького о противоречивости великих, Воейков продолжает: “Противоречива и Роза Люксембург. Главное и основное ее противоречие (т. е. величие; не путаница, не ошибка – А. М.) состоит в приверженности догматическому (приверженность безошибочная! – А. М.) марксизму и каутскианскому (так его, ренегата! – А. М.) учению о политической борьбе … с одной стороны, и в ее теории автоматического краха капитализма, с другой”. Итак, притягательное соединение в концепции, позиции, даже УЧЕНИИ Люксембург революционного и реформистского марксизма противоречиво изворачивается ее великой приверженностью к догматическому (тождественному революционному?) марксизму с одной стороны – и творческой (в русле марксизма реформистского?) теории автоматического краха капитализма. Воейков ловит – как ранее Лукача – Люксембург на противоречиях. Но ловит величаво. Он, например, цитирует слова Розы 1898 года: “Мы будем играть роль стряпчего, ликвидирующего дела обанкротившегося общества. Очень интересное (для приверженца капитализма – А. М.) высказывание”. А кровавые псы Кровавой собаки Носке (и фактически примкнувшего к нему Бернштейна) просто не поняли, что Люксембург и двадцать лет спустя лишь предлагала себя в стряпчие, готового оформить ликвидацию дел обанкротившегося общества, ЕСЛИ банкротство будет иметь место стихийно, естественно, автоматически, добродетельно. Ошибочка (без кавычек) с Люксембург вышла. “Ведь … получается (и по Носке, и по Люксембург? – А. М.), что никакой революции не надо. Капиталистическое общество само собой исчезнет, а социалистическая партия, наблюдая за этим процессом и направляя его в нужную сторону (неужели естественный, автоматический, добродетельный процесс может пойти и в ненужную?; имеется в виду направление процесса ОТ РЕВОЛЮЦИИ? – и А. М.) просто на этих развалинах все приводит в порядок”. Весь мир насилья сам погибнет до основанья (как раньше феодализм?), а затем – стряпчие на развалинах приведут в порядок бумаги, зафиксирую новое состояние – как после естественной гибели динозавров естественники фиксируют расцвет более совершенных млекопитающих (естественники проиграли социалистам в том, что они не смогли с интересом наблюдать за увлекательным процессом и направлять его желанную сторону). – “Если же держаться позиции Бернштейна, что капитализм в себе самом не содержит смертельного противоречия, то тогда нужна политическая партия, которая переделает капитализм в социализм”. Если единственная из всех классовых формация не содержит СМЕРТЕЛЬНОГО противоречия – может не нужно переделывать (с партией нового типа?) уникальный, естественно бессмертный, как Кащей, капитализм в нечто, возникшее без разрешения смертельного величия-противоречия? А то большевизм какой-то – если придерживаться интерпретации позиции Бернштейна Воейковым. – “Роза Люксембург была (страшно противоречиво? – А. М.) и за партию, и за автоматический крах. Она критиковала Бернштейна, но по сути была солидарна с ним.” Естественно солидарна – ведь “Если держаться позиции Бернштейна … то тогда нужна политическая партия, которая переделает капитализм в социализм”. Если страшная противоречивость мыслей– не путаница, не эклектика, а признак величия, Воейков в запутывании вопроса о Люксембург страшно велик. – “Все это интересно…”.

          “В нашей литературе традиция копаться в ошибках (без кавычек? – А. М.) Люксембург идет, как водится, от Ленина. У нас все или почти все идет от Ленина и Сталина.” Ну зачем так? У Вас лично и половины интеллектуалов РФ традиция копаться в “ошибках” Ленина идет не от Ленина и даже не от Сталина, а от Каутского и др. лет сто назад. А вот традиция ВАШЕЙ, буржуазной литературы ставить рядом Ленина и Сталина по поводу и, особенно, БЕЗ ПОВОДА идет, действительно, от Сталина, точнее – от сталинщины. Далее научный работник Воейков цитирует ИТОГОВУЮ оценку Люксембург со стороны Ленина – и жалуется, что “Сейчас нет возможности (СЕЙЧАС не хватает времени, места, ума, совести или еще чего? – А. М.) разбирать в подробностях каждую претензию Ленина к Люксембург”. Значит СЕЙЧАС можно рассчитывать на разбор неподробный хотя бы части “претензий”? Как бы ни так. “Потому (раз, ну ни как, нет возможности – А. М.) скажем так (веско, научно, аргументировано – А. М.): в отношении половины претензий, если не больше, сегодня представляется (кому? – А. М.), что ошибался Ленин (“О, эти ошибки” и далее по Воейкову с заменой Люксембург на Ленина – А. М.), а не Роза Люксембург”. Это очевидно для всех интеллектуалов Европы, жующих и не жующих – доказывать не надо. Но дальше Воейков все же снисходит: дважды голословно декларируя, что Люксембург была права по спорным вопросам; заявляя, что ее теория накопления капитала сегодня выглядит существенно менее спорной (ЕЕ теория все-таки спорная, т. е. возможно в какой-то мере ошибочная без кавычек? Караул! От кого идет это жевание Воейкова? От Ленина и Сталина?– А. М.), чем 100 лет назад; и, самое главное, неумолимо фиксируя – “и т. д.”. С тем – доказано очень убедительно. Но для абсолютного торжества своих доказательств Воейков использует еще опять самый уж неотразимый, как полвека и более назад, аргумент буржуазии последних примерно двух десятилетий: “Сказал тут свое слово и Сталин”.

           “В общем, Роза Люксембург была очень неудобна большевикам” – как большевики очень неудобны буржуазии и старающихся для нее “марксистам” типа Воейкова? Ну, а большевики Розе? “Роза Люксембург отдает должное Ленину, Троцкому и их товарищам в том, что они проявили “мужество, решительность, революционную дальновидность и последовательность” в Октябрьском восстании, что спасло русскую революцию (на радость люксембургсианцу Воейкову?– А. М.)” и “честь (что должно быть очень ценно честному Воейкову? – А. М.) международного социализма … Большевики были олицетворением революционной чести и способности к действию, которые утратила социал-демократия Запада (и Воейков во времена Застоя либо при базарной демократии? – А. М.)”. Что Ленину оставалось, соблюдая приличия, кроме как назвать ее орлом? Зато Ленин в своем ЗАВЕЩАНИИ (в секретной его части?) завещал своему самому верному приверженцу потом грубить в адрес памяти Розы? Так? Иначе чего бы Воейков мешал в одну кучу позицию Ленина и явления после него, идейных большевиков до 30х годов и партбилетчиков после? Но “…, пожалуй, самое главное (не главное – это когда “Роза Люксембург отдает должное Ленину” – А. М.) … Роза Люксембург пишет, что “проблема существования социализма” в России ”могла быть только поставлена. Она не могла быть решена в России, она могла быть решена только интернационально”. Воейков с пафосом излагает позицию Люксембург, Маркса, Энгельса и Ленина (см. эпиграфы к статье и многие высказывания Ленина по теме позднее, а также материалы по коммунистической попытке 1848-50 года в отсталых Германии и Франции без прямого буксира Англии; позднее Первые классики констатировали свою переоценку назрелости коммунизма в середине XIX века, но не критиковали, подтвердили, идею той середины о возможности НАЧАЛА Мировой революции в не самых развитых странах) – да и Троцкого? “Такой подход Люксембург полностью соответствует классическому марксизму, позиции” Маркса, Энгельса, Ленина (при их расчетах на коммунистическую революция рубежа XIX-XX века в развитых странах), но не меньшевиков, рассчитывающих ТОЛЬКО на ИСХОДНЫЙ буксир Западной революции), тем более Воейкова, прекрасно знающего, что классический марксизм в названных расчетах ошибся. А в СООТВЕТСТВИИ с содержанием процитированных слов ЛЮКСЕМБУРГ, она не должна была ТАК критиковать большевиков отсталой, отдельно взятой страны, ВЫПОЛНИВШИХ в меру своих ВОЗМОЖНОСТЕЙ свой долг перед Мировой революцией, ЗАРАНЕЕ и НАДЕЖНО нейтрализовав издавна главную силу европейской реакции; но быстро возглавить НАЗРЕВШУЮ революцию на Западе, которая добродетельно поддержала бы большевиков, показав им, “как это делается”. А пока не получилось – не умничать на чужой счет, больше занимаясь своим. Теоретическую правоту своего недовольства недобродетельной нуждой Революции в отсталой, ОТЕЛЬНО ВЗЯТОЙ стране (как будто Ленин был в восторге от этой нужды!) Роза правотой своей революционной практики не подтвердила, где бы то ни было. Не реализовавшиеся надежды на Западную Революцию – общая беда и боль всех марксистов (не ревизиониста Бернштейна и примкнувшего к нему специалиста по классическому марксизму Воейкова). Претензии к неудаче Розы не могут быть больше, чем к нужде Ленина. А примазывание к полемике до гибели Розы, когда и она, и большевики рассчитывали на Революцию на Западе, ситуации 20х годов, когда отсутствие (предательское – в немалой мере) той Революции загнало СССР в историческую ловушку, непредвиденную ни Марксом и Энгельсом, ни Лениным и Люксембург – некорректность, глуповатого или хитроватого толка. {Трагический момент позиции всех Классиков и Люксембург тот, что проверить ГИПОТЕЗУ о поддержке начала Мировой революции в отсталой стране Революцией в странах развитых можно, только СПЕРВА свершив то НАЧАЛО).} Я не верю, что Роза осознанно привнесла себя на алтарь добродетели ожидаемой Революции – она жертва не преодоленной (из-за ошибок Розы, в том числе) контрреволюции. И я не верю, что в начале 20х годов чудом не погибшая Роза стала бы агитировать в таком духе: ”Товарищи большевики! МЫ ваши и наши надежды на НАШУ Революцию не оправдали. Так будьте марксистами: раз вышла ошибочка без кавычек – расплачивайтесь сами за нее в своей отсталой, отдельно взятой стране, поднимайте руки и сдавайтесь на милость белогвардейцам; авось вырезать будут не слишком”. Более вероятным, но все же не слишком, я считаю вариант, что если бы Роза избегла гибели от рук кровавых собак однопартийца Бернштейна и эмигрировала в СССР, то ее присутствие (с признанием ошибок в плане нужды и добродетели Революции в России и др.) в большевистском руководстве помогло бы переломить негативные процессы в отдельно взятой, очень отсталой стране после смерти Ленина. И если бы она действительно в положительном плане перевесила на весах развилки вероятных вариантов развития – сейчас антикоммунисты типа Воейкова не мешали бы в одну кучу Ленинскую Революцию и сталинскую контрреволюцию, не спекулировали бы на ошибках Люксембург (которые умная Роза наверняка признала бы сама). В конце абзаца Воейков злорадно приводит злорадство Мартова… “…лидер меньшевиков Ю. О. Мартов … писал так: “Здесь сенсация… Пауль Леви издал, наконец, антибольшевистскую брошюру Розы (писана в сентябре 1918 г.), которую коммунисты скрывали 3 года и в которой она ругательски их ругает не только за Брестский мир, но и за разгон Учредительного собрания. В постанове вопроса о диктатуре и демократии она почти буквально сходится с Каутским, так что впечатление от этой публикации колоссальное””. Вопрос – почему Леви принципиально издал БРОШЮРУ “наконец”, через 3 года? Уж не он ли был 3 года главным скрывателем, пока не запросился в партию Кровавой собаки, предавая убитую Розу не только как соратника, но и как возлюбленную? АЛЬТЕРНАТИВЫ, напечатав ЗАЯВЛЕНИЕ 17, противоречиво, страшно велико сочетающее одобрение Октября и критику за отстаивание его завоеваний единственно возможными в нужде той ситуации (без добродетельной Революции на Западе, в первую очередь) революционными методами ВОЕННОГО КОММУНИЗМА, веско подкрепили ту критику обширной “цитатой” – в виде покаянной за ВОЕННЫЙ КОММУНИЗМ (но практически без аргументации) статьи-выступления – Ленина. Все бы ничего, если бы это была последняя, ИТОГОВАЯ “цитата” из Ленина по ВОЕННОМУ КОММУНИЗМУ, если бы еще в 18 году Ленин не АРГУМЕНИТРОВАЛ продотряды и т. д.. Но эта статья – одна из двух подобных в течение лишь ОДНОЙ недели. Больше до смерти Ленина покаяний не было! Были взвешенные оценки ВОЕННОГО КОММУНИЗМА и НЭПа как необходимого революционного натиска и вынужденного отступления и т. п.. Демагогия Мартова и Воейкова – подобного образца. Базируется она на той же основе, что и антикоммунистическое использование Розы Люксембург вообще. Выхватывают куски полемики конкретного момента, никак не говорят о неизбежных коррекциях позиций в полемике ПОСЛЕДУЮЩИМИ явлениями, вероятности коррекций самими участниками полемики или о невозможности ими коррекций из-за их гибели – и победоносно этими кусками размахивают (схоластическое размахивание вырванными цитатами стало любимой манерой роковых дискуссий большевиков 20х годов после Ленина). Жестко полемизировали в свое время Ленин и Троцкий – а потом вместе стали первым и вторым лицом в самые решающие годы социалистической революции. ЛЕВЫЕ КОММУНИСТЫ особенно ПОСЛЕ начала Ноябрьской революции признали оправданность Брестского мира (Брошюра Люксембург писалась ДО той революции). А вероятную судьбу Учредительного собрания без победы большевиков вполне показали разгоны (более суровые, чем просто – “Караул устал.”) его охвостий белогвардейцами; на перспективу – ранее Корниловщина в отношении “социалистического” правительства Керенского; отчасти – позднее зверское свержение (с участием русских белогвардейцев) правительства эсеровского типа Стамболийского в Болгарии; и пр.. Прохвосты ИСПОЛЬЗУЮТ УБИЙСТВО Люксембург, выдавая надерганные из ее наследия высказывания по конкретным случаям за своего рода СВЯЩЕННОЕ ПИСАНИЕ и ЗАВЕЩАНИЕ. Если коммунисты прагматично даже именно СКРЫВАЛИ (так ли это?) брошюру Люксембург (кстати – а сама Люксембург почему “скрывала” брошюру порядка года?), то условием этого стало, что Роза после написания названной брошюры погибла коммунистом – не однопартийцем Носке и партийно примкнувших к нему после гибели Розы Бернштейна и Леви, не единомышленником Мартова, Воейкова. И погибла она от рук тех, кого направляли прямо Носке и косвенно Бернштейн с Мартовым, которым подпевает Воейков. А (см. выше) социал-демократы, например, фактически сокрыли документ не одного из марксистов – первоначальный вариант ЗАВЕЩАНИЯ “второго Я Маркса”. Что касается Каутского, то сочувствующий Мартову Воейков раньше поставил рядом порицаемый им “догматический марксизм” и Каутского. Хотя умело (и полезно до необходимости практических решений) говоривший по-марксистски, но действующий на практике, как ревизионист Бернштейн, Каутский лишь реализовал еще до рождения Воейкова его идеал – “страшно противоречивое соединение” марксистской теории и реформистской практики. Может быть, Воейкова как раз злит, что конкурент на век опередил его в этом “противоречивом соединении”, соединении, самом по себе буржуазии развитых стран безвредном, но для левых филистеров таком заманчивым (и с тем буржуазии полезном)? Буржуазия РФ поставила на службу себе День рождения Красной армии, обращение ТОВАРИЩ в Армии, победу СССР над фашизмом, выход советского человека в космос, даже Гимн СССР и пр.. Воейков хочет демагогически поставить на службу буржуазии марксизм – этакий эпигон “легального марксизма” век спустя.

           В последнем абзаце раздела специалист рассуждает по предмету своей специальности академично, лишь один раз “прицепившись” к неугодному ему моменту в исследовании Рузавиной и припечатав ее – ”Но в данном случае Роза Люксембург абсолютно (как Сталин – А. М.) права”. Т. е. Рузавина абсолютно не права (как враги народа против Сталина), придираясь к абсолютно безошибочной, непогрешимой Розе или плохо зная политэкономию (КТО НЕ С НАМИ – ТОТ обязательно придирается или плохо знает; и аргументировать не нужно). Приятно, что есть еще в мире абсолютная правота.

            В итоговом разделе Воейков представляет итог своего исследования. Словно верный сталинист, он понижает статус Красной Розы как революционера, марксиста, подцепляя ее к ревизионизму (было время собирать камни в постамент Розе как наикрупнейшему марксисту, стоящему выше крайностей и самого Маркса, тем более Ленина, и ревизиониста Бернштейна; теперь пришло время эти камни страшно противоречиво разбрасывать). “В последнее десятилетия (так напечатано – А. М.) все больше появляется литературы, где отмечаются заслуги Люксембург в постановке и решении общегуманистических и социологических проблем”. В последние примерно два десятилетия буржуазия отплясывает канкан на обломках социализма и мирового коммунистического движения XX века, ее стряпчие пытаются ликвидировать дела рухнувшего общества, в том числе дела идеологические, теоретические. Естественно, при господстве торжествующей буржуазии растет поток литературы ее стряпчих, пытающихся всячески дискредитировать, опошлить (лучше – плюралистично, на любой рыночный каприз потребителя) крупнейших марксистов с позиций буржуазной идеологии, демагогически выдаваемой (давняя привычка буржуазии) за общегуманистическую и научную. Тонкость в том, что многие стряпчие – из числа бывших идиократов социализма или коммунистического движения капиталистических стран. Им надо хорошо кушать и в новой ситуации – но не идти же в рабочие, сначала неизбежно неквалифицированные (а возраст часто поджимает)! И прежние стряпчие капитализма, и того более перестроившиеся и пристроившиеся стряпчие прежнего социализма сейчас крайне активизировались. Но если первые могут просто смаковать ситуацию, то вторые пребывают в дискомфортном статусе политических проституток (“девушек для всех” – перевод Лениным термина, использовавшегося Розой при характеристике оппортунистов). Апеллировать откровенно к Бернштейну, которого они ранее разносили – кто-нибудь плюнет в глаза (а это не для всех даже их – божья роса). И здесь Роза Люксембург – крайне выгодная фигура. Крупнейший марксист, но критиковавший Маркса, еще более Ленина – и ошельмованный Сталиным. Революционер, но не имевший времени встроиться в основную, ленинскую линию революционного подъема после Первой мировой войны – или предложить свою, ПРАКТИЧЕСКИ ПРОВЕРЕННУЮ линию. Потому ее теоретические разногласия с другими марксистами и ее практически не подтвержденные практические искания очень удобно противопоставлять всем изгибам реального марксистского движения и реального социализма. В тоже время она, зверски убитая кровавыми собаками буржуазии с молчаливого (в лучшем случае) одобрения ревизионистов типа Бернштейна – выгодное прикрытие для политических перевертышей. Они не перевертыши, они – верные последователи марксиста Люксембург.. Они не за буржуазию, они не за ревизионистов – они за Красную Розу, творческого марксиста, не подвергающего марксизм ревизии, а лишь с азартом, смачно развивающего его, противостоявшего догматическому марксизму Ленина, его верного сообщника Сталина и т. д.. А вот поскольку при “внимательном прочтении” безошибочной Люксембург у нее можно вычитать моменты сходства с Бернштейном (МОМЕНТЫ можно и у Ленина) – появляется возможность проложить тропинку и к нему, и еще дальше от марксизма, к откровенно буржуазной идеологии, при плюрализме которой (Франкфуртская школа и пр.) можно облюбовать себе безопасный и выгодный уголок в оппозиции Его Величества капитализма (не в оппозиции капитализму), почетный в глазах левых снобов. А уж как развивать “творческий марксизм” – это дело морали и практического интереса дем-развитчиков, особенно совести и практической выгоды политических путан. Главное – делать это не с откровенно идеологических, классовых и т. п. позиций буржуазии, а с позиций общегуманистических, устраивающих и рабов, и рабовладельцев прошлого, и рабочих (особенно без работы), и буржуазию настоящего, и вообще почти всех, кого угодно – особенно самих “творческих (без марксистского догматизма) маркситов”.

* * *

          “Тезис” Славина – обоснование признания Люксембург настоящим марксистом, без всяких поганеньких интерпретаций ее наследия на потеху буржуазии, обывателям и политическим путанам. У меня возражения к моментам этого обоснования.

          “В последнее время при обсуждении литературного наследия Розы Люксембург все чаще, на мой взгляд, проявляется сугубо академический подход к ее творчеству… Проявился этот недостаток и на нашей конференции.” – НЕДОСТАТОК (да и то лишь на субъективный взгляд Славина), значит. Так, мелочь. Как-то уж очень академично, вроде критики ревизии наследия Маркса Бернштейном со стороны страшно противоречивого Каутского. А ведь идет наглая ревизия (образец – “соседняя” статья Воейкова) наследия Люксембург, не только литературного – и не только на взгляд Славина. На мой (разумеется, субъективный) взгляд – явление для марксистов ОЧЕВИДНОЕ, требующее не осторожного признания и академичного рассмотрения, а просто констатации и критики в манере Люксембург и Ленина. – “Я его связываю с уходом с политической сцены советской модели социализма и приходом к власти сторонников так называемого “либерального фундаментализма””. – Академично, как будто речь идет о событиях на другой планете или смены Античности Средневековьем, либо как будто одна буржуазная партия, приверженная одному курсу буржуазной политики, сменила “на сцене” другую.

           “… нельзя забывать, что Роза Люксембург была убежденной социалисткой …” и т. д.. – Кому адресовано увещевание? Марксистам? Они и так не забудут. Тем, кто делает все, чтоб забыли? Бисер перед свиньями.

          “”… невозможно согласиться с известным утверждением и оценкой И. Сталина, обвинявшего ее в “полуменьшевизме” и тем самым пытавшегося отлучить ее от подлинно революционного марксизма…” – ВОЗМОЖНО. Дело как раз в том, что со Сталиным массово соглашаются (если не вникать в тонкости различий полуменьшевизма, меньшевизма – в основном центризма – и прямой ревизии марксизма) многие современные антикоммунисты (типично – сталинисты наизнанку), как раз пытающиеся отлучить Красную Розу от марксизма, атрибутивно революционного. Образец – “антитезис” Воейкова.

         Я не вижу смысла рассматривать дальше статью Славина. Она – в духе каутскианской критики ревизионизма: вроде бы за марксизм, ленинизм, за КРАСНУЮ Розу, но на деле не критика современного ревизионизма, не защита КРАСНОЙ Розы, а фактически уступка ревизионизму, сдача ему Люксембург. Воейкову, например, пока и не нужно ничего другого, кроме того, чтоб марксисты с ним дискутировали академично, чтоб марксисты на него просто обращали дружелюбное внимание, чтоб терпели слащавое шельмование им КРАСНОЙ Розы.

* * *

           Я понимаю: считать тезисом статью Славина, а антитезисом статью Воейкова – или наоборот – зависит от позиции, вроде того как с противоположных позиций считать конкретную цифру шестеркой или девяткой. Но я считаю, что в любом случае статья Колганова – некоторым образом синтез. Он освещает тему без тенденциозного отстаивания своего мнения и со знанием дела. Колганов корректно излагает взгляды Розы, соотнося их с реалиями после ее смерти.

           Колганов в первом абзаце констатирует, что “… вопрос о своевременности революции в России вообще не вставал для Розы Люксембург… Ее позиция … совпадала с позицией всей революционной социал-демократии … внутренние противоречия в России выдвигают (ее) пролетариат на авансцену освободительного движения и позволяют ему, опираясь на поддержку разгорающейся мировой революции, бороться за социалистические цели”. Изложен подход Классиков (особенно Ленина) к проблеме начала Мировой революции в отсталой стране. А дальше, через озвучивание позиции Розы Люксембург, обозначение главной проблемы, не ожидавшейся Классиками (даже Лениным до 20х годов) – “…какое развитие может получить ИЗОЛИРОВАННАЯ русская революция. А ответ на этот вопрос в значительной мере зависел от оценки ее своевременности под углом зрения выяснения вопроса о влиянии недостаточных внутренних (и, как оказалось, – и вопреки прежним ожиданиям, – и внешних) предпосылок революции на ее развитие и исход”. Дальнейшее содержание статьи – разные моменты, переплетения, следствия тем, обозначенных в цитатах. Роза писала РУКОПИСЬ О РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ в условиях информационной блокады и до уроков практики Ноябрьской революции, прекращения действия Брестского мира, сама она не могла осмыслить уроков своей гибели и гибели революции в Германии – но РУКОПИСЬ не опубликовала. Колганов эти уроки знает, но излагает положения РУКОПИСИ (именно их – в отличие от пристрастных интерпретаций этих положений Воейковым и Славиным) сочувственно. С тем мои заметки больше по Колганову.

           “Центральным вопросом расхождения тактики большевиков с генеральной линией социалистической революции был для нее вопрос о пролетарской демократии … Главным вопросом для нее здесь был вопрос о том, может ли развиваться диктатура пролетариата, основанная на пролетарской демократии, в условиях резкого ограничения всех демократических прав и свобод.” Роза Люксембург, как марксист, не должна была считать, что отсталая Россия формационно ближе к коммунизму, чем передовая Германия, что пролетариат первой естественно ближе к труженикам коммунизма с их высшими способностями к самоорганизации и т. д., чем пролетариат последней. Роза считала, что формационно забегающая вперед Революция в России не может иметь успешного завершения без своевременной революции в развитых странах. Со всем этим она не должна была подходить к революции к России с мерками, ТЕОРЕТИЧЕСКИ (без практической проверки, обкатки) выработанными для гипотетической модели канонической Революции. Она и не подходила (в отличие от демагога Каутского и т. д.) – в общем. Но в частности ПРОЛЕТАРСКОЙ ДЕМОКРАТИИ ее позиция навыворот близка каутскианству. Как будто пролетариат в отсталой России – совершенный ГОСТЬ ИЗ БУДУЩЕГО (формационного) хотя бы тогдашней Германии. Но даже при такой фантастической ситуации – “гость” составлял бы малую часть населения страны, формационно далекой от БУДУЩЕГО совершенства. Даже если бы расчеты идейных марксистов на Мировую революцию рубежа XIX-XX веков не оказались ошибочны (в том числе расчеты на естественную готовность хотя бы германского пролетариата к диктатуре пролетариата с идеальной пролетарской демократией), подходить с позиций этих расчетов к пролетариату отсталого пионера Мировой революции – самостоятельная, дополнительная ошибка. Мало ли, что Английская революция XVII века началась выступлением против абсолютизма передовой Англии со стороны отсталой Шотландии. Явления в этой последней послужили взрывателем, но не образцом – ни хода революции, ни революционного режима, ни буржуазной демократии хотя бы начала капиталистической формации. Шотландия не стала даже надежным звеном буржуазной “Мировой революции (в рамках формационно неоднородных Британских островов)”. Большевики в стране, формационно только вступившей в капитализм (этого не могла не понимать Люксембург), ПЕРВЫМИ в мире, без опоры на любой опыт (кроме крайне скудного и ЧАСТНОГО опыта Парижской Коммуны) начали движение к коммунизму (как считала и Роза). В ЛЮБОМ СЛУЧАЕ идеально (по любым критериям идеальной демократии) не могли действовать ни Ленин с Троцким, ни Роза Люксембург (даже если бы ЗНАЛА и чувствовала реальную ситуацию как Ленин) и кто угодно вообще. Уж надо было: либо вместе с Каутским и Плехановым ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНО формационной отсталостью России пенять большевикам за “ревизию марксизма”; либо поскорее совершать у себя Западную революцию, надежный буксир Нашей Революции (тогда, возможно, не возражали бы и Мартов с сотоварищами); либо, хотя бы, в меру своих возможностей, позитивно анализировать даже негативный опыт РЕАЛЬНОЙ Революции (как Маркс анализировал опыт Коммуны, от начинания которой предостерегал), с тем, чтоб, может быть, позднее, дать СО СТОРОНЫ (дополнительно к внутреннему видению событий большевиками) позитивную критику Нашей Революции (как Маркс извне дал позитивную критику Коммуны). А идеальным было бы, если бы Красная Роза, избежав гибели в недозревшей до идеальной диктатуры пролетариата Германии, эмигрировала бы в Красную Россию, разобралась бы в РЕАЛЬНОЙ ситуации и (как максимум) сменила бы (как, вероятно, лично самый способный член последнего ленинского ЦК) Ленина после его смерти в качестве авторитетного лидера. Собственно говоря – сама Роза двигалась в этом направлении – она фактически написала только полезный ЧЕРНОВИК работы по ситуации в России и как таковой его печатать не стала, практически начала сближение с большевиками (не с Кровавой собакой и аплодирующей ей буржуазией, не с Бернштейном и фактически позднее примкнувшим к нему Воейковым, не со злорадствующим от публикации РУКОПИСИ Мартовым и близким ему Каутским). Только физическое убийство КРАСНОЙ Розы – на радость буржуазии, с подачи тогдашней соц-сволочи – прервало ее то сближение, помешали ее вероятным переработке эмоционального черновика в умный беловик и участию в судьбах СССР; и позволило затем моральное убивание памяти о КРАСНОЙ Розе ком-перевертышами нынешними – на потеху буржуазии. Роза, до отрезвляющей практики последнего года ее жизни, больше прогнозировала. Колганов может оценивать верность ее прогнозов за сроки, несравнимые продолжительностью с означенным годом.

           “Возражения, выдвинутые против анализа Розы Люксембург в начале 1922 года Георгом Лукачем, имели под собой основания. Ведь русская революция … так и осталась изолированной, а внутри страны большинство крестьянства не могло быть союзником пролетариата…”. Действительно – “Западная революция”, которая должна бы была утереть нос большевикам в духе критики их Розой (но и судьбоносно помочь им!), так и не переросла в социалистическую, в 22 году шла на спад. А отдельно взятая Страна Советов была в разрухе большей, чем при жизни Розы. Потому пришлось пойти на дополнительные отклонения от идеала пути к социализму, выработанного ранее – на похабные НЭП и мирное сосуществование с империализмом, на рискованные запрет фракций в Партии и высылку буржуазных идеологов, терпимых даже тогда, когда Деникин подходил к Москве, и пр.. Я считаю все это оправданным – как ВРЕМЕННЫЕ явления. Как отнеслась бы к дальнейшему вынужденному отступлению от ИДЕАЛА не погибшая Люксембург (несомненно, более мудрая, чем в тюремной изоляции при начале Событий) – не буду гадать. Мне странна некоторая категоричность Колганова по крестьянству. В крестьянской стране без какого-то союза с крестьянством не было бы ни Октября, ни Триумфального шествия Советской власти, ни победы “военного коммунизма” в Гражданской войне и пр.; позднее без активной “поддержки” колхозного крестьянства не было бы, прежде всего, Великой победы. “Однако Лукач так и не поставил, и соответственно, не дал ответа на напрашивающийся вопрос: а что станет с пролетарской революцией, которая (вынужденно или нет – это в данном случае не важно) отбросит принципы пролетарской демократии?”. Я не согласен, что в Стране Советов пролетарская демократия была “отброшена”. Я, даже, думаю, что никогда в истории СССР и нигде в начале XX века пролетарская демократия не была так близка к своему возможному максимуму. Когда мелкая буржуазия, расстроенная, в том числе, отсутствием понятной ей (мелко)буржуазной демократии, на широком рубеже 1918-19 года колебалась, перестала на время “быть союзником пролетариата”, Советская власть удержалась только твердой позицией пролетариата (советы в городах, комбеды в деревнях). Но кому-то нравится считать пролетариев ослами, ВЕРНО спасавшими угнетающий их режим из-под кнута или за обещанный пряник? Я думаю – марксистское осознание Розой Люксембург демократии слишком сильно переопределялось материальным бытием окружавшего ее капитализма – как и Колганова, к тому же натерпевшегося от псевдо-демократии лже-социализма (пользуюсь термином Ивана Ефремова). Ленин не раз противопоставлял понимание пролетариатом сознательной дисциплины склонности интеллигенции к демократическому беспределу в ЛЮБОЙ ситуации (в капитализме рамки любой демократии стихийно определяются рыночным естеством). Сравнительно развитые формы социалистической, коммунистической демократии почти неизвестны даже сейчас (редкие и узкие примеры – в особых случаях Партии при Ленине или “колоний” Макаренко), а самая распрекрасная буржуазная демократия – больше базарная, при социальном неравенстве – обязательно демагогия. Политическая надстройка капитализма, с тем буржуазная демократия, по Марксу, должна пойти на слом. Понятно, что разрушать до основанья ВСЕ, а затем ВСЕ строить заново – акцентирующий лозунг, песня. Рациональнее сохранять из прежнего, все, что можно. Но меньше всего соответствующей рациональности можно требовать от любой РЕВОЛЮЦИИ – вообще, ПЕРВОЙ революции особого рода – в частности, ее варианта в отдельно взятой, отсталой, измученной стране – в особенности. Европейские страны народной демократии – в менее отчаянной ситуации, на буксире СССР (при исключении настоящих гражданских войн и интервенций, с учетом опыта и помощи СССР) – сохранили больше (даже притом, что буксир был сталинистский). А пролетариат меньше других классов капитализма склонен к безбрежности буржуазной демократии, больше способен понять СВОЮ демократию в экстремальных условиях (первое утверждение социализма в отсталой, измученной стране против всего мира – куда уж экстремальней) как осознанно принятую дисциплину диктатуры революционного, военного времени. Хитрая буржуазия в своих революциях (сломав и традиции феодальной вольницы) шла на ограничения даже ранней буржуазной демократии – почему же пролетарии в своих революциях должны быть дем-дураками? Только потому, что какие-то идеологи, лидеры с ухватками буржуазной интеллигенции часто искренне не понимают разницу ситуаций утверждения строя (да еще в не лучших из возможных вариантах) и его какого-то расцвета? Проблема не в том, что ПЕРВЫЕ опыты рабочей демократии в условиях гражданской (в широком смысле, включая “холодную” 18 года и НЭПа) войны вынужденно отступали от ИДЕАЛА – проблема в том, что сомнительным было приближение к ИДЕАЛУ позднее.

             На обрисованный выше вопрос, который не поставил и потому на который не ответил Лукач, “Роза Люксембург знала ответ … еще в 1918 году …”, считает Колганов. Что она знала? Как идеальной рабочей демократией хотя бы в передовой Германии остановить контрреволюцию, предотвратить убийство революционеров? Или она знала, что в странах народной демократии, только на буксире СССР, борьба будет менее жесткой, более демократической, т. с.? Или сам Колганов “знает”, что эти страны, с большим сохранением от привычной Розе демократии, оказались устойчивее к “краху социализма”, чем СОВЕТСКИЙ Союз, где ТА демократия была сломана в соответствии с мнением Маркса? Ленин аргументировал, что система Советов более демократична, чем любые формы буржуазной республики. Знала ли Роза эту аргументацию, оспаривала ли она ее? Но Колганов-то ее знает, как и судьбы не советской народной демократии – и если соглашается с Розой, то должен как-то высказаться. Если один витязь на распутье сразу понял, что пойдя налево, потеряет коня, а другой все-таки вляпался в эту ситуацию, то ведь еще надо доказать, что пойдя направо – и сам голову не сложишь. К абстрактной демократии (именно направо) против большевиков апеллировала не только Люксембург – апеллировали Каутский и вся социал-демократия (от такого единства в восторге Мартов с Воейковым), к ней апеллировали белые террористы в Венгрии 1919 года и того более 1956, к ней апеллировали лиходеи 90х в нашей стране. {Для нужд красной пропаганды было бы несколько выгодно не останавливать белый террор в Венгрии 1956 года, хотя ничего существенного практически эта выгода коммунистам не дала бы. Что в этом плане дал кровавый террор Пиночета или расстрел неблагодарной свиньей Ельциным своих благодетелей в Доме Советов? Буржуазная пропаганда плюралистично (иногда с удовольствием) вспоминает эти события, от чего их последствия не исчезают. Зато она смакует “ужасы” бескровного, бестолкового, выгодного для реальных, действенных ельцинских путчей, ГКЧП – или организованных США и т. д. экономических трудностей при Альенде}. При всем различии со сталинистами, Люксембург и Колганов сближаются с ними в том отношении, что хотят приравнять нормы диктатуры в одной ситуации – и в ситуации, совершенно иной. Сталинисты – нормы установившегося строя к нормам его установления, а Роза и Колганов – наоборот.

             “Каким же виделся Розе Люксембург правильный выход из сложившейся ситуации? В общем виде … “Историческая задача пролетариата, когда он приходит к власти, – создать вместо буржуазной демократии социалистическую демократию, а не упразднять всякую демократию. Однако социалистическая демократия не начинается … когда создан базис социалистической экономики, не является рождественским подарком… Она начинается с момента завоевания власти социалистической партией …””. – Значит, создать новое вместо прежнего, не упраздняя его, не освобождая место от прежнего? Пафос Розы ослабляется ее словами “создать” и “начинается”. Если надо создавать – значит, нет изначального рождественского подарка, значит надо какое-время обходиться не им, а его какой-то несовершенной заготовкой. Если социалистическая демократия только начинается – она не может быть идеальной, она не может быть рождественским подарком от предшествующего капитализма, даже от пролетариата, зажатого буржуазной диктатурой (под игом, в подполье – какая идеальная демократия…). Скорее – она МОЖЕТ быть создана приблизительно вместе с созданием базиса социалистической экономики (естественно – когда совершенная надстройка соответствует совершенному базису). И это даже в том случае (но в меньшей степени), если Западная революция снимет многие проблемы НАЧАЛА движения к коммунизму очень отсталой страны. Роза должна была понимать в 18 году – при уже предательстве “социалистических демократов”, при уже проблемах с социалистической демократией идущего тогда (и позднее) больше за ними пролетариата – какую-то неготовность даже передовой Германии даже к началу социализма, его любой демократии. Позднее свое недостаточное понимание ОНА САМА не обнародовала. Тем более не должен сочувствовать тем наивностям Колганов СЕЙЧАС. И еще – по построению фразы Розой Люксембург, получается, что это сам пролетариат (не горстка вождей) “упразднил всякую демократию”.

            “… Эта (идеальная) диктатура должна быть делом КЛАССА, а не небольшого руководящего меньшинства от имени класса, т. е. она на каждом шагу должна исходить из активного участия масс …” и т. д. в духе: ДОЛЖНА быть добродетель без нужды – или несмотря на нужду. Прежде всего – класс (не малая часть его) должен принимать эту идеальную диктатуру, понимать тонкости этой идеальной диктатуре. В абзаце, ниже последней цитаты, Колганов в этом плане фактически отводит соответствующий энтузиазм Люксембург фактами реальной ситуации.

            “… внутри большевистской партии к этому времени уже сложились левые (может, скорее, правые, требующие норм буржуазной демократии? – А. М.)” течения, которые указывали на гибельность для дела революции наметившегося превращения диктатуры пролетариата … в диктатуру узкого слоя бюрократии.” Не конкретно. Более конкретно Дзержинский говорил, что без контроля Партии госбезопасность превратится в охранку. Ленин с бюрократизмом и в Партии боролся постоянно, за стихотворение ПРОЗАСЕДАВШИЕСЯ похвалил даже нелюбимого Маяковского. Против бюрократии выступали разные члены Партии (возможно – все) – и при Ленине, и при Сталине, и сам он. При последнем был создан канонический образ кино-бюрократа: товарища Бывалова. И позднее Райкин, партийные документы бичевали бюрократизм. Но одна из тонкостей та, что самые яростные выступления против бюрократизма бывали только в оппозиции, только фракций меньшинства. Пока Троцкий не был отодвинут от власти – он предлагал огосударствить профсоюзы и т. п.; Ленин в ЗАВЕЩАНИИ отмечал, как главный недостаток этого, “лично … самого способного члена … ЦК” – склонность к административной стороне дела. Когда Троцкий в бессильной оппозиции превратился в активного сторонника партийной демократии, его третировали Зиновьев и Каменев – пока сами не оказались в бессильной оппозиции. Тогда над ними посмеивался незлобивый Бухарин – пока не попал в их ситуацию. За малейшими исключениями – в большевистской партии не было четкого понимания опасности бюрократизации, делить членов партии и в данном аспекте на почему-то почти идеально правильных и почти идеально не правильных – отрыжка сталинизма. Главное не в персоналиях, не во временных течениях и т. д. – главное в социальных корнях явления, в их выкорчевывании.

           “Мы знаем, что случается, когда революция сворачивает на неправильный путь.” – Мы СЕЙЧАС знаем, что стало “с витязем, поскольку он пошел в конкретном направлении”. Но мы не знаем, что было бы, если бы “он пошел в направлении ином”. Хотя представить СЕЙЧАС можно. Почти вся критика реального социализма социал-демократами – т. с., в другую сторону. События в Венгрии 1956 года, Чехословакии 1968 (я не разделяю восторгов “альтернативщиков” от “Пражской весны” – ее поддержка натовцами и т. д., судьбы “весенних деятелей” говорят однозначно – неопределенная “весна” определенно сползала к капитализму, независимо от субъективных устремлений каких-то ее участников), Польше 1982 – тоже в другую сторону. Страны народной демократии, особенно СФРЮ, не столь круто забирали к направлению “витязя-пионера”, но разделили его судьбу. А уцелели пока соцстраны, которые не кинулись рьяно “в другую сторону”, как кинулись соцстраны не уцелевшие. В другом разделе статьи я изложу мнение (по-моему – ортодоксально марксистское), что при производительных силах, стихийно требующих капитализма (до сих пор даже в США и т. д.), по социалистическому пути можно идти, только ПОСТОЯННО и ОСОЗНАННО корректируя его направление то влево, то вправо, то вверх, то вниз – в сторону от естественного течения приведения социального строя к названным производительным силам. Колганов же в отчаянии выходит на вопрос – “… не свидетельствует ли неразрешенность данного вопроса о НЕСВОЕВРЕМЕННОСТИ социалистической революции в условиях, когда для нее не созрели достаточные социально-экономические предпосылки?”. Т. е. не правы ли уже лет сто социал-демократы и прямые буржуазные идеологи против, в том числе, Розы Люксембург? И логично далее – не отказалась бы сама Роза от своего, в общем, одобрения Октября, от своих надежд на Мировую (главное – Западное ее звено) революцию, если бы знала, как знает СЕЙЧАС Колганов, что в самых развитых странах капитализм просуществует до сих пор, а во всегда не самых развитых в мире самых развитых странах социализма этот строй пережил крах?

           Колганов на свой вопрос отвечает неопределенно, осторожно, вопросительно – “существовала ли в Советской России … возможность, путем …” сознательного изменения данного в наличие естества преодолеть ”не созрелость достаточных социально-экономических предпосылок”, т. е. выходит на теоретическую проблематику, поставленную работой Ленина О НАШЕЙ РЕВОЛЮЦИИ.

             “… чего добились большевики, отказавшись от риска (! – А. М.) последовательного развития демократии (по моему: в той или иной мере, осознанно или неосознанно, имеются в виду нормы буржуазной демократии – А. М.)? Это дало возможность (! – А. М.) удержать власть, провести в перспективе экономические преобразования, обеспечивающие небывалый (! – А. М.) подъем хозяйства, науки и культуры в Советской России (почему не в СССР? – А. М.). Но, отказавшись от такого риска (авантюризма? – А. М.), руководство большевиков встало на путь, приведший, в конечном счете, к падению СССР и к буржуазной реставрации.” – Т. е.: с тем “риском” большевики не удержали бы власть, не было бы небывалого подъема, “реставрация” произошла бы не в конечном счете, через десятилетия, а в счете начальном, через годы или месяцы? В изложении Колганова проблема выбора сглаживается – обходится вопрос о цене небывалого подъема, о сравнении судеб нашей страны с судьбами непрерывно капиталистических стран, формационно близких России в 1917 году.

           “… Роза Люксембург и не видела выхода из сложившихся противоречий в рамках самой русской революции”, как Маркс и Энгельс, как полностью Ленин до начала 20х годов. Насколько Роза не поддавалась эмоциям – она предъявляла претензии к западной социал-демократии, которая когда-то обнадеживала разговорами о революции на Западе, а когда возможность этой революции обозначилась – сделала все для ее провала, бросив ответственных революционеров в отдельно взятой, отсталой стране на произвол судьбы, на перспективу провала Революции, точнее ее последствий, и там.

            Роза Люксембург эмоционально билась о непредвиденные ранее даже Классиками проблемы. Колганов, зная о них, эти проблемы хладнокровно обозначает, формулирует. Как и еще плохо понимающая проблемы Революции в XX веке Роза – он не съезжает к просто ругани в адрес “эксперимента большевиков”. – “… во всемирно- историческом смысле попытка большевиков осуществить социалистическую революцию в России не была ни ошибкой, ни поражением социалистического движения. Это было огромное продвижение вперед, обогатившее нас бесценным практическим опытом и повлиявшее на ход всемирной истории, подтолкнув вызревание предпосылок социализма в недрах существующего капиталистического общества.” По-моему – некоторая нестыковка пафоса фразы и меланхолии предыдущего рассмотрения (“… постановка вопроса о фатальных ошибках русской революции … вопрос о ее несвоевременности” и пр). В общем, позиция – как бы Розы Люксембург на новом витке спирали.

* * *

             Славин полагает, что Октябрь, социализм XX века – явления естественные, закономерные, необходимые; а крах социализма – от Лукавого, от всяких досадных, случайных мелочей. Что касается Люксембург – она, в общем, достаточно верная сторонница марксизма-ленинизма. Впрочем, Славин лояльно, академично относится и к альтернативным точкам зрения, скромно оговаривая субъективность точки зрения своей, декларируемо марксистской.

             Воейков считает, что это Октябрь, социализм – от Лукавого, от всяких досадных, случайных мелочей, может быть – от изощренной вредности Ленина. А хитрая Роза – практически верная ревизионистка, но, в отличие от более простоватого Бернштейна (но в духе нелюбимого Воейковым его конкурента – Каутского), дурачившая – то ли себя (женский каприз?), то ли других (пиар?) – критикой ревизионизма, игрой в коммунистку (игрой, в общем, для прочного капитализма, для движения в капитализме не к конечной цели почти безвредной, но приятной каким-то критически мыслящим личностям; а ее убийство – недоразумение, ошибка без кавычек). Главное – читать Розу внимательно, т. е. не обращая внимания на “ошибки”, вроде тезиса о ЗАХВАТЕ власти пролетариатом. И Воейков, приведя итоговую характеристику Люксембург Лениным, в своей очень емкой, т. с., статье, не нашел объема для аргументированного рассмотрения этой характеристики, но нашел место для того, чтоб без аргументации заявить о неправоте Ленина. Очень выдержанная позиция научного работника и добросовестного оппонента.

           ЭТОТ левый Гитингер – как Славин – представляет социализм в России с начала XX века вполне назревшим, ее пролетариат – вполне готовым к высотам социалистической демократии естественно, стихийно, инстинктивно. А все зло он видит – как Воейков – в Марксе и, особенно, в Ленине, который и воспрепятствовал торжеству естества пролетариата отсталой России, стихийно далеко переросшего пролетариат развитой Германии. Трагедию России он видит в том, что большевики не пошли по рекомендациям Люксембург, мудро данных ею до выхода из тюремной изоляции и за тысячи километров от реалий России. Гитингер ужесточает ошибки Люксембург про совершенный классовый инстинкт пролетариата, про его естественную готовность к социализму, к высотам социалистической демократии, стихийной самоорганизации и т. д. – в стране, едва вышедшей из феодализма.

           Все трое – апеллируют к естеству общества, Гитингер особенно – к инстинктам пролетариата отсталой страны. Все трое очень хвалят Люксембург. А общими усилиями характеризуют Розу страшно противоречиво, т. е. велико.

           Роза Люксембург, судя по разным цитатам из недоступных мне источников, вопреки ее приглаженностям Славиным, не во всем соглашалась и с Марксом, и с Лениным (спорила с ним не меньше, чем многие большевики при жизни Ильича). Но свою РУКОПИСЬ О РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ, которой торжествующе (но выборочно!) потрясают и потрясали и Воейков, и Гитингер, а раньше Мартов и Леви (а он-то РУКОПИСЬ и “… скрывал 3 года …”?) – она не опубликовала. На практике Роза в конце жизни еще более сближалась (вероятно – не глянцево, задиристо, творчески) с большевиками.

             Наиболее адекватно освещает позиции Розы Колганов, без заинтересованной предвзятости; во многом бьющийся над теми же проблемами (революция в отсталой стране без буксира коммунизма стран развитых; соотношение стихийности, естества, добродетели – и сознательности, искусственности, нужды в явлениях новейшей истории; и пр.) – но со знанием реалий после гибели Розы и революции в Германии, краха социализма в СССР, в более спокойной (без баррикад и т. д.) ситуации. Потому более хладнокровно, объективно, научно.

             Век после Ленина, Люксембург, Леви, Мартова, Каутского, Плеханова, Бернштейна и др. дал массу нового материала – и много новых осмыслений всего материала по всему обществу. С учетом этого просто необходимо перепроверять взгляды, которые имели место век назад. Я тоже предложу свой вариант перепроверки.

* * *

          1. Два самых ранних изложения основ марксизма – долго остававшиеся неизвестными ТЕЗИСЫ О ФЕЙЕРБАХЕ и НЕМЕЦКАЯ ИДЕОЛОГИЯ – акцентируют две его стороны. НЕМЕЦКАЯ ИДЕОЛОГИЯ в первой главе больше представляет самую общую науку марксизма. С позиций этой науки, особенно сниженной до “экономического материализма”, можно академично изучать мир, давать обществу или его частям солидные рекомендации, предсказывать “автоматическое” будущее и с любопытством наблюдать, насколько прогнозы оправдываются. Но Маркс – как предвидел такой перекос у части последователей – оставил ТЕЗИСЫ. В них он критикует Фейербаха и др. как раз за созерцательность, отрыв от практики (это есть и в ИДЕОЛОГИИ, но там несколько теряется в обширном материале). Философы лишь разным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его (естественно – изменить целенаправленно, сознательно, неизбежно более или менее насильственно над его естеством), т. е. не ждать, когда он изменится сам, стихийно, автоматически и, может быть, достаточно добродетельно – после долгих недобродетельных страданий угнетенных.

          Социальная революция в соответствии с содержанием НЕМЕЦКОЙ ИДЕОЛОГИИ должна произойти – неизбежно – если неуклонно развивающиеся производительные силы уже переросли прежний строй. Тогда стихийно формируются новые производственные отношения. Эти отношения автоматически формируют новые интересы, навыки, идеи, разные мысли людей. С тем, естественно, формируется новое общественное сознание, люди с новыми взглядами необходимо обнаруживают волю к отстаиванию своих формационно новых интересов, самоорганизуются в новых политических формах (неотвратимо возникает т. н. субъективный фактор нового строя, как опосредственное следствие перерастания производительными силами старых производственных отношений). Возникает революционная ситуация. И формационно новые люди неумолимо и целенаправленно (“субъективно”) свергают объективно изжившее себя господство приверженцев прежнего строя – происходит революция. Это марксизм – Маркса и Энгельса. В нем нет отрыва субъективного фактора от объективного, противопоставления стихийного развития общества и его целенаправленного изменения. Так протекали буржуазные социальные революции. Можно аргументировать, что подобным образом происходили смены рабовладельческого строя феодальным, первобытного классовым. Схоже должна проходить каноническая коммунистическая революция в самых развитых за историю капитализма странах. Но ВСЕ действительные попытки перехода к коммунизму (начиная с деятельности Союза Коммунистов) проходили в не самых развитых даже конкретного времени странах, хотя возглавлялись марксистами, если не всегда знавшими именно НЕМЕЦКУЮ ИДЕОЛОГИЮ, то знавшими другие изложения марксистской науки. Действия марксистов, претендующих на особо глубокое знание стихии, естества общества – не по его стихии, против его естества, ПРОТИВОЕСТЕСТВЕННО! Страшная диалектика противоречивости в духе великих путаний Воейкова? Нет, подобные действия – АТРИБУТИКА ОБЩЕСТВА, СПОСОБ ЕГО СУЩЕСТВОВАНИЯ: сознательное (но не субъективистски, не волюнтаристски, а реализуя какие-то, стихийно не самые вероятные, варианты объективно возможного) изменение естества в желанном направлении. Эта атрибутика общества существовала миллионы лет до того, как философы начали объяснять мир, с самого начала примитивного общества, когда первобытный человек стал из естественных предметов делать искусственные орудия, сознательно подчинять стихию огня и т. д.. С тем началось формирование общественного производства, небиологических производственных отношений, сознания. Но процесс более или менее сознательного преобразования природы отдельными индивидуумами, небольшими группами индивидуумов долго преломлялся в стихии суммирования их стараний, стихии их отношений, стихии развития общества, самого сознания. Дело не сразу изменилось и с переходом от экономики присваивающей к производящей (сельское хозяйство – с металлургией и пр.). Но с постепенным развитием этой экономики возник классовый строй, настолько сложный (классовые противоречия и пр.), что возникла необходимость (а общество доросло и до возможности) в некотором целенаправленном управление им, в политических механизмах управления, каком-то специальном знании общества. Правда, в классовом обществе сознательное его автовоздействие на само себя примитивно (на уровне преобразования природы присваивающим производством – т. с., присваивающая политика). Общественные отношения почти по-прежнему больше задаются стихийно уровнем производства и больше ЗАДАЮТ ДЛЯ СЕБЯ политическую надстройку, которая скорее закрепляет общественную стихию, нежели меняет ее, иногда как-то перевешивая при ее примерно равновероятных естественных альтернативах. {Спорить о том, что появилось раньше – сознание или сознательная деятельность по преобразованию природы, человеческие нужды или человеческие возможности и т. п. – схоластически спорить вроде того, что появилось раньше – яйцо или курица. Но, разумеется, взаимосвязи сторон, уровней общества нужно изучать, как тонкости производства курицами яиц и появления из яиц куриц.} Так называемый субъективный фактор – целесообразные политические действия, воля, организованность и т. д. индивидуумов, некоторых общественных сил в классовом обществе – всегдашний, необходимый момент политической надстройки и как таковой в классовом обществе больше задается базовыми процессами, нежели задает их. Этот фактор (неудачный по названию – поскольку субъективность общепринято почти тождественна необъективности; возможно, лучший термин – субъектный или субъектовый фактор, фактор, связанный не с необязательным субъективизмом обязательных субъектов, а с их обязательной деятельностью, атрибутивной обществу) долго был моментом объективной стихии, поскольку преломлялся слабым пониманием общественного естества субъектами. Положение необходимо изменяется, когда естественный процесс совершенствования обществознания неотвратимо завершается необходимым возникновением совершенной общественной науки, установлением объективных законов общественной стихии. С тем атрибутивный обществу, объективный субъектный фактор объективно вырастает в фактор (более) СОЗНАТЕЛЬНЫЙ (стоит выделить новое качество субъективного фактора терминологически), с тем актуальным становится то или иное партийное строительство НОВОГО ТИПА. Поскольку “философы” познали и общество достаточно глубоко – постольку появляется возможность достаточно эффективного сознательного изменения уже и общества, вмешательства и в его понимаемое естество стихии. Творение общества теперь определяется не только стихийным следствием стихийного суммирования множества сознательных актов преобразования природы, стихией отношений, но и сознательным преобразованием естества общества; уровнем не только производительных сил (средств познания и преобразования природы), но и уровнем средств познания и преобразования общества (предлагаемый термин – преобразующие силы; их момент – субъективный фактор, выросший до сознательного, с тем более автономный от естества стихии). Чем дальше, тем больше – вплоть до царства свободы сознательного выбора из объективно возможных вариантов (не обязательно стихийно самых вероятных), творения своего будущего отдельными людьми и человечеством в целом. В отношении преобразования общества это некоторый аналог перехода от присваивающей экономики к производящей в отношении преобразования природы (производящая политика, т. с.). Марксистам нельзя не принимать, что марксизм открыл достаточно глубинные законы, закономерности общества; а с тем нужно признавать возможности существенно корректировать общественное естество (например – на базе любых капиталистических производительных сил создавать искусственную социалистическую альтернативу естественному капитализму). Сложность в том, что создание очень научного обществознания – процесс столь же сложный и длительный, как процесс создания точного естествознания. Я бы сравнил роль Маркса в обществознании с ролью Коперника в естествознании. Но ведь прорыв Коперника точного естествознания еще не создал. И глубоко научное, но еще не точное обществознание не может обеспечить точный расчет искусственного изменения общественного естества. Практически неизбежны те или иные первые блины комом. Неизбежна сначала исключительная роль гениев, единственно способных эффективно работать с обществознанием доньютоновского уровня.

         Тот факт, что искусственный социализм XX века пережил крах, показателен не более, чем провал первых естественных подвижек к капитализму Северной Италии и Южных Нидерландов в середине второго тысячелетия – и чем неудачи первых испытаний аппаратов тяжелее воздуха, многих других искусственных изделий. А попреки большевикам за будто бы эксперименты над человечеством – некорректны. Большевики действовали также истово, как деятели давних революций, как до сих пор разные участники восстаний – предпоследние и последние часто с претензиями на свою божью избранность или со светской фанатичной уверенностью, что именно их благие намерения мостят дорогу в рай Грядущего. Просто у большевиков было меньше от бессмысленности (в плане осознанных целей) стихийных бунтов и естественных революций прошлого.

          2. Маркс и Энгельс при создании основ марксизма в 40е годы XIX века приняли положение о Мировой революции стран разного уровня развития, т. е. не всех дозревших до необходимой победы коммунистических отношений. С тем появилось представление о перманентной революции в не самых развитых странах. В конце 40х годов главные усилия марксистов были сосредоточены на переходе к коммунизму не в передовой Англии, а в менее развитых странах континентальной Европы, т. е. на переходе, безусловно, перманентном. У меня нет ПСС Маркса и Энгельса. Но Меринг в БИОГРАФИИ Маркса приводит цитату из статьи в НОВОЙ РЕЙНСКОЙ ГАЗЕТЕ, где четко говорится о невозможности ЗАВЕРШЕНИЯ (перманентной) революции на Континенте без спасительного буксира Англии. Маркс и Энгельс свое мнение о сроках коммунистической революции уже в середине XIX позднее скорректировали на несколько десятилетий. Но от идеи Мировой революции, с тем переплетении канонического и перманентного вариантов – и о возможности начала Мировой революции в более отсталых странах – не отказывались никогда. Об этом ясно сказано в предисловии ко второму русскому изданию Манифеста за месяцы (не годы) до смерти Маркса, за годы (не десятилетия) до смерти ВТОРОЙ скрипки великого дуэта. Т. е. сказано ИТОГОВО. Маркс и Энгельс хотя бы к концу жизни не оставили исчерпывающего изложения теории перманентной революции. А вначале их активная деятельность по перманентному движению к коммунизму не была достаточно грамотной. В отсталых Германии и Франции, с позиций НЕМЕЦКОЙ ИДЕОЛОГИИ никак не готовых к перерастанию производительными силами классовых производственных отношений, Первые классики все же слишком сильно полагались на естество пролетариата, стихию экономических кризисов. Они ставили вопрос о перманентном перерастании буржуазной революции, устанавливающей капитализм, в коммунистическую, капитализм свергающую (как в 17 году переход от Февраля к Октябрю и далее), т. е. минуя капиталистическую формацию. А на основе действия каких производительных сил – капиталистических, коммунистических или как-то промежуточных, стремительно (почему?) растущих? Или еще почему-то? По естеству стихийного развития это не имеет смысла. Но Маркс и Энгельс подходили к вопросу с позиций целенаправленного изменения стихийного естества мира, поскольку он познан относительно глубоко. Они изначально апеллировали к уникальной сознательности пролетариата даже в отсталых странах и к усвоению им марксистской науки, т. е. объективно апеллировали к НОВОМУ, сознательному фактору, старались делать политику научно. Естественно – в начале своей деятельности Маркс и Энгельс только набросали общий эскиз концепции Революции. В том числе разница между предполагаемой (почти?) канонической революцией в Англии и перманентной на Континенте мыслилась ими как, скорее, количественная (разные, но схожие реестры преобразований, разница которых должна уменьшаться по мере подтягивания отсталых стран до передовой, и пр.). Концепция диктатуры пролетариата была в зародыше. Степень коммунистических устремлений пролетариата чрезмерно увязывалась с естественными экономическими кризисами. С тем после завершения экономического кризиса 1847 года и его ближайших последствий, после поражения Революции 1848 Маркс и Энгельс выступили формальными ликвидаторами Союза Коммунистов (но фракция Виллиха-Шаппера тем более не отвечала партийцам РСДРП после Революции 1905 – скорее, отзовистам). Тогда это было оправдано. В условиях стихийного отката пролетарской борьбы еще слабые марксистские силы нужно было сосредоточить на разработке еще слабо развитой теории. Без достаточно развитой теории преодолеть стихийный откат пролетариата все равно невозможно. До перманентной марксистской партии марксизм тогда еще не дозрел. Детская болезнь левизны, общая незрелость раннего марксизма еще проявлялись в надеждах на скорую, естественно необходимую Революцию в связи со стихией экономического кризиса 1857 года, в общей тогда ориентации на опыт событий десятилетней давности.

          3. Во второй половине XIX века Маркс и Энгельс преодолевали детскую болезнь левизны, общую незрелость раннего марксизма. Они меньше ориентировались на стихийный рост активности пролетариата в связи с экономическими кризисами, больше занимались систематическим внесением марксизма в пролетариат, укреплением пролетарского естества его партийным строительством. В общем – больше готовились к Революции и готовили ее заранее, меньше полагаясь на автоматическую стихию истории (с тем несколько был “отодвинут” – временно – Манифест). И неуклонно развивали марксизм, в том числе теорию пролетарской революции, особенно с осмыслением уроков Парижской Коммуны. Была вполне осознана необходимость слома буржуазного государства, была четко сформулирована концепция диктатуры пролетариата, после взятия им власти целенаправленно превращающей капитализм в коммунизм, и пр.. А в КАПИТАЛЕ был объяснен капитализм, особенно тогдашней и предыдущих ступеней. Со всем этим пролетарское движение “Европы” к концу века поднялось на невиданную ранее высоту. И доминировал в нем марксизм. Огромными успехами марксистских партий стали их победы в борьбе с “исключительными законами” против социалистов в Германии и отчасти с похожими явлениями в других странах, парламентские достижения социал-демократии. С последним конкретизация концепции социалистической революции обрела парламентскую доминанту. Энгельс итогово прогнозировал Революцию достаточно точным рубежом XIX-XX века, ясно акцентируя парламентский путь мирного установления диктатуры пролетариата. Это особенно видно из его ЗАВЕЩАНИЯ (надо помнить и мысль Маркса, что от буржуазии лучше всего было бы мирно откупиться, неоднократные мечты Ленина о мирном ходе Революции). Но Энгельс не был ослеплен парламентаризмом. {Я не знаю конкретики спора Люксембург с Энгельсом, упомянутого в Статье Славина. Но Роза критиковала ЗАВЕЩАНИЕ Учителя “в редакции учеников”?} Во-1, он вообще не сводил значение парламентских выборов только к депутатам и их законотворческой деятельности. Он подчеркивал значение парламентских выборов как явления смотра партийных сил, пропагандистских, мобилизующих, обучающих компаний и пр., значение парламентской трибуны для агитации и др.. Во-2, он вполне допускал, что теряющая господство буржуазия может отбросить СВОЙ парламентаризм, нормы БУРЖУАЗНОЙ демократии, развязать откровенную реакцию, как ранее ее развязывали феодалы, теряющие господство, как развязывал Бисмарк, позднее белогвардейцы и фашисты, когда за свое господство пугалась буржуазия. {Пошлость социал-реформистов не только в том, что они слишком привержены буржуазной демократии, при социальном неравенстве неизбежно в большой мере демагогии, что иной демократии не представляют. Пошлость их и в том, что они верят в безусловную приверженность к буржуазной демократии самой буржуазии. Или делают вид, что верят, а сами тоже готовы при случае перечеркнуть любую демократию ради спасения социального неравенства и эксплуатации человека человеком.} Энгельс предупреждал буржуазию об ответных мерах против буржуазной реакции со стороны могучей социал-демократии, о которых буржуазии знать не положено (к сожалению – эти меры “оказались тайной” для самой социал-демократии и во время реакции Первой мировой войны, и во время фашистской реакции). Эта была итоговая тогда марксистская концепция канонической Революции. Отчасти эта концепция воплотилась в странах народной демократии Европы.

          4. Очень актуальная для начального марксизма (хотя тогда именно из-за названной начальности слабо разработанная) концепция перманентной революции в Западной Европе с развитием капитализма в Германии, Франции, их ближайших соседей актуальность там вроде бы утратила, с тем в разработках Маркса и Энгельса к концу XIX века заметной роли не играла. Но теперь она стала очень актуальной для стран, в середине XIX века бывших феодальными, а на рубеже этого и следующего века ставших или становившихся (ранними) капиталистическими. Хотя Первые классики акцент с перманентной революции сместили тогда уже на как бы каноническую, они все большее значение придавали отсталой, но динамично развивающейся России. И подтверждением их надежд стала борьба молодого российского пролетариата в Революции 5 года. Эта революция вполне показала (западной социал-демократии, в том числе), что отсталая Россия может стать важнейшим звеном ожидаемой Мировой революции. Подтвердила это и Февральская революция, первое триумфальное шествие Советской (пусть тогда больше по форме) власти весной 17 года. Но в массе западные социал-демократы и российские меньшевики, а до приезда Ленина весной 17 года в Питер и большевики, включая Сталина, больше или меньше принимали ведомую роль России в ожидаемой Мировой революции. АПРЕЛЬСКИЕ ТЕЗИСЫ для части большевиков, Октябрь для многих социалистов мира оказались неожиданностями. Для кого-то – непонятными и неприятными. Не только Носке с Бернштейном, но и “ортодоксальные марксисты” Каутский и Плеханов в отношении Октября успешно соревновались с буржуазией. “Ортодоксы”, естественно, апеллировали к Марксу (а буржуазии все равно – хоть к богу и черту, хоть к препарированной Красной Розе, лишь бы против реальной пролетарской революции). Русское чудо начала XX века не было естественным следствием стихийного развития России. Вслед за итоговой тогда концепцией канонической революции в развитых странах, созданной Первыми классиками, третий классик марксизма в России впервые разработал достаточно законченную теорию перманентного перехода от далеко докоммунистического строя к коммунизму. Естественно, его первые разработки относились больше к проблемам СВЕРЖЕНИЯ (отсталого) классового строя. Это свержение не могло базироваться на прямом перерастании производительными силами классовых отношений, уже происходившем на рубеже XIX-XX века, как считали все три Классика, в самых развитых странах. Но такое свержение и получало возможность только в связи с тем перерастанием в развитых странах. Так полагали Маркс и Энгельс в середине XIX века применительно к ситуации в Западной Европе, так они считали во время написания предисловия ко второму русскому изданию МАНИФЕСТА применительно к ситуации всей Европы, так думал Ленин до неожиданной задержки Революции на Западе в 20е годы (но от надежд на недалекую спасительную Западную революцию он все же не отказывался никогда). Первые представления о перманентной революции середины XIX века были черновыми, практически не действенными. На базе достижений марксизма XIX века Ленин разработал детальную концепцию перманентной революции. При ожидавшемся естественном переходе к коммунизму на Западе, там нужно было предполагать важнейшими моментами необходимость, стихийность революционного процесса, его некоторый автоматизм, некоторую добродетель без нужды. Это исключалось для отсталой России, производительные силы которой даже в Польше, Прибалтике, Питере, Финляндии естественно требовали только производственных отношений капитализма и тогда не самого развитого. А в основных европейских районах России производительные силы только переставали требовать феодализм и его еще требовали производительные силы отсталых территорий российской Азии. В стране, формационно далекой от естественного перехода к коммунизму, уже начало ПЕРЕХОДА естественно должно отличаться от естественного канона. В начале XX века молодой, малочисленный пролетариат России не мог естественно равняться потомственному и многочисленному пролетариату развитых стран, на его стихийные возможности, инстинкты приходилось рассчитывать еще меньше, чем можно было рассчитывать тогда на Западе (и чем рассчитывали в столь же отсталой континентальной “Европе” середины XIX века молодые Маркс и Энгельс, а в отношении России полвека спустя – Роза Люксембург). С тем в России начала XX века партийному строительству и т. д. нужно было в любом случае уделять больше внимания, чем тогда в “Европе”. При малочисленности пролетариата России для успеха перманентного начала особенно важно было завоевать на сторону пролетариата других трудящихся, уделять особое внимание проблемам многочисленного крестьянства и пр.. При отсутствии еще необходимого действия естественно прокоммунистической стихии, в том числе в плане коммунистического отмирания наций, надо было как-то нейтрализовать естественно буржуазную опасность мощных в многонациональной России национальных процессов, напротив – постараться использовать энергию их естественно буржуазной стихии для свержения классового строя. И т. д.. В общем, надо было естественную неготовность России к отмиранию классового строя компенсировать искусной, ИСКУССТВЕННОЙ подготовкой к удаче его свержения неестественного (но с использованием естественных процессов) – чего не получилось при схожей формационной ситуации в континентальной Западной Европе у молодых марксистов полувеком ранее. Потому надо было, не полагаясь на стихию, целенаправленно вносить марксистское сознание в пролетариат. Потому нужна была партия нового, относительно тогдашних марксистских партий развитых стран, Союза Коммунистов середины XIX века, типа. Потому надо было в социалистической революции принять (мелко)буржуазную аграрную программу эсеров. Потому надо было одновременно с воспитанием интернационализма трудящихся поддерживать право наций на самоопределение (а не настраивать непролетарское, не подготовленное к интернационализму большинство поляков и др. против марксистов). И т. д.. Главное – опережающе сломить отсталый классовый строй, с тем помочь Западной революции – чтоб затем с ее помощью идти перманентно к коммунизму. Роза Люксембург не пережила отрезвляющего белого террора. Она не дожила до поражения 1920 года Красной Армии в ее родной Польше, когда-то учившей молодое пролетарское движение России интернационализму (за что Польшу шпыняют сейчас российские антисоветчики), но в 20 году перечеркнувшей националистической истерией интернационалистский поход на Запад, к ключевой Германии, к Франции. Сообщники Бернштейна не дали Розе Люксембург времени вполне понять свои ошибки без кавычек, исправить их, смягчить их последствия. Но под руководством Ленина отдельно взятая, отсталая и измордованная войной Россия реализовала начало перманентного перехода к коммунизму так, как не рассчитывали ни Маркс с Энгельсом, ни пытающаяся развивать марксизм дальше Роза Люксембург, ни, в общем, и Ленин – без тянущего за собой или хотя бы явно перед собой толкающего буксира Западной революции. Вот что значит – с позиций марксизма достаточно сознательно подготовить национальное звено Мировой революции в стране, которая формационно много дальше от коммунизма, чем Германия и т. п.! С одной стороны – это выдающийся успех теории марксизма, практики марксистского движения, свидетельство гениальности Ленина. С другой стороны – этот ОТДЕЛЬНО взятый успех, предательски не поддержанный разложившейся социал-демократией развитых стран с ее негениальными лидерами, поставил вырвавшуюся вперед отдельно взятую, отсталую и измученную страну в положение измотанной пехоты, без танков и артиллерии успешно прорвавшейся в тыл мощного врага (или примерно в положении Руматы Стругацких, оторванного от родного ему коммунизма), в ситуацию исторической ловушки (ситуацию, когда трудно быть коммунарами в естестве отсталого общества, когда почти “В каждом … подонок борется с коммунаром. И все вокруг помогает подонку, а до” коммунизма на Земле “тысяча лет” – или пусть даже лет сто; и трудно коммунару – не богу – Румате даже не сорваться на несознательную, истеричную резню злобного дурачья, естественно опускающую коммунара до уровня этого дурачья: “Вот так бог!”).

          5. Итак, к концу XIX века с позиций зрелого марксизма в развитых странах прогнозировалась ближайшая Революция. Была разработана конкретная концепция установления диктатуры пролетариата в развитых странах через победу социалистов на выборах. Предполагалось, что вероятная попытка буржуазии пресечь эту форму установления диктатуры пролетариата отказом от норм буржуазной демократии будет подавлена мощной социал-демократией. И в любом случае диктатура пролетариата начнет превращать капитализм в коммунизм – естественно революционными методами диктатуры, в идеале добродетельной. Революция предполагалась Мировой, потому с перманентными звеньями в отсталых странах. Была заявлена возможность пионерской такой революции в очень значимой России. И особенно применительно именно к России была в начале XX века разработана грамотная концепция перманентной революции, ожидаемо опирающейся на – исходный или припозднившийся, соответственно тянущий или толкающий – буксир Западной революции. Высказывалась и мысль, что Мировая революция будет отчасти следствием и неизбежным преемником мировой войны. Эти планы-прогнозы – Маркса и (итогово) Энгельса, а особенно конкретно последующие разработки Ленина – формально с большой точностью реализовались на рубеже 10х-20х годов XX века. С финала Первой мировой Войны имел место МИРОВОЙ революционный подъем с пролетарским ядром невиданной прежде силы, превзошедший все прежние пролетарские подъемы (вместе взятые?). В отсталой России свершился Октябрь. Но “… остальные страны в течении некоторого времени (должны были оставаться – А. М.) буржуазными и добуржуазными)”(ПСС, т. 30, с. 133). {Что Ленин понимал под НЕКОТОРЫМ ВРЕМЕНЕМ недели или месяцы, максимум годы – говорят его полемика с “левыми коммунистами”, неоднократные заявления о неизбежности гибели Советской власти без Революции на Западе позднее.} Но наконец-то и давняя мечта пролетариев всех стран как бы осуществилась: в образцовой Германии через год после Октября к власти пришли социал-демократы. Были другие социал-демократические подвижки к власти, Советская власть в Венгрии, начало пути социалистической ориентации в Монголии и пр.. Вроде бы оставалось утвердить диктатуру пролетариата в развитых странах, усилить перманентные процессы в странах неразвитых и – поскольку перманентные успехи в последних сорвали бы реакционный поход этих стран против диктатуры пролетариата в развитых – этой диктатуре немедленно начать превращение капитализма в коммунизм у себя и взять на спасительный буксир перманентное движение к коммунизму отсталых стран. Но было иначе. Социал-демократы отказались от диктатуры пролетариата, буржуазной диктатурой подавили пролетарское движение, обеспечили убийство крупнейших марксистов – и предали перманентную революцию в России (социал-демократы Запада поддержали и прямую Интервенцию в Красную Россию, как меньшевики – внутреннюю белую контрреволюцию), которая ранее мыслилась только в расчете на буксир Запада. Отсталая, измученная империалистической и Гражданской войной Страна Советов оказалась в исторической ловушке, в которую ее в немалой степени фактически заманила прежняя интернационалистская и революционная, ОБЕЩАЮЩАЯ риторика влиятельнейших в социал-демократии КРАСНОбаев от марксизма типа БЕЛОсущного Каутского (а были еще и КОРИЧНЕВОсущные Носке и пр.).

          6. Сразу после смерти Второго Учителя формально единое (почти как КПСС до краха реального социализма) марксистское движение (тоже) начало дробиться на разные течения. В России Ленин, не предаваясь наивным надеждам, что Революция на Западе сразу парализует сопротивление российских феодалов и капиталистов, а победоносные западные пролетарии решат – на российскую халяву – главные проблемы движения к коммунизму очень отсталой страны, по-марксистски, основательно занялся подготовкой перманентной революции в своей стране, своевременность которой избавила бы коммунистический Запад от угрозы со стороны самой мощной из отсталых стран, угрозы консолидации вокруг нее всей реакции мира, реакции самого Запада в первую очередь. Сначала – обоснование уже РАЗВИТИЯ КАПИТАЛИЗМА В РОССИИ, потому уже возможности использования опыта пролетарского движения Запада; с тем – критика народничества, как уже реакционного направления. А затем (ЧТО ДЕЛАТЬ? и далее) – уже решение собственно проблем перманентного перехода к коммунизму отсталой страны. Меньшевики же выступали бестолковыми провокаторами, выборочно пристегивая реалии развитого капитализма, опыт его марксистского движения к решению проблем отсталой страны. С их претензиями на марксизм западного канона уж скорее надо было бы критически опираться на марксистский опыт Союза Коммунистов, когда Германия формационно соответствовала России начала века XX. А на правом фланге социал-демократии Запада заявил о себе ревизионизм, отрицающий марксизм с откровенно буржуазных позиций. Основная масса социал-демократов, их беседы, их беллетристика еще оставались формально марксистскими – только терпимыми к ревизионизму. Действительный характер центризма проявила Первая мировая война, когда основная масса центристов прямо или косвенно поддержала конкретную, самую зверскую, буржуазную политику военных лет, предавая интернационализм, как позднее предала Октябрь. В противовес ревизионизму, его бесхребетному осуждению центристами сразу возникло левое направление социал-демократии, самой яркой фигурой которого быстро стала Роза Люксембург. Левые Запада классовых, просто обывательских корней своих слабостей не имели (в отличие от “слабостей” ревизионистов и центристов), но имели корни гносеологические. Проще говоря, левые таланты не смогли быстро разобраться в сложной ситуации, найти правильные действия в этой ситуации. Карл Либкнехт больше держался за традицию, что бесперспективно в меняющихся условиях, а Роза Люксембург ИСКАЛА активно, но часто путая, уклоняясь то ВЛЕВО, то ВПРАВО; хотя всегда держалась Марса, даже когда спорила с ним.

          7. Социализм XX века – важнейшая практическая проверка теории марксизма века XIX, его дальнейших разработок. Расхождения теории и реалий уже при установлении начала социализма объективно требовали уже ТОГДА радикального ПЕРЕСМОТРА марксистской теории и такого же обновления прежних расчетов практики. Провал Революции на Западе (главного звена в ожидавшейся Мировой революции) и победа (на периферии капитализма) Нашей Революции задали основную проблематику марксизма. Во-1 – НЕОБХОДИМОСТЬ перепроверки прежних взглядов на движение к коммунизму на Западе. Очень жаль, что уже тогда не было понято: тот провал – не временное явление (сейчас около века), не неожиданный результат случайных (!) измен отдельных людей или даже каких-то прослоек, не следствие “имманентной” (почему?) слабости “субъективного фактора” (момента надстройки, задаваемой больше базовыми процессами). Во-2 – ЧТО ДЕЛАТЬ СССР, как отсталым странам вообще перманентно идти к коммунистическим производственным отношениям без хотя бы опосредственного действия коммунистичских производительных сил Запада, всегда подразумеваемого Классиками, в общем – и Лениным. Ранний (основной, до 20х годов) ленинизм – ОРГАНИЧНОЕ продолжение, расширение дела Первых классиков, КЛАССИЧЕСКИЕ марксистские решения новых проблем: новой ступени капитализма в развитых странах (с отражением в остальных) и практической реализации перманентной революции в отсталой стране (как пионере Мировой революции) при расчетах на каноническую революцию на Западе (как ядре Мировой революции) прежде всего. С начала 20х годов приходилось поднимать марксизм, ленинизм на КАЧЕСТВЕННО новую ступень – создавать теорию, с марксистских позиций объясняющую движение страны, едва вышедшей из феодализма, к коммунизму минуя капитализм – без буксира уже существующего коммунизма (НЕКАПИТАЛИСТИЧЕСКИЙ – неформационный по прежним понятиям – ПУТЬ РАЗВИТИЯ). И было необходимо осознать неверность – с позиций производственного, формационного подхода – понимания органически присущего капитализму класса как естественного ниспровергателя капитализма. С тем – поставить вопрос о новых общественных силах, рождающихся в естественном финале капиталистической формации (за такой финал раньше ошибочно были приняты 40е годы XIX века, с вытекающими из этого другими ошибками, не исправленными при последующих коррекциях марксизма Классиками), пересмотреть вопрос о сроках этого финала. А с тем понять актуальность и для Запада только варианта перманентной революции, с тем важность разработок Ленина и для развитых стран, его четко сформулированного положения о тред-юнионистском естестве пролетариата, который до прокоммунистической силы надо поднимать, воспитывать, организовывать. Сложность была и в том (помимо неблагоприятных условий занятия теорией в тяжелой Гражданской войне и т. п.), что развить теорию в должной мере могли только гении уровня Маркса, на худой конец – дружная работа талантов. Наличный гений, во-1, до смерти просто еще не успел вполне осознать глубину ситуации, еще надеялся на близкую (причем, каноническую) Западную революцию (что-то от реализации этих надежд было в событиях с конца 20х годов до 50х, включая “Мировую революцию” в не самых развитых странах второй половины 40х на буксире СССР), до которой надо продержаться. А преодолевать неспешную поступь приведения социальных отношений в соответствие со все еще капиталистическими производительными силами, выживать в тяжелейшей борьбе с гораздо более мощным капиталистическим окружением ГОДЫ – можно во многом на революционном энтузиазме и прочем “идеализме”, который является материальной силой, пока (недолго без подпитки материальным бытием) владеет массами. “На пятачке”, без перерастания производительными силами капитализма, месяцы продержалась Парижская Коммуна. В немалой мере на энтузиазме и т. п. социализм продержался в СССР десятилетия. Во-2 – и главное – при любой степени осознания проблемы Ленин НЕ УСПЕВАЛ. Он только успел добиться ПРАКТИКИ НЕОЖИДАННЫХ НЭПа, мирного сосуществования с империализмом. Новый уровень марксистской ТЕОРИИ только намечался в последних работах Ильича – т. н. ЗАВЕЩАНИИ (особая роль в постановке вопросов обновления теории – работа О НАШЕЙ РЕВОЛЮЦИИ). Хотя бы один новый гений сначала выдвинуться не успел (гении – явления исключительные), потом превосходить негениальных генсеков уже было поздно, стало не положено, чревато. Редкие же таланты всегда были отчасти разбросаны в мире, в отрыве друг от друга не могли быстро найти общий язык, от лап Кровавых собак гибли и раньше смерти Ленина. А единство талантов особенно в СССР оказалось размыто стихией пережитков капитализма – буржуазными амбициями многих большевиков, мещанскими склоками в Партии и т. д.. В общем – марксизм, ленинизм достаточно на новую ступень поднять не получилось. Для Запада за припозднившуюся реализацию прежних надежд принимались явления перезрелого классического капитализма первой половины XX века. Поздний капитализм второй половины XX века для застойного марксизма оказался неожиданным и неприятным материальным фактом. Главным аргументом за правильность застойного марксизма был социализм в СССР, затем в других соцстранах. Но правильного решения проблем и для СССР на уровне Классиков выработано не было, грамотно с естеством отсталого общества, стихией его процессов справиться не удалось. И это естество, эта стихия, неуклонно воздействуя на Руководство, действуя и через Руководство, размыли само Руководство и коммунистическую перспективу. В 30е годы уже сильно размытые большевистская партия и Советская власть в качестве таковых фактически самоуничтожились (с уничтожением основной массы лучших марксистских сил), сознательный фактор деградировал, трудное перманентное движение к коммунизму против стихии сменилось перманентным сползанием к капитализму по стихии. В 90 годы инерция импульса, заданного уникальным Октябрем, была – сначала стихийно, объективно, затем целенаправленно, субъектно – полностью погашена, капиталистические производительные силы окончательно привели в соответствие с собой производственные отношения, не только в СССР, но и во всех развитых (именно) соцстранах. А капитализм самых развитых стран до сих пор пребывает на своей новой, Классиками не предвиденной и после Классиков не понятой, ступени.

          8. То, что называлось социализмом после 30х годов в СССР, а потом в других соцстранах на его буксире, ПРОКОММУНИСТИЧЕСКИМ некапиталистическим путем развития уже не было (долгое исключение – Куба), как не были прокоммунистическими партии II Интернационала в начале XX века (основные исключения – социал-демократы России и Балкан). Прокапиталистический социализм с 30х годов все же имел немало достижений даже в плане движения к коммунизму – и давал горькие уроки того, как к коммунизму идти не надо. Но Теория с 30х годов уже обслуживала практические потребности не марксистов, не коммунистической перспективы. Эта теория была своего рода центристской: марксистской – на словах; служившей больше “левому антикоммунизму”, ревизии марксизма “слева” – на деле. Тем не менее, как у Каутского, Плеханова и т. п. имелись ценные или, по меньшей мере, полезные работы, так в советской науке – а количественно несравненно масштабнее – были большие достижения, особенно в отдалении от официозного ядра “генсековского марксизма”. Берусь утверждать это, по крайней мере, в отношении всемирной истории и философских проблем естествознания. По меньшей мере, только эти два направления советской науки во многом шагнули дальше Классиков, составив основное содержание новой ступени марксизма после Ленина, последнюю пока Классику марксизма. Большой бедой марксизма всегда было отсутствие детальной модели капиталистической формации, с тем изнутри этой формации было трудно определить вероятные сроки необходимого прекращения капитализма в самых развитых странах, их характерные признаки, особенности движущих сил и т. д.. Время уже порядка века от сроков, итогово предлагавшимися всеми тремя Классиками для Мировой победы коммунизма, не ожидавшиеся ими качественные перемены в капитализме самых развитых стран вполне обозначают проблему. Проблему выражает современный кризис марксизма, когда самые ярые ортодоксы в чем-то вынуждены ревизировать марксизм Классиков, особенно в отношении явлений, Классиками не отмеченных. Старой проблеме могла бы помочь общая модель всех формаций на основном материале формаций докапиталистических. Но в досоветской науке те формации с марксистских позиций были изучены слабо, а капиталистическая полностью еще не проявилась. К концу советской науки (здесь, раньше и дальше – вместе со всей синхронной марксистской наукой мира) положение изменилось к лучшему. Во-1, капиталистическая формация в развитых странах проявила ступени, которых не знали Классики, знание капиталистической формации стало более полным. Во-2, советские историки разработали трехэтапную модель феодализма и подобную модель для рабовладельческой формации античного Рима (при хорошей формационной изученности рабовладельческого строя в других странах). С тем появилась возможность создания общей модели классовой формации – и более грамотных суждений по ступеням капитализма при Классиках, по естественному финалу капиталистической формации в самых развитых странах. Общая модель всех классовых формаций предлагается в статьях на моем сайте. Здесь излагается ее краткая суть…

          {Каждая формация проходит через три этапа развития. Классическому этапу (рабовладельческой формации: с середины первого тысячилетия с. э. в Афинах и со второй половины в Риме – до III века н. э. в целом по Римской империи; феодальной формации: ленно крепостной строй; капитализма: свободной конкуренции и “классический империализм” рубежа веков) предшествует ранний (везде далее соответственно: в Афинах – первая половина первого тысячелетия с. э., в Риме – его середина; в феодализме – аллодный и общинно-боклендный строй; канон в Англии – между буржуазной революцией XVII и промышленным переворотом с его последствиями) и наследует поздний (строй Поздней Римской империи IV-VI века; послекрепостной строй перед буржуазными революциями; современный капитализм самых развитых стран, общество потребления. Для раннего этапа характерны преобладание мелких свободных собственников и именно их эксплуатация, невыразительность основных классов. Классический этап проходит через две фазы – зрелую (расцвет полиса в Афинах и Риме; ленно-крепостной строй без развитых городов и сопутствующих им явлений; самый канонический капитализм – например Англии 50х-60х годов XIX века) и перезрелую (кризис полисного строя в Афинах и Риме; кризис ленно-крепостного строя с подъемом городов; кризисная классика монополистического капитализма). Для перезрелой фазы показательны декаданс классической культуры и “империализм” (эллинистическая экспансия, экспансия Римской империи; крестовые походы; просто империализм). Поздний этап характеризуется рационализацией и смягчением форм эксплуатации основного угнетенного класса (перевод рабов на пекулий, раскрепощение феодально-зависимых, изменение пролетариата настолько, что некоторые марксисты даже перестали его узнавать), самой активной за формацию ролью политической надстройки (доминат, абсолютизм, современное буржуазное государство) и резким разрывом культуры с классикой формации (культура Поздней Римской империи; Возрождение; культура XX века. Несмотря на такие черты отрицания формации на ее позднем этапе, именно эти этапы свергаются революциями (для рабовладельческой и феодальной формации – эмпирические факты, для капитализма – гипотеза, требующая эмпирического доказательства-реализации). Поздний этап предыдущей формации сменяется ранним этапом последующей в ходе многозвенной социальной революции в широком смысле; предлагаемый термин – трансформации. Ранний этап формации сменяется классическим и классический поздним в ходе малых социальных революций, предлагаемая терминология – социальные перевороты, первый и второй. Пример первого переворота – переход от раннего капитализма XVIII века к классическому XIX в Англии на базе промышленного переворота и через острую политическую борьбы первой половины XIX века. Пример второго переворота – переход от классического капитализма к позднему в самых развитых странах на базе технической революции начала XX века через острейшую военно-политическую борьбу в середине этого века. Трансформации и перевороты имеют однотипную историческую структуру, иллюстрирующую действие марксистских законов. На примере капиталистической трансформации Англии … Вторая половина XVI века, расцвет позднего феодализма, с тем малая промышленная революция и на ее основе формирование новых производственных отношений, новых классов с новым мировоззрением. На рубеже – XVI-XVII века буржуазия политически самоорганизуется в кальвинистских общинах и пр., в Парламенте начинает перепалки с монархией. Ее политической идеологией становится кальвинизм, но формируется и более широкая буржуазная культура: естествознание (Гильберт, Гарвей и др.) и обществознание (Том Мэн и пр.), философия (Бэкон, Чербери и т. д..), искусство (Идиго Джонс и т.п.). Сначала старый строй на новый уклад реагирует сравнительно лояльно (до конца гибкая политика Елизаветы, отчасти вялая реакция Якова), но затем переходит к открытому его подавлению (особенно при Карле). Феодальную, абсолютистскую реакцию сметает революция в узком смысле. Затем твердо вставшая у власти РАННЯЯ буржуазия закрепляет свое господство жестким режимом Кромвеля. Дальнейшие Реставрация, Славная революция и более мелкие метания – это возня полностью господствующей буржуазии. Подобная историческая структура просматривается – лучше или хуже – во всех сменах феодализма капитализмом, в уже достаточно изученных сменах рабовладельческой формации феодальной. Очень важно, что похожая структура – причем очень ясно – видна при смене и ДОКЛАССОВОГО строя классовым.

           И уточнения по классам… По логике производственного подхода марксизма классовая структура формации отражает ЕЕ внутренние производственные отношения, борьба классов формации является ее ВНУТРЕННИМ регулятором этих отношений. Классы новой формации зарождаются в конце старой, когда новые производительные силы перерастают старые производственные отношения и формируют новые. В связи с неизбежной победой новых производственных отношений НОВЫЕ классы уничтожают ВСЕ старые классы (как классы). Возможно переплетение классовых противоречий исторически стыкующихся формаций (новая буржуазия МОЖЕТ использовать борьбу старых феодально-зависимых против старых феодалов и т. п.), но это только усложняет (часто положительно) ход трансформации, а не отменяет ее итогов. Очень наглядно массовую базу контрреволюции в Великой Французской революции составили крестьяне-вандейцы отсталых регионов, т. е. там, где они максимально сохранили характер феодально-зависмых, формационно были ближе участникам Жакерии и т. д.. Массовой базой революции стало крестьянство передовых регионов, где оно уже стихийно формировались в классы капитализма – капиталистов (кулаки), мелкую буржуазию (основная масса) и пролетариат (батраки) – и где этот процесс держали феодальные пережитки, тягостные всем формировавшимся новым классам. И нелепо считать, что феодально-зависимые в начале феодализма или даже в его середине уже вели борьбу за производственные отношения далекого капитализма, которые еще не формировали отсталые производительные силы (они даже не “расшатывали феодализм” ради далекого капитализма). По тем же причинам не мог быть естественно, стихийно прокоммунистической силой пролетариат в 40е годы XIX и позднее – как не являются почти два века симптомами перерастания производительными силами капиталистических производственных отношений экономические кризисы (но резоно считать финальной классовой формацией капитализм, раз в нем имеются кризисы ПЕРЕПРОИЗВОДСТВА, а его последней ступенькой, между которой и коммунизмом стоит только коммунистическая трансформация – общество потребления, в котором от ПЕРЕЕДАНИЯ И Т. П. страдают уже МАССЫ ТРУДЯЩИХСЯ). Другой вопрос, что исторически самый зрелый эксплуатируемый класс МОЖЕТ сделаться прокоммунистической силой осознанно, поднявшись выше своих естественных, тред-юнионистских запросов, если примет самую зрелую в классовом обществе, его итоговую общественную науку – марксизм. К сожалению – понимание производственной основы классов, формационной определенности классовой борьбы проводилось изначально Первыми классиками недостаточно.}

          9. С предложенных позиций … 40е годы XIX века в Англии – завершение первого переворота (на базе промышленного переворота перехода от раннего капитализма к классическому), во Франции и Западной Германии – его начало. До естественного финала капитализма – больше полформации. Считать, что формирующийся классический пролетариат естественно нацелен устанавливать коммунистические производственные отношения на базе тогдашних производительных сил – как считать, что закрепощаемые крестьяне VIII века во Франции или в России века XVI были нацелены устанавливать капитализм, а формирующиеся в Афинах к середине первого тысячелетия с. э. классические рабы – устанавливать феодализм. На рубеже XIX-XX века в развитых странах установился перезрелый классический капитализм. Перезрелый классический рабовладельческий строй (после “кризиса полиса” и т. д.) Средиземноморья в последние века с. э. отметился двумя свержениями власти рабовладельцев на Сицилии, восстанием Спартака, разными движениями с активным участием рабов в Египте, в Малой Азии и пр.. Борьба классических рабов последний раз значимо проявилась в т. н. Кризисе III века. Перезрелый классический феодализм (ленно-крепостной строй после подъема городов и сопутствующих явлений) Западной Европы отметился острой борьбой в городах, ересями, массовым восстанием “пастушков” на севере Франции, потом Жакерией, восстанием Уота Тайлера и др.; в России – Разинщиной и Пугачевщиной; и т. д.. Перезрелый капитализм стал важнейшей основой мирового революционного подъема после Первой мировой, пролетарских выступлений 30х годов. Во всех случаях свержения соответствующих формаций в самых развитых странах не произошло – происходили (не сразу) переходы от классических этапов к поздним, с качественными улучшениями положения эксплуатируемых. Насколько поздние рабы (на пекулии; и отличающиеся от них принципиально только происхождением “закрепощенные колоны”) участвовали в свержении позднего рабовладельческого строя – тема слабо исследованная. Но что поздние феодально-зависимые часто цеплялись за поздний феодализм – известно. А многие классические пролетарии поддерживали не только социал-реформистов, но и нацистов. И поздние пролетарии стихийно свергать поздний капитализм не спешат. “Ортодоксы” от марксизма вынуждены – для спасения канонического тезиса об исторической миссии пролетариата – заниматься ревизионизмом: придумывать самый современный капитализм без пролетариата (при его только отмирающих остатках), искать утешения в пролетариате не самых развитых стран, формационно от коммунизма более далеком и постепенно сокращающемся. Я считаю, что от этого ревизионизма надо отказаться. Надо признать, что трудящиеся самых развитых стран, живущие продажей рабочей силы – поздние пролетарии, также отличные от классических, как поздние рабы и феодально-зависмые – от классических модификаций соответствующих классов. И надо связывать ГЛАВНЫЕ перспективы коммунизма с самыми развитыми, формационно ближе всего к коммунизму, странами. С тем нужно уточнить тезис об исторической миссии пролетариата – пролетариат МОЖЕТ, но НЕ ДОЛЖЕН подняться выше своего тред-юнионистского естества. Может не сам, но с помощью исходного марксистского субъекта. Этот исходный субъект должен вполне понимать реальное положение вещей, в том числе объективную модальность исторической миссии пролетариата. И должен, с позиций еще НЕМЕЦКОЙ ИДЕОЛОГИИ, искать только в КОНЦЕ капиталистической формации новые, объективно прокоммунистические общественные силы (с тем – новый, прокоммунистический субъектный фактор), инородные в старой формации, возникающие именно в конце этой формации, как следствие перерастания производительными силами (на базе научно-технической революции рубежа Тысячелетий?) производственных отношений XX века в самых развитых странах (это не ПРЕЖНИЕ интеллигенты, люмпены и пр., это – совершенно новая реальность). А доказанные практикой прокоммунистические потенции пролетариата (актуально – уже позднего) необходимо сознательно реализовать и для того, чтоб “вандейская” база буржуазной контрреволюции была меньше. Прокоммунистические потенции пролетариата можно актуализировать уже на раннем этапе капитализма. И практика XX века показала прокоммунистические потенции всех трудящихся (мелкой буржуазии капитализма, аратов Монголии и пр. до капитализма). С тем ВСЕ трудящиеся способны на перманентное движение к коммунизму. Практика XX века и развитие теории внесли коррективы в представления Классиков о канонической и перманентной революциях. Во-1, в самых развитых странах капитализма даже XX века пролетариат канонической революции не свершил и свершить не мог в принципе. Каноническая революция – дело формационно новых общественных сил, преломляющих новые производственные отношения, возникающие в самом конце капиталистической формации (видимо – на рубеже Тысячелетий). С тем Революция XX века и на Западе могла быть только перманентной – совершенно не автоматической, не такой добродетельной, как каноническая, больше похожей на Октябрь в отдельно взятой, отсталой стране. Потому – объективно разработки Третьего классика по перманентной революции относились не только к отсталым странам (коммунистическое движение XX века, особенно изначальное, признало это), а позиция Люксембург (надежды на коммунистическое естество, стихию, инстинкт пролетариата и пр.) была ошибочной и для развитых стран. Разумеется – и ТАКУЮ Революцию на Западе можно и должно было провести более добродетельно, чем отдельно в отсталой России, а ее буксир позволял бы большую цивилизованность борьбы с варварством и в отсталой стране. И даже просто без изматывающей борьбы с более мощным капиталистическим окружением социализм в СССР был бы менее надрывным. Во-2, XX век вполне показал возможности перманентного движения к коммунизму не только от формационно раннего и среднего капитализма (с учетом практики XX века есть резоны называть этот некапиталистический путь развития социализмом – не в смысле ранней фазы собственно коммунизма, а в смысле только пути к этой ранней фазе), но и возможности перманентного движения к коммунизма докапиталистических стран (резонно называть этот НЕКЛАССОВЫЙ ПУТЬ РАЗВИТИЯ путем социалистической ориентации). Разница между социализмом и путем социалистической ориентации, в том числе, что первый может иметь место без второго – но не наоборот. Это связано с тем, что очень скромные прокоммунистические потенции трудящихся докапиталистических обществ могут реализоваться только с помощью пролетариата и социалистических стран, тем более коммунизма, а подобные потенции пролетариата – без опоры на любой другой класс, уже существующий социализм или коммунизм. Количество социалистических потенций трудящихся переходит в пролетарское качество. Даже неудачная практика XX века по движению к коммунизму не самых развитых стран имеет огромную ценность для грядущего подобного движения на буксире коммунизма стран самых развитых.

          10. Самые канонические стихийные выступления классических модификаций основных эксплуатируемых классов разных формаций естественно приходятся на перезрелые фазы классических этапов, способствуя смене этих классических модификаций поздними. В большой мере это относится к выступлениям классического пролетариата первой половины XX века в самых развитых, самых значимых странах. Активно выступали пролетарии не только идущие за марксистами, но и за разными реформистами и леваками; активность части пролетариев использовали нацисты. Однако первый, еще в XIX веке, пик марксистского движения пришелся на время зрелого капитализма ведущих стран. Этот капитализм тогда доминировал в Англии, континентальной Западной Европе и севере США. Но сильное марксистское движение показательно только для второго региона. Капитализм свободной конкуренции Англии оттенялся – и искажался – ее промышленно-торговой монополией, монополией флота и колоний. И монополизм Англии разлагал ее пролетариат. Только когда тот монополизм конкуренцией других стран был ослаблен на перезрелой стадии классического капитализма – в конце XIX века – пролетарское движение Англии сблизилось с таким движением на Континенте. А в США пролетариев расслабляла американская мечта – возможность получить землю и стать мелкими буржуа, другие специфики переселенческих колоний. Все эти факторы не работали в континентальной Западной Европе. Напротив – на Континенте монополизм Англии ухудшал положение пролетариев, а свободных земель не хватало еще с феодализма. И все же – если пролетариат естественно является необходимым могильщиком капитализма, любые второстепенные случайности не могут сильно ослабить марксистское движение. Пролетарии Англии и США хотя бы на буксире пролетариата Германии и Франции должны были бы участвовать в марксистском движении почти также активно. Видимо, дело не только во второстепенных особенностях негативного плана Англии и США, но и в дополнительно каких-то второстепенных особенностях плана позитивного в континентальной Западной Европе. По сравнению с США история капитализма (и ранее) всей Западной Европы формационно более каноническая, с тем марксистское движение в ней более типичное. Что касается различий Континента и Англии, то – при сказанном выше – более типична капиталистическая Англия. Поскольку Англия была пионером капитализма (Нидерланды, где ранний капитализм установился раньше, была страной маленькой, с тем меньше влиявшей и более подверженной влияниям; кроме того уже в XVIII веке Англия формационно вырывалась вперед), ее пролетариат первым искал свои пути, потому особенно с неизбежными ошибками, которые особенно закреплялись традицией. Континентальная Европа критически осваивала английский опыт, меньше наступая на прежние грабли. Уникальная (в том числе с опытом Англии) Великая Французская революция заложила традиции уникальной политической активности трудящихся, напряженного осмысления “философами” провала ярких лозунгов революционной буржуазии типа СВОБОДА, РАВЕНСТВО, БРАТСТВО или МИР ХИЖИНАМ – ВОЙНА ДВОРЦАМ. Если Англия дала первые образцы массового пролетарского движения (формационно еще реакционного, но массового и боевого луддизма; менее боевого, но не реакционного и еще более массового чартизма), то Франция стала отчиной разных форм социализма и первого революционного коммунизма бабувистской традиции, Июльского восстания 1848 года и Парижской Коммуны, вторым, после Германии, плацдармом марксистского движения XIX века. Хотя капитализм в Западной Германии установился (на буксире Великой Французской революции) практически одновременно с установлением капитализма во Франции, она – раздробленная и повязанная с феодальными Восточной Германией и Австрией – долго пребывала в политическом ничтожестве, компенсировавшемся миропотрясающим мышлением, коснувшимся и пролетариата. Особенную традицию умствования немецкого пролетариата подчеркивали Маркс и Энгельс. И когда с началом первого капиталистического переворота в Западной Германии ее формирующийся классический пролетариат обратился к социализму – он не был сильно опутан ни традициями естества раннего капитализма, уже снятыми историей других стран, ни именно традициями несоциалистического рабочего движения типа Англии, ни именно традициями разных социалистических сект, утопическим коммунизмом бабувистской традиции типа Франции, оказался способным усвоить НАУЧНЫЙ коммунизм. Чартизм в Англии пришелся на время закрепления классического капитализма реформами 30х-40х годов XIX века становящейся либеральной партии. Во Франции массовое пролетарское движение началось с закрепляющими классический капитализм реформами широкого рубежа 70х-80х XIX века партией республиканцев. В Германии начало массового пролетарского движения – с закрепляющими классический капитализм преобразованиями 60х-70х годов XIX века при активном участии партии национал-либералов (поддержать которых хватало ума у части юнкеров Восточной Германии). Первый переворот в Англии завершился к середине XIX века либерально (реставрационная возня Молодой Англии, Карлейля и т. п. особой роли не играла) – и пролетарский чартизм пошел на спад. Во Франции черту под первым переворотом подвело необонапартистское, реставрационное движение генерала Буланже (пытавшегося как-то реставрировать ранний капитализм, точнее – реакционный режим его финала, Вторую империю Наполеончика-малого-племянника; самого – лженаполеона, мелкого как бы “внучатого-племянника”). По аналогии с Англией нужно бы предполагать ослабление пролетарского движения. Но оно подпиралось марксистским движением Германии и пр.. А в (Западной) Германии первый переворот завершился переходом от по-прусски прогрессивного Культуркампфа 70х годов к по-прусски реставрационным Исключительным законам, не слишком подходящим классической буржуазии, реально господствующей в Германии, но понятным формально правящим в ней юнкерам за Эльбой, готовым действовать в духе реакционных режимов заката раннего капитализма – тори рубежа XVIII-XIX века в Англии, Наполеона III во Франции, синхронных Таафе в Австрии, Эструпа в Дании и т. д.. Возможно, слабое марксистское (еще полулассальянское) движение Германии с завершением первого переворота без пруссаческого насилия и ослабло бы (в реальной истории конец 70х годов – время брожения социал-демократии; и оппортунистические тенденции оживились СРАЗУ после отмены Исключительных законов). Но попытка Бисмарка бороться с классическим пролетариатом в традициях раннего капитализма обернулась против всей буржуазии – ранней и классической. За схваткой в Германии следили во всех странах, социалисты всех стран сочувствовали немецким соратникам, переживали боевой настрой. Это стало важнейшей естественной основой подъема пролетарского движения всей Европы конца XIX века, когда в Западной Европе господствовал классический капитализм. Другой естественной основой названного подъема была теснейшая связь пролетарского движения Западной Европы с пролетарским движением других европейских регионов, где первый переворот еще не закончился или даже не начинался. Это особенно касается Германии, где классический капитализм к западу от Эльбы был объединен в государственных рамках с первым переворотом к востоку от нее, тесно связан с этим переворотом в АВСТРО-Венгрии. Но наряду с этими естественными частностями сработал еще один фактор – Классики марксизма, их ближайшие ученики.

          Классический пролетариат НЕ МОГ НЕ ВОЗНИКНУТЬ в ходе НЕИЗБЕЖНОГО первого капиталистического переворота, НЕ МОГ НЕ ИМЕТЬ самого высокого среди всех эксплуатируемых сознания, НЕ МОГ НЕ ВЫРАБАТЫВАТЬ своего специфического мышления, своей особой идеологии. С тем классический пролетариат примерно во время своего формирования был СПОСОБЕН осознанно подняться выше своего внутриформационного, тред-юнионистского естества, стать прокоммунистической силой – ЕСЛИ исходный марксистский субъект привнесет в него (естественно, стихийно – сначала чартистского уровня) марксизм. ВО ВСЕХ классах ЕСТЬ НЕТИПИЧНЫЕ ИСКЛЮЧЕНИЯ, которые стоят выше среднестатистических интересов и способностей своих классов, выше даже любых стереотипов своей формации вообще. ЕСЛИ часть таких людей овладевает марксистской теорией и самоорганизуется, она СПОСОБНА стать исходным марксистским субъектом. Развитие общественной науки НЕ МОГЛО НЕ ПРИВЕСТИ к открытию глубинных законов общества, к пониманию не в интересах верхов ограниченной во времени “их” формации. Можно полагать, что марксизм (в той или иной форме и под тем или иным названием в зависимости от конкретики исторических случайностей) ДОЛЖЕН возникнуть, когда буржуазное обществознание пройдет свой идейный пик. Такой пик связан со смелостью формирующейся классической буржуазии времен первого капиталистического переворота (передовых стран) – дальше буржуазная наука развивается вширь, в детали, в прикладные разработки, но не вглубь, поскольку такое развитие становится опасным осознанием исторической бесперспективности капитализма. В действительной истории марксизм возник, когда в связи с завершением первого капиталистического переворота в Англии и его началом в других развитых странах своего пика достигли классическая буржуазная политэкономия, критическая (доходящая до буржуазного социализма) буржуазная социология и социальная история, диалектическое и материалистическое направления в философии. Со всем этим достаточно неопределенные вероятности возникновения марксистского движения достаточно определенно увязываются в действительной истории с первым капиталистическим переворотом, кануном зрелой фазы классического капитализма. Марксизм не создавали самостоятельно каждый десятки, тем более сотни человек. Но все же к основам марксизма ДВА Первых классика пришли самостоятельно каждый, какой-то марксизм создал бы и один без другого. И оба Классика к марксизму пришли в схожих общественных условиях. Юность – в самой развитой части Германии, формационно не уступавшей любому региону Франции и всего мира, кроме Англии. Молодость – в Берлине, тогдашнем идейно-культурном центре Германии и философском центре Европы. Затем зрелость – во Франции и Англии, в разных отношениях более передовых, чем Германия даже Западная. Но более того – все три классика марксизма мужали в формационно схожих условиях: зарубежной Европы вообще, Германии в частности и Пруссии в особенности – середины XIX века; и России – рубежа XIX-XX века. Во всех четырех случаях – уже ранний капитализм в западных частях (к западу от Эльбы и на нерусском западе России соответственно) и буржуазная революция в восточных (соответственно революции 1848 года к востоку от Эльбы и 1905 года в основных регионах России; в обоих случаях в западных частях эти революции преломляли уже подвижки классических буржуазии и пролетариата; а за рубежом были самые передовые страны: соответственно – Англия и вся Западная Европа). Если бы случайности несовершенного общества либо прямо политический бандитизм оборвали жизнь обоих Первых классиков, развитие коммунистической идеологии не закончилось бы, но, возможно, что тогда до уровня зрелой науки ее поднял бы именно Ленин. Но тогда разработать конкретную концепцию перманентной революции он бы, вероятно, (до уникального “своеобразия текущего момента”) не успел. Так или иначе – реализовалась возможность марксистской истории достаточно вероятная. А возникнув в конкретное время с какой-то степени вероятности, марксизм стал неотъемлемой частью общества, а как фактор очень сознательный – относительно слабо подвергающийся естественному воздействию стихии непосредственно окружающего капиталистического бытия. Субъектовый фактор, поднявшись до сознательного, определяется базой более широкой, чем ближайшее бытие – испытывает его воздействие, но достаточно автономен от него; задается не узким интересом конкретных общественных сил, а широким пониманием ими исторической перспективы. Потому самый зрелый эксплуатируемый класс, усвоивший марксизм, поднимался выше своего естественного тред-юнионизма. С тем Первые классики, их ближайшие ученики некоторое время держали марксистское движение и после того, как стихия капитализма с завершением первого переворота в континентальной Западной Европе вела это движение по естественному пути чартизма после переворота в Англии. Когда же все-таки капиталистический строй развитых стран в середине формации отчасти размыл марксистское движение в этих странах – оно поднялось в мировом масштабе на ленинскую ступень с процессами в странах капитализма не самых развитых, прежде всего – с Октябрем и его последствиями в России. И тогда в развитых странах начался перезрелый классический капитализма, как подобные ступени других формаций особенно характерный естественной борьбой классической модификации основного эксплуатируемого класса. С тем – подъем мирового коммунистического движения по середину XX века, до позднего капитализма и застойного социализма.

          Дополнительно… Пролетарское (раннее) движение и зрелая общественная наука возникают с началом капитализма. В странах более позднего начала капитализма пролетарское движение, учитывая опыт пионеров, может выработать более зрелые формы борьбы (бланкизм Франции против луддизма Англии и т. д.), а еще смелая буржуазная идеология может с тем же условием усилить критический запал (Социализм во Франции против Просвещения в Англии). С первым переворотом пролетарское движение вполне показывает свою “физическую силу” даже без опоры на опыт других стран (и луддизм, и чартизм), а буржуазное обществознание своего идейного пика достигает при этом же условии (классическая политэкономия в Англии). В странах, опирающихся на опыт пионеров, пролетарское движение может преодолеть утопизм луддизма или идеологию “розовой водицы” типа чартистской, сверх заговоров и хартий подняться до Парижской Коммуны. А общественная мысль трудами нетипичных гениев может подняться выше буржуазных пределов – до марксизма. С тем непростое соединение ОПЫТНОГО пролетариата и идеологии ВЫШЕ буржуазной на базе первого переворота может создать мощное марксистское движение. Размытость логики развития общества конкретикой истории может задать пик такого движения тогда, когда самые развитые страны уже завершили первый переворот и в них господствует классический капитализм (т. е., когда по естественному канону Англии пролетарское движение должно притихнуть). Так случилось в континентальной Западной Европе – но только в ней одной. Правда, континентальная Западная Европа тогда не очень убедительно и надежно тянула за собой пролетарское движение всего мира. Когда инерция первого переворота в Западной Европе погасла – началось естественное сползание социал-демократии к тред-юнионизму, лишь приукрашенному ученой социалистической идеологией и соответствующей политикой. Марксизм тогда получал особое развитие в некоторых не самых развитых странах, прежде всего (на пол-Европы и пол-Азии) в России. Там, с опорой на самую совершенную науку, слабое звено капитализма было прорвано – но неожиданно без ожидавшейся поддержки Запада. С тем перманентное движение к коммунизму СССР и на его буксире других не самых развитых стран, при не малых успехах, достижениях, пережило итоговый крах. Марксизм Ленинской ступени продолжения на уровне Классиков не получил, получил сталинистские и постсталинистские надумки. А ситуация Рубежа веков, начало которой оттенила смерть Энгельса, требовала качественного обновления и теории марксизма, и его практики более глубокого и широкого, чем дал один Ленин, рано умерший. Проблема встала остро в передовой Западной Европе, образцовой Германии. Ответом на запрос истории стало и возникновение левого течения в социал-демократии Западной Европы. Крупнейшим представителем этого течения явилась Роза Люксембург. Обозначившаяся ошибочность расчетов Классиков на естественную исчерпанность к XX веку капиталистической формации в развитых странах вывернулась отказом социал-демократии (при долгом ее центристском ломании) от марксизма, стихийно выражавшим названную ошибочность. С тем марксизм нуждался в качественном обновлении, АВТОРЕВИЗИИ С МАРКСИСТСКИХ ПОЗИЦИЙ. Ленин во многом развил марксизм дальше, очень важно – осветил перезрелую фазу классического капитализма как загнивающего, как кануна нового строя (но, оказалось, естественно – кануна лишь позднего капитализма), как основы обострения борьбы пролетариата и буржуазии (подобия – на перезрелых ступенях других формаций). Но главные усилия Ленина отнимали задачи перманентной революции в России. А странноватые с позиций тогдашнего марксизма успехи этой революции сначала даже мешали решению марксистских проблем Запада.

                                                                                                                                * * *

          Итак, с позиций уже выработанной марксистской теории (начиная с позиций НЕМЕЦКОЙ ИДЕОЛОГИИ и ТЕЗИСОВ О ФЕЙЕРБАХЕ), относительно углубленно объяснившей мир, Маркс и Энгельс грамотно ставили вопросы о том, как этот мир менять – с учетом его объяснения. Они научно ставили вопросы об естественных пределах капитализма, об естественных сроках его прекращения, об естественных движущих силах этого прекращения. Они дали, тогда практически неизбежно ошибочные, ответы на эти вопросы. Недостаточное объяснение мира при естественной детской болезни левизны молодых Маркса и Энгельса побудило их считать, что капитализм в самых развитых странах уже в середине XIX века пришел к естественному финалу или выходил на него. С тем начавшиеся экономические кризисы были истолкованы как симптомы перерастания производительными силами капиталистических производственных отношений, а начальная борьба классического пролетариата против буржуазии – как начало революционной борьбы по свержению капитализма (видимо, повлиял и буржуазный миф особенно Великой Французской революции о ней как итоге тысячелетней борьбы эксплуатируемых феодализма против его эксплуататоров). В отношении сроков – ошибка скоро уже в два века, с позднейшими коррекциями Классиков – порядка века. С тем – другие ошибки. Но позиция по активному изменению как-то познанного мира, побуждавшая к целенаправленному ускорению естества даже там, где оно стихийно, по представлениям Маркса и Энгельса, еще не дозрело, вывела (с учетом все же высочайшего в истории уровня марксистской науки) Первых классиков на прокоммунистические действия в не самых развитых странах, на деятельность Союза Коммунистов и пр., на создание еще не концепции, но представления о перманентной революции в отсталых странах.

          Во второй половине XIX века Маркс и Энгельс развивали теорию и уточняли прикладные разработки. Они сместили сроки предполагаемой исчерпанности капитализма в развитых странах на десятилетия. И фактически они даже для самых развитых стран уже принимали естественную неготовность к коммунизму, невозможность слишком полагаться на стихию революционных масс. Они меньше полагались на экономические кризисы как симптомы непосредственной агонии капитализма. Они усилили внесение марксистского сознания в пролетариат. Они пришли к идее диктатуры пролетариата, которая не завершает стихийное превращение старого общества в новое, как революционная диктатура буржуазии завершает превращение позднего феодализма в ранний капитализм, а только начинает его целенаправленно, сознательно, искусственно. Тем не менее – основные недостатки раннего марксизма остались. Расчеты на естественную исчерпанность капитализма в развитых странах забегали вперед больше века. С тем: вместо ясной постановки вопроса об естественно коммунистических общественных силах, органически чуждых капитализму, возникающих в естественном конце капиталистической формации (по факту – на рубеже Тысячелетий?) в результате стихийного перерастания ее производительными силами– на будущую перспективу, и разработки актуального варианта перманентной революции для развитых стран – по-прежнему была ориентация на органически присущий капитализму пролетариат как естественно актуальную (про)коммунистическую силу. Фактически же итоговая концепция канонической коммунистической революции Первых классиков была больше вариантом теории перманентной революции со спецификой развитых стран. А отношение к ней как к канонической (с ориентацией на ее неизбежность уже на рубеже XIX-XX века, с ориентацией на непреодолимую коммунистичность пролетариата, который отбросит любых нестойких лидеров, с ориентацией на добродетельность без особой нужды пр. черт канонической революции) практически лишали ее реального значения, мешали разработке концепции перманентной революции в развитых странах (при такой разработанной концепции Революция и на Западе в начале XX века была бы реальна) и искажали подходы к перманентной революции в отсталой России. Реальное значение обрела теория перманентной революции, разработанная Лениным для отсталых стран, по мнению всех Классиков к канонической революции не готовых. Ленин четко обозначил естественный, стихийный тред-юнионизм пролетариата, разработал концепцию партии нового типа – не естественного порождения пролетарской стихии, а искусственного (само)образования, призванного поднимать пролетариат до прокоммунистической силы, ограждать его от капиталистического размывающего естества и т. д.. Но все же и Ленин не был достаточно последователен. Ведя борьбу с разложением стихией марксистского движения, понимая необходимость поднятия естественно тред-юнионистского пролетариата до прокоммунистического уровня и т. д., он акцентировал проблемы для России, общепринято далекой формационно от коммунизма. Хотя Ленин жестко выступал против ревизионизма Запада – и он полагал, что тот Запад естественно, стихийно, необходимо до коммунизма дозрел. Потому Ленин до Первой мировой войны надеялся на центристское большинство II Интернационала, а после ренегатства этого большинства – на естественные потенции пролетариата, который отбросит ренегатов и во главе с левыми лидерами все равно произведет, без длительной перманентной подготовки, свою Революцию, спасительную для Нашей Революции.

          В начале XX века все революционеры-марксисты надеялись на Западную революцию – и Ленин, и Люксембург, и Либкнехт, и Троцкий, и Сталин, и Бухарин, и прочие. А когда эта Революция стала проявлять свое не проявление, но в России обнаружила успехи революция опережающая – перечисленные и другие реагировали на неожиданную практику по-разному. Ленин вынужденно все более решал проблемы отдельно взятой страны, субъективно надеясь на все же недолгость этой отдельной взятости, но объективно выходя на концепцию длительного НЕКАПИТАЛИСТИЧЕСКОГО ПУТИ к коммунизму. Бухарин и Сталин, отдав должное идее Мировой революции, позднее создавали теорию и практику долговременного НЕКАПИТАЛИСТИЧЕСКОГО ПУТИ отдельной страны, сначала (больше Бухарин и др.) не очень грамотную, не очень марксистскую, а потом (больше Сталин и т.д.) во многом преступную, антимарксистскую, приведшую, в конечном итоге, к капстройке 90х. Троцкий считал, что дозрелость до коммунизма развитых стран обеспечила дозрелость всего мира до коммунизма, который может почти из любой страны начать перманентно распространяться на весь мир, достаточно стихийно и естественно, без ленинской подготовки по странам (ленинской подготовки Октября он так до конца и не понял). Главное, чтоб не мешали этому назревшему естественному процессу сталинисты. Люксембург больше, чем перечисленные в отсталой стране, ориентировалась на тодашний теоретический канон Революции в развитых странах, канон Революции больше неизбежной, стихийной, естественной, достаточно добродетельной – с объективно назревшей способностью пролетариата к самоорганизации, к идущей снизу, от масс грамотной политикой и т. д. – и прочими ошибочными представлениями с позиций современного знания (добродетельная Революция на Западе так и не свершилась порядка века со всеми вытекающими последствиями) и представлениями наивными даже с позиций ее времени в отношении перманентной революции в отсталой стране без поддержки канона Западной революции.

           Люксембург год не печатала свою РУКОПИСЬ О РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ, которую со злорадством вспоминает Воейков… Не могла технически (хотя бы отдав в партию Носке или тогда еще отдельную партию Бернштейна) – или проклятые спартаковцы, потом коммунисты пытками вынудили Розу молчать? И теми же пытками загнали критика Ленина в компартию? Вздор, конечно. А без этого вздора… Роза успела преодолеть часть своих ошибок, лучше разобралась с ситуацией в России, с реалиями и в Германии, потому стала членом и лидером компартии – и РУКОПИСЬ печатать НЕ СТАЛА САМА. И была убита за все это СПРАВА, с одобрения всех правых, начиная лицемерами Каутским и Бернштейном, кончая циничной Кровавой собакой и намечающимся нацизмом. Очень талантливая, но все же не гениальная Роза, насколько я могу судить (по цитированиям Воейкова и Гитингера, в том числе) немало металась, колебалась то вправо, то влево – в отличие, например от Ленина, всегда, при всех исканиях, неизбежных ошибках, все же больших отклонений от оптимальной линии поиска не делавшего. Но осознанно твердый марксизм Розы всегда выводил ее на верный путь. Прохвосты искажают образ Розы, выхватывая ее отдельные фразы, поступки, смакуя ошибки (но объявляя Розу безошибочной, как Сталин), особенно ее наивную критику большевизма, Ленина (как-то полезную – если бы не условия Гражданской войны и Интервенции, в том числе идеологической, когда не ко времени слишком афишировать полезные споры марксистов). И, безусловно – у Розы не было классовых, обывательских, мелких причин ее “антибольшевизма”, какие были у антимарксистских перевертышей начала XX века и есть у перевертышей современных.

                                            ДОПОЛНЕНИЯ

          Резонно сравнить естественное течение формационной истории, объясняемое марксизмом начиная с НЕМЕЦКОЙ ИДЕОЛОГИИ, и течение ее искусственно изменяемое в духе программных ТЕЗИСОВ О ФЕЙЕРБАХЕ.

          Естественная история имеет в своей основе стихийный и устойчивый рост производительных сил, действие закона соответствия производительных сил и производственных отношений, с которыми связаны рост сознательности людей и изменения их интересов, целей, борьбы за реализации интересов и целей и т. д.. – Искусственная история не отменяет естества, но естество искусственно изменяется в соответствии с осознанием стихии и целями осознающих субъектов, осознающих и свои интересы, более широкие и перспективные, чем стихийно заданные.

          Естественная смена строев происходит тогда, когда новые производительные силы (и их общественные следствия: новый субъектный фактор и т. д.) перерастают старые производственные отношения (и все, что с ними связано). Естественная революционная ситуация (при конкретной смене конкретных обществ единственная, за исключением экстремальных случаев, вызываемых обычно внешними факторами) – ситуация острого противоречия естественно старого и естественно нового, разрешаемая революционной победой нового над старым, по общему правилу победой неотвратимой. – Искусственная смена строев происходит, когда достаточно значительные массы людей в достаточной мере осознанно преодолевают естественные нормы, стереотипы своего естественного общества; и когда естественное общество находится не в естественной агонии формации, но в каком-то глубочайшем естественном кризисе (последствия мировой войны и т. д.). Эти кризисы – потенциальные революционные ситуации (может быть неоднократные за естественную формацию), которые МОГУТ разрешаться искусственными революциями, если названные выше массы людей ДОРОСЛИ до осознанной возможности свергнуть больной, но не агонизирующий в принципе строй, если срабатывает сумма разных случайностей.

          Естественная победа нового строя над старым по общему правилу – окончательная и полная (режимы реставраций – реакционная возня новых сил, утративших со своей победой революционность; и т. п.). – Искусственный отход от производственных отношений, задаваемых объективно существующими производительными силами, ВСЕГДА чреват естественным, стихийным возвращением к этим производственным отношениям, если эти естество, стихия не будут ВСЕГДА пониматься, преодолеваться сознательно. В некотором смысле свергнуть естественный строй легче (на основе естественного его кризиса, за сравнительно короткое время успевая преодолевать долговременную стихию естественных процессов), чем потом долго искусственно идти к сознательно выбранной цели против действия производительных сил, требующих возврата к соответствующим производственным отношениям. Нужно перманентно понимать опасность, перманентно вовремя осознавать ее постоянно меняющуюся конкретику и, соответственно, перманентно вовремя умело (в идеале – ювелирно) по-новому корректировать ее.

           {Нужно предполагать, что коммунизм – царство свободы; общество, в котором сознательность естественна, различие стихийного и искусственного – крайне относительно. Но и каноническая коммунистическая революция должна быть естественно сознательной. Общество потребления впервые ОСТРОЙ НУЖДОЙ массы на смену строя не подвергает. Напротив: не сознательно можно не только развязать ядерную войну или уничтожить цивилизацию непродуманными, рыночными и беспредельно свободными воздействиями на природу, в том числе природу человека, его генетику, психику и пр. – ума человечества на все это уже хватает; нужно осознание всех этих опасностей, СОЗНАТЕЛЬНЫЙ переход через самую критическую в истории ситуацию противоречия новых производительных сил в широком смысле и старых производственных отношений и всего, что с ними связано. Но опасность и от ХИЩНЫХ ВЕЩЕЙ ВЕКА, стихийно превращающих человека в интеллектуальную свинью. Эту стихию можно преодолеть только сознательно, без всяких надежд на инстинкты – классовые или какие-либо еще.}

          На паруснике можно плыть не только по стихии ветра – можно (а часто нужно) идти под значительным углом к его естественному направлению и даже против ветра (галсами). Можно, если судно имеет достаточную оснастку, команда достаточно обучена, а сознательные пассажиры не мешают, но при необходимости даже помогают. И очень важно – чтоб был толковый капитан, без чего все остальное может оказаться недостаточным. XX век доказал – даже при первом блине комом – возможность движения не по естеству стихии общества. Правда, против ветра на судах стали успешно ходить до открытия законов аэрогидродинамики, а против стихии истории – только после открытия глубинных законов ее и пока не очень удачно. Но это естественно – общество, как форма материи, несравненно сложнее, чем атмогидросфера.

          Признание возможности сознательного изменения стихийного естества не только природного, прекрасное научное знание общества сами по себе до способности сознательного изменения стихийного естества общества еще не поднимают. И здесь чрезвычайно важно изучение “капитанского” опыта практических решений Ленина. Маркс – одного уровня с Лениным как теоретик. Свердлов – вероятно непревзойденный среди большевиков организатор (и ОЧЕНЬ близкий единомышленник Ленина, ТОВАРИЩ УЖЕ). Но (рано умерший) Свердлов не был выдающимся теоретиком; Марксу и Энгельсу больше пришлось заниматься развитием теории, с наработкой соответствующего опыта. А Ленин с молодости больше разрабатывал практику перманентного движения к коммунизму, меньше отвлекаясь на разработку уже относительно созданной марксистской теории.

           Социал-демократическая партия возникла бы в России и без Ленина. Но без твердой позиции Ленина не было бы, скорее всего, исторического первого параграфа Устава (многие истовые социал-демократы ИСКРЕННЕ не понимали непримиримости Ильича, сужающей естественные перспективы безбрежности партии) не было бы, наверняка, вообще партии нового типа, большевизма (= ленинизма) – без чего не было бы Октября.

          Ленин в меньшинстве начал убеждать Партию, что уже весной 1917 года программа-минимум в достаточных форме и мере была выполнена, что не нужно уже было ПРИВЫЧНО заниматься теперь уже не принципиальной доводкой ее реализации, что своеобразие текущего, уникального момента (который можно упустить) требует начала борьбы за новую ступень перманентной революции.

         Ленин в меньшинстве осенью 17 года начал агитацию за немедленное свержение Временного правительства, без ЕСТЕСТВЕННОЙ для марксистов отсталой страны, но чрезмерной оглядки на Запад.

          Ленин в меньшинстве, идя на отчаянные меры, добился подписания похабного Брестского мира – против СТИХИЙНОЙ революционной непримиримости многих прекрасных большевиков.

           Ленин в меньшинстве стал требовать перехода к НЭПу, неизбежно похабному с точки зрения НОРМАЛЬНЫХ революционеров (и действительно опасному разложенцами и пр.), но жизненно необходимому, как Брестский мир, усиливая аргументацию своими покаяниями за “военный коммунизм”.

          И т. д.. Но предпринятые любые необходимые действия с оснасткой судна и т. п. – не навсегда. Со сменой ветра и пр. может понадобиться отмена результатов прежних, прежне правильных действий.

* * *

          Многие приверженцы Октября попрекают Ленина “военным коммунизмом”. По-моему, это – от полного непонимания отчаянной ситуации Гражданской войны в отсталой стране, от подмены понимания реальной ситуацией неисторическим доктринерством и от неосознанного следования буржуазным агитаторам, от стихийного плавания по буржуазному естеству. Критики Ленина игнорируют практику “военных капитализмов”, практику ограничения буржуазией даже свободы рынка и частной собственности, буржуазной демократии в отчаянных ситуациях революционных гражданских или мировых войн. Эти критики игнорируют аргументацию Лениным мер “военного коммунизма” еще и до его введения. Они игнорируют принятие “военного коммунизма” крестьянством (а несоветские шатания крестьян начались до “военного коммунизма”) – без чего не было бы победы в Гражданской войне. Единственное, в чем формально можно упрекнуть Ленина – что с инициативой отказа от “военного коммунизма” “капитан” запоздал на несколько месяцев. Трудно быть богом даже гению. Легко умничать на чужой счет из уютного грядущего даже далеко не гениям. Жаль, нельзя дать КРИТИКАМ проиграть вариант истории без “военного коммунизма” в некоторой виртуальной модели реального мира – для отрезвления. Хорошо, что эти критики в массовом порядке не могут проникнуть в прошлое на машинах времени – “крах социализма” мог бы иметь место лет на 70 раньше (с вероятными запоздалыми покаяниями прозревших КРИТИКОВ).

         Я встречал у марксистов укоры Ленину за запрет фракций в Партии. Но я не встречал у этих марксистов разбора ленинской аргументации запрета. И я не встречал у них понимания, что запрет фракций на десятилетия – это не от Ленина. Я не сомневаюсь, что в условиях сразу после Гражданской войны (более отчаянных, чем в Гражданку – пик военной разрухи без сплачивающей борьбы с белыми) объективно НЕ БЫЛО сил на длительные дискуссии фракций или с тертыми буржуазными идеологами. Я не сомневаюсь, что с Лениным запрет фракций был бы отменен через несколько лет, после преодоления отчаянной ситуации. Кстати, запрет фракций при Ленине был действительно запретом фракций для всех – а не орудием фракций большинства против фракций меньшинства (т. е. запрет фракций фактически принял форму запрета фракций только меньшинства), фактически возродившихся сразу после Ленина. Без “Капитана” его растерявшиеся “старпомы” сразу опустились до свары, потому сварой управляемое “судно” сразу же стало сбиваться с выбранного курса на волны стихии.

           Ленинская практика, ведущая Партию и Народ против стихии естества отсталой страны, требовала, во-1, прекрасного знания марксизма – но марксизм прекрасно знали и Плеханов, и Каутский, и Люксембург, и др.. Во-2, ленинская практика требовала прекрасного знания деталей объективной реальности, данной нам в ощущениях – но реальность прекрасно знали многие большевики. В-3, ленинская практика требовала глубокого понимания прекрасно познанной реальности с позиций прекрасно освоенного марксизма. А вот тогда для этого тогда нужна была гениальность, явление редкое. Гению постоянно приходилось убеждать в своей правильности верных последователей (в наследии Ленина полемики больше, чем у Маркса и Энгельса) – и в принятии конкретных практических решений, и в необходимости их вероятных коррекций или отмен с изменением объективной ситуации (фигурально говоря – со стихийной сменой направления ветра истории). Хорошо, что ученики, не понимая Учителя, спорили с ним (было бы хуже, если бы слепо верили или не спорили прагматично); печально, что с пониманием часто запаздывали; плохо, что многие не понимают и сейчас. А смерть Гения сразу ослабила сознательный фактор настолько, что он не справился с движением против стихии, сам от действия стихии ослаб еще больше. То ослабление 20х-30х годов говорит о рискованной роли гения в истории. {Есть фантастический рассказ, как пришельцы устранили юного математика Эвереста Галуа, чтоб его гениальность не погубила человечество.} С гением можно взлететь выше естественного предела – и со смертью гения больно свалиться на тот естественный предел. А даже при принятии такого риска СЕЙЧАС, АКТУАЛЬНО строить расчеты на появлении гения-спасителя обязательно в скором времени – даже не риск, а авантюра. Но есть теория марксизма, а Ленин оставил хорошо известную практику движения против стихии. Ее тоже надо изучать не гениям, особенно талантам, как учебник по судовождению. Это гораздо надежней, чем расчеты на нового гения.

         Роза Люксембург в стране, по мнению всех Классиков на рубеже XIX-XX века дозревшей до естественного перехода к коммунизму, не ставила вопроса о сознательной подготовке перехода искусственного, не занималась таким переходом практически, с тем больших навыков движения против стихии не выработала. А о специфике России судила – как Плеханов тоже после многих лет вне пределов России – по стереотипам идеологии социал-демократов Запада, не проверенной практикой Революции. С тем практики движения не по стихии, инстинктам Роза сразу понять не смогла, а позднее – ей просто не дали возможности.