Критика трех статей

                              КРИТИКА ТРЕХ СТАТЕЙ ОДНОГО “КРИТИЧЕСКОГО МАРКСИСТА”
                     (Д. Б. Эпштейна: АЛЬТЕРНАТИВЫ 86, 89, 92; сайт АЛЬТЕРНАТИВ, Теория)

                                                                                                                    

 

 

 

 

                                       “МОДЕЛИ СОЦИАЛИЗМА, ОБЩЕСТВЕННАЯ СОБСТВЕННОСТЬ

                                                         И ПРОИЗВОДСТВЕННАЯ ДЕМОКРАТИЯ”

                                                                        (АЛЬТЕРНАТИВЫ 86)

                                                                        ПРОИСХОДИЛА МЕХАНИЧЕСКАЯ ЭКСТРАПОЛЯЦИЯ

                                                                        ПРИНЦИПОВ СОЦИАЛИЗМА НА ТЕКУЩУЮ

                                                                        ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ, А РЕАЛЬНОСТИ ТЕКУЩЕЙ

                                                                        ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ ВОЗВОДИЛИСЬ В РАНГ

                                                                        СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ ПРИНЦИПОВ

                                                                                          Сергей Черняков. АЛЬТЕРНАТИВЫ 92, с. 142

          “Разве могут существовать разные модели социализма …?” Капитализм, феодализм и т. д. по регионам и эпохам неизбежно своеобразны. Цивилизационщики броские второстепенные (этнические и пр.) различия, в той или иной мере в регионах переходящие из формации в формацию и в эпохах из страны в страну, ставят в основу своих эпохально-региональных “моделей”. Марксисты в регионах и эпохах стараются выявить общее формационное развитие. Социализм-коммунизм Классиками предполагался как послекапиталистическая формация, согласно САМЫМ ОСНОВАМ марксизма – на базе производительных сил выше, в общем, чем любого капитализма. Практика XX века дала, усилиями марксистов, некапиталистическое общество – во всех его “моделях” на базе производительных сил, всегда уступающих производительным силам самых развитых стран капитализма (и без буксира БЕЗУСЛОВНО ПОСЛЕКАПИТАЛИСТИЧЕСКОГО строя на базе коммунистических производительных сил). Т. е. усилиями марксистов было создано общество (неизбежно в конкретно разных формах), неестественное согласно марксизму, противоречащее закону соответствия характера производственных отношений уровню производительных сил. А “крах социализма” подтвердил действие этого фундаментального марксистского закона, отчасти и пророчества Плеханова, других оппортунистов, знающих марксизм, в отношении Страны Советов и т. д. Со времен сталинщины проблемы теории “спасает” ругань в отношении тех, кто “не понимает важности субъективного фактора”, фактически взятого у бабувистов и прочих немарксистов. Четкие увязки этого “открытия” с САМЫМИ ОСНОВАМИ марксизма мне неизвестны. Но увязки нечеткие, вся апология “социализма XX века”, как якобы первой фазы естественной послекапиталистической формации в не самых развитых странах без буксира, обыгрывают наследие классиков марксизма.

          Последний Тезис о Фейербахе Маркса ясно актуализирует СУБЪЕКТНЫЙ фактор, формулирует необходимость субъектного изменения мира, не благодаря волюнтаризму и прочему субъективизму, а поскольку он (мир) объективно достаточно познан СУБЪЕКТОМ (ПОТОМУ воля и т. д. ВПЕРВЫЕ достаточно СОЗНАТЕЛЬНЫЕ). Это в плане сознательного изменения мира природы, познанной наукой – давняя банальность. Маркс и Энгельс изначально ставили вопрос о движении к коммунизму стран разного уровня развития (Мировая революция), в том числе отсталых стран при перманентном нарушении действия докоммунистических производительных сил – буксиром коммунистических стран, тянущим или сначала толкающим (формационные буксиры в истории не редкость). В 40е годы XIX века Классики естественно готовой для коммунизма считали Англию, но как бы на ее толкающем буксире действовали перманентно в более отсталых Франции и Германии. Маркс и Энгельс позднее скорректировали свои первоначальные представления. Но предисловие Первых классиков ко второму русскому изданию МАНИФЕСТА свидетельствует, что зрелые Классики итогово не изменили ТЕХ своих представлений, допуская начало Мировой революции в отсталой России (за десятилетия до Октября!). Октябрь в уже более развитой России под руководством Третьего классика тем более должен был бы подтвердить те представления. Действительно – сразу после Октября страны разного уровня сотрясали выступления угнетенных, пролетариата в первую очередь; а СССР начинал строить социализм, коммунизм. И социалистические революции 40х годов на буксире СССР как бы лишь скорректировали представления Классиков о начале Мировой революции. Но коммунистической революции в самых развитых странах нет век после Октября и тогда-то в не самой развитой стране – о буксире коммунизма уже век говорить не приходится. А крах социализма больше в силу внутренних причин говорит о приведении социальных отношений к все еще капиталистическим производительным силам. Что история с XX века развивалась не очень по Классикам – остается только констатировать.

          Итак, в начале XXI века остается только констатировать некапиталистическое общество века XX на базе капиталистических производительных сил. Это – не какая-то естественная формация, в том числе не естественно послекапиталистическая. Классики прогнозировали социализм в XX веке, но РЕАЛЬНЫЙ СОЦИАЛИЗМ XX ВЕКА, в общем, не планировали. Только Ленин, после спада мирового революционного подъема (подъем преломился и в “военном коммунизме”), вынужденно начал разрабатывать концепцию движения к коммунизму, минуя капитализм в очень отсталой стране, без коммунистического буксира (но и он наделся на все же скорую Западную революцию в предполагаемо уже дозревших до естественно послеклассового строя странах). Необходимо понятийно и терминологически различать неожиданную практику социализма XX века и теоретически ожидаемую послекапиталистическую формацию на базе производительных сил выше, чем при любом капитализме. С учетом практики XX века резонны соответственно – социализм и коммунизм. ЭТОТ социализм – общество неестественное, полуискусственное. ИСКУССТВЕННОЕ – благодаря марксистской науке. ПОЛУ – из-за недостаточного еще уровня этой науки. В таком обществе нельзя рассчитывать на автоматизм задания производственных отношений производительными силами, естественную готовность к социализму рабочих, обязательную стойкость их авангарда. А Классики – всегда редкие гении. Но редкие Классики оказались способны создать МАРКСИЗМ; усвоив его, нетипичные представители капитализма способны сплотиться в АВАНГАРД; который способен внести социалистическое сознание в естественно тред-юнионистский КЛАСС; пролетариат, не стихийно став просоциалистическим, способен поднять на СОЦИАЛИСТИЧЕСКУЮ революцию всех трудящихся (более поздняя КОММУНИСТИЧЕСКАЯ революция ДОЛЖНА БЫТЬ ИНОЙ). Практика XX вполне показала возможности всего названного “способного”, но не его необходимости. А “крах социализма”, в силу больше внутренних причин, подтвердил не гарантированность дохождения социализма до коммунизма без буксира последнего. Социализм на базе производительных сил капитализма надо сознательно (научно и пр.) СТРОИТЬ, как дом (в отличие от естественной пещеры), из естественных “материалов”, неизбежно опираясь на то естество (на основе капиталистических производительных сил), которое есть, но не подчиняясь его стихии – как парусник использует естественный напор ветра, но не плывет по его стихии. Не по ветру можно идти разно (разные “модели” движения), лучше или хуже (по естеству ветра – только в его направлении, лишь немного, в духе социал-демократии, корректируя курс). Примерно это можно сказать о развитии социализма, о судьбах его разных “моделей”.

           С предложенных позиций – рассмотрение статьи Д. Б. Эпштейна, по порядку абзацев.

                                                                           *     *     *

          “Главная  причина … фундаментальных разногласий … в том, что само явление социализма не есть нечто раз и на всегда определенное (и далее по тексту)”. А явления капитализма, феодализма и т. д.? Донаучное естествознание природу раз и навсегда не определило. Марксисты (не “критические”, во всяком случае) должны признавать роль Маркса в обществоведении подобной роли Коперника в естествознании: раз и навсегда определение, пусть и не абсолютно истинное, важнейших моментов природы. – Дальше перечисляются ступени истории социализма, начиная с “идеи” задолго до Маркса и кончая объявлением о социалистическом векторе ряда стран Латинской Америки; включая попытку “реализовать позитивное содержание социализма (интересно бы про содержание негативное и его попытчиках – А. М.) … в развитых странах Запада” социал-реформистами. Еще бы до кучи национал-СОЦИАЛИЗМ. Вместо обращения к пониманию Классиков – поверхностный ликбез. Первые образцы даже капитализма не были воплощениями именно ясной идеи капитализма. Переход от первобытного строя к классовому или от рабовладельческого к феодализму вообще практически не осознавались как переходы на новые ступени истории. Другое дело – в плане целенаправленно устанавливаемого  социализма, его в острой борьбе выбираемых “моделей”, вариантов, ступеней. Но ”Прежние, предшествующие теоретические представления не поспевают … Имеют место и произвольные гипотезы …”, практически неизбежно.

          “Приходится признать и то, что, хотя определенное и очень важное ядро теоретических оснований социализма сохраняется, но и оно претерпевает изменения” Вообще-то ПРИХОДИТСЯ признавать догматикам – диалектики обязаны развивать любое ядро теоретических оснований (как, например, Бруно, Кеплер, Ньютон, Эйнштейн и пр. развивали теоретическое ядро системы Коперника). Проблема в правильности развития. – “… например, положение об отмирании государства при социализме (и далее по тексту)”. Эпштейн (как принято) слабо разделяет некапитализм XX века на базе капиталистических производительных сил (без коммунистического буксира не предвиденный Классиками) и послекапитализм (даже его раннюю фазу) на базе производительных сил выше любых капиталистических (какого в XX веке не было). А реальный социализм XX века – и очень большое отступление от идеала прокоммунистического социализма (до 30х годов – вынужденно по тяжелой и неожиданной ситуации, с 30х – как не пресеченная деформация воплощенного идеала). В идеале сразу после социалистической революции должно начинаться не совсем надстроенное над обществом не совсем государство. Даже ДИКТАТУРА пролетариата (при жизненно необходимом союзе с мелкой буржуазией) – диктатура большинства над меньшинством. После превращения унаследованных от капитализма, но уже изначально модифицированных, классов капитализма – пролетариата в социалистический рабочий класс и мелкой буржуазии в класс кооператоров – диктатура не совсем пролетариата превращается в общенародное, еще более не совсем, государство. При коммунизме никакого государства быть не может в принципе (только на ранней фазе пережитки – значительные при капиталистическом окружении). Но при коммунизме сохраняются и расширяются “функции управления и регулирования”.  Однако начисто исчезают приказы (приказами назывались органы управления допетровской России) и т. п. – вся власть советам, рекомендациям, научным разработкам и т. д. Государство согласно марксизму: в первую очередь машина подавления – и главная часть НАДСТРОЙКИ НАД эксплуататорским обществом в интересах классов, стоящих НАД эксплуатируемыми. При социализме в идеале – очень не так. При коммунизме система советующих, рекомендующих, научно разрабатывающих и прочих СПЕЦИАЛЬНЫХ структур управления и регулирования (при наличии постоянного самоуправления и саморегулирования всех) – не надстройка над обществом, а ВСТРОЙКА в него, не только по вертикали, но и по горизонтали отделенная от остального общества не больше, чем выделеные в нем все его, неизбежно отдельные, элементы; сама лишь один из нужных и равноправных элементов. При социализме неизбежно государство, как капиталистические производительные силы, классы, рынок и т. д., но все это “социализировано” – производительные силы, быстро поднимаемые до коммунистических, классы не эксплуататорские и неэксплуатируемые, рынок регулируемый научно  и т. п. А государство – НЕ СОВСЕМ, в охвате социалистическим самоуправлением.

          “Свою основную задачу  … мы видим … в том, чтобы последовательно доказать, что сложившийся к концу 1950-х годов в СССР общественный строй был социалистическим (а что было до конца 50х? – А.М.)” Посмотрим, сказал слепой …

                                     Про “Понятие общественной собственности и его воплощения”. 

          “… надо признать, что “единого для всех времен и народов” понятия общественной собственности не существует и не может существовать”. Если безусловно так до сих пор – ОЧЕНЬ разные “модели” социализма, пожалуй, неизбежны. Это тем более досадно, что понятия собственности вообще, частной в особенности, капиталистической в частности, “ моделей” социализма и пр. абсолютно едины для всех времен и народов? Или нет – и вся общественная наука некорректно пользуется не едино понимаемыми понятиями, в том числе доктор наук понятиями ‘’трех моделей’’? Я думаю, Эпштейн несколько путает. Конечно – античные греки, средневековые немцы и т. д. многие понятия (точнее, термины) понимали не едино. Но в наше время, при типичной некоторой размытости понятий, особенно в общественных науках, марксисты и даже вместе с какими-то околомарксистами при доброй воле найдут общий язык, даже при некоторых расхождениях в понимании понятий. Эпштейн понятием общественной собственности пользуется в трех рассматриваемых статьях – не оговорив свое понимание понятия, отличное от пониманий всех времен и народов. Он лишь сослался на марксистов второй половины XIX века и предложил свои “модели” им ясно неопределенной для всех времен и народов общественной собственности.

              Не вымучивая абсолютно безупречное понятие общественной собственности, можно, по-моему, дать его удовлетворительно для конкретного разговора. Общественная собственность – собственность единая для всего не расколотого на враждебные, конкурирующие и т. д. части общества, без раздирания ее на владения каких-то частей общества, без отчуждения ее частей от кого бы то ни было. Такая собственность – будущее высших фаз коммунизма. В известных образцах первобытного строя – хорошее приближение к общественной собственности в рамках рода-племени расколотого на роды-племена общества. В эксплуататорском строе самая типичная общественная собственность – государственная, обычно реализующаяся в налогах, государственных предприятиях и др. Но государство – главная часть НАДстройки, потому отчужденая НАД обществом в интересах классов, стоящих НАД эксплуатируемыми массами. В эксплуататорском обществе типичны соседские общины, кооперативы, акционерные предприятия и т. п. В рамках одних всегда невыраженная общественная собственность хотя бы дополнительно не стирается откровенным социальным неравенством. В рамках других – просто ассоциативная собственность даже расколотых на классы сообщников. Идеальный социализм – искусственное послекапиталистическое общество на естественной базе капиталистических производительных сил. В нем в принципе не может быть общественной собственности в духе грядущего коммунизма. Он сохраняет многое из классового общества: классы – социалистический рабочий и кооператоров; регулируемый рынок; государственную, кооперативную и мелкую частную собственность; надстройку; и пр. Но все это – “социалистически облагорожено”. Классы – не эксплуататорские и не эксплуатируемые; рынок – регулируется научно; формы собственности все меньше отчуждены от всех трудящихся, практически не рождают классовых противоречий; все менее НАДстройка – все менее государство, партии все более нового (не буржуазного) типа и пр. Реальный социализм XX  века – существенный и растущий вплоть до “краха социализма” отход от идеала при имитации его (и не малых действительных позитивах). До 30х годов в отдельно взятой отсталой стране отступление от идеала определялось именно отдельной отсталостью, неожиданными трудностями поиска без буксира, отсутствием достаточного уровня марксизма и (после Ленина) Классиков, способных этот уровень быстро поднять. После 30х годов подорванные предыдущими негативами социалистические потенции все более, но долго скрыто и под прикрытием борьбы с нетрудовыми доходами, “продажными девками империализма” и т. п., уступали естественному действию капиталистических производительных сил, воспроизводивших в социалистических формах соответствия себе (бюрократию социалистическую, но все более обрастающую ухватками буржуазной; и т. д.) и порождающих соответствия теневые (подпольный капитализм с фактическими буржуазией и именно пролетариатом – не социалистическим рабочим классом, хотя бы и деформированным;  и т. п.).

         Нужны четкая увязка понятий, логичность понимания. Если Октябрь – социалистическая революция, если в ходе Революции установилась именно ДИКТАТУРА пролетариата (при всех спецификах крестьянской страны и поисковых ошибках), значит сразу устанавливаются социалистические (надолго ни в коей мере не коммунистическая общественная) формы собственности, т.е. унаследованные от капитализма, но, т. с., социализированные. СНАЧАЛА – учет и контроль над неразделенной государственной и крупной частной собственностью в промышленности, частичный раздел ее в сельском хозяйстве (с УКРЕПЛЕНИЕМ мелкой буржуазии за счет помещиков). ЗАТЕМ – национализация (чрезмерно при ВЫНУЖДЕННОМ “военном коммунизме”); отчасти даже мелкой собственности (крестьян в первую очередь – продразверстка и пр.). Однако самая суровая национализация тогда – больше самый суровый учет и контроль над реально еще не очень обобществленными средствами производства (нет умения; еще заправляют на должностях буржуазные управленцы; и пр.). ЗАТЕМ вынужденный (при неожиданном отсутствии буксира Западной революции), похабный для марксистов НЭП (и мирное сосуществование с зарубежной буржуазией – поскольку уничтожать ее Мировой революцией почему-то пока не получается). А при НЭПе рабочие-диктаторы могут быть и безработными. В нашей стране изначально не перебирались из любопытства разные “модели”, а по необходимости и умению акцентировались разные моменты социалистической собственности, при устойчиво все большем ее обобществлении (реальном ее освоением трудящимися с ростом укрепления строя, все большим умением управлять ею и пр.). Обобществление шло достаточно удовлетворительно – относительно неожиданных очень не удовлетворительных условий.

          После Ленина исчез перевес сознательного развития; стихия отсталой страны НАЧАЛА скрыто возврат общества к капитализму 90х годов. Вместо обоснованных изменений “моделей” развития по объективным обстоятельствам, сначала (1925 год) сверх ленинских пределов был усилен НЭП с отсечением тех, кто был против этого ошибочного усиления. А затем (с года 1928), в панике от опасных перспектив усиленного НЭПа, нэповское было быстро вообще перечеркнуто (но остались негативные следствия в Партии и не только), с репрессиями против тех, кто был против несуразного перечеркивания.  Отсечения и репрессии подорвали коллективный разум руководства, сделали невозможность творческого, просто достаточно грамотного развития страны к коммунизму на базе только растущих капиталистических производительных сил. Большой террор 30х завершил разгром субъекта прокоммунистического развития (не иступленное доверие масс, товарищеский поиск руководителей, свободное развитие марксистской науки и пр.), без чего успешное движение к коммунизму против естества действия капиталистических производительных сил невозможно. Но временно возможна имитация движения – что и было с 30х годов до 90х. А имитация не может быть с опорой на науку диалектической сменой, коррекцией “моделей” по объективной необходимости развития. Эпштейн рассматривает две инерционные “модели” для разных социалистических стран. В XX веке обе “модели” закончились крахом (навыворот – и в КНДР). На рубеже тысячелетий вроде бы очень успешно развиваются Китай и Вьетнам (после, соответственно, “моделей” Культурной революции и Агрессии США). Но социалистические ли это успехи? Социалистическое движение к коммунизму против стихии действия капиталистических производительных сил требует выраженного социалистического субъекта, безусловно не субъективистского; очень грамотного, умелого – но и идейно-нравственного. В том числе – его ясного интернационализма, прямой поддержки борьбы эксплуатируемых всего мира; если и мирного сосуществования с капитализмом, то, как перемирия в классовой войне, т. е. как момента войны. СССР, при всех неоднозначностях своего социализма, всегда проводил какую-то интернационалистическую политику, всегда был главным противовесом мировому капитализму (но клеймился маоистами, как ревизионистский). Преуспевающий Китай давно занял позицию хитрой обезьяны, которая оппортунистически на схватки других смотрит со своего дерева. Он всегда поддерживал разные политические течения за рубежом в своих интересах, но никогда не надрывался в зарубежной политике, не выматывался (долго за спиной СССР) в борьбе на выживание с более мощным капитализмом, как СССР, другие социалистические страны – даже когда СССР уничтожили, а Китай все более становится мощной страной. И успехи его “модели” в большой мере задействованы не столько при формальном мирном сосуществовании с капитализмом, сколько на тесном сожительстве с ним, изначально в пику СССР. Возможно, и на условиях жизни масс китайцев, худших, чем в других странах при том же уровне производительных сил? Насколько могу судить – все это в немалой степени относится к Вьетнаму. У меня большие сомнения, что при соответствующих субъектах общества, эти страны дойдут до коммунизма в силу внутреннего развития. Более вероятным мне представляются для них свои 90е при лиходействе “субъекта” или что-то подобное.  Казни взяточников и т. д. сами по себе положения не спасут. Единственная страна, в которой всегда сохранялся выразительный социалистический субъект – Куба – выживает в очень трудных внешних условиях. Ее “модель” пока остается, безусловно,  социалистической, но слишком отдельно взято в маленькой и отсталой стране – и у берегов Америки.

                                     Какова “Производственная демократию в рамках модели 1 и 2”?

            “И модель 1, и модель 2 были высокоцентрализованными и иерахически управляемыми … Решающее слово в модели 1 … имело министерство, а в модели 2 – руководство предприятия …”, государственного. В обоих случаях – т. с. государственный социализм или капитализм по вкусу. А – по Эпштейну …

          “В советский период работнику любого уровня не просто регулярно представлялись возможности обсуждать производственные дела своего предприятия, а его с начала 30-х годов (! –А. М.) буквально затаскивали на профсоюзные, комсомольские, партийные собрания и совещания различных уровней …” В самую точку: “социалистического сособственника” именно ПРИНУДИТЕЛЬНО именно ЗАТАСКИВАЛИ (во, гарантия НАШИХ собственнических прав; капиталистам в отношении их прав и не снилось!) – поскольку МЫ знали, что практически ничего на этих тусовках не решаем, а будем пытаться пользоваться своими формальными правами – получим проблемы (без Калымы, конечно). В сглаженном виде это показано в фильмах БИТВА В ПУТИ, ГАРАЖ, ПРЕМИЯ, некоторых других, в разных советских книгах. Решалось НЕ нами и НЕ на тусовках; от НАС требовалось “Одобрямс!”, более или мене обставлено выступлениями трудящихся. А еще МЫ “добровольно и с песней” подписывались на газеты – или шли объясняться к начальству. Хотя были и ПОЗИТИВЫ (или выгоды) такой системы для кого-то из НАС. Словами “с начала 30х годов” Эпштейн обозначает начало этой “модели социализма”, которая к 90м вышла на крах. На моей Белоярской АЭС эта “модель” господствовала с начала 70х – до того, в Оттепель, комсомольско-молодежные строители и эксплуатационники БАЭС, при еще некоторых носителях позитивных сторон сталинской эпохи, отчасти жили по нормам до начала 30х, с их плюсами и минусами.  – “Причем руководство предприятий относилось вполне позитивно к таким выступлениям, понимая, что они, как правило, правдивы и дают полезную информацию для управленческих решений” К “выступлениям” на приемах у начальства, один на один, начальство относилось, обычно позитивно – получать полезную информацию о настроениях подчиненных всегда полезно. Ты говори больше – начальник решит, что с выгодой использовать, что замолчать, а за что и пожурить, чтоб не выносил на собрание. Если же ты к своему рацпредложению сделал начальника соавтором – так вообще замечательно. – “… рабочий, мог на … совещаниях спорить с руководителем цеха, мог критиковать действия директора и других представителей администрации, зная, что он защищен и законом, и профсоюзной организацией, уволить его сложно, а в случае увольнения его примут и на другом предприятии” Формально – мог, как при капитализме может орать на хозяина. Но это не типично в обоих случаях. У НАС председатель профкома и секретарь партийной организации были фактически замдирекотора по профсоюзу и партии. Мой знакомый, закончив ВУЗ, пришел к директору БАЭС. ДИРЕКТОР направил его сразу на работу в ПРОФКОМ, чтоб на ближайшем собрании узаконить в качестве заместителя председателя профкома. Потом заместитель стал председателем. Два моих знакомых попытались “спорить” и ”критиковать” по-настоящему. Один во времена Застоя был вынужден уволиться (хотя руководство печатно признало, что он в чем-то был прав), другой, при Андропове, формально добился (с косвенной помощью демагога Ельцина!) признания своей правоты – тем дело и кончилось. А право не быть безработным при социализме имело свои проблемы, особенно  в небольших городах, вроде моего. – “Есть ли у рабочего подобные возможности сейчас?” Они гораздо меньше. Потому, в том числе, мне лично милее социализм при моей жизни (я с 1948). Но кому-то БОЛЬШЕ нравится право назвать президента дураком, не стесняться в средствах для обретения денег, а если получится – тратить их без всяких ограничений (не получится – хоть не подпольно мечтать о миллионах Корейко) и т. д.

            “Были и особые … формы воздействия на экономику своего предприятия … социалистические соревнования, “комсомольский прожектор и т. п. … Критики советского социализма пишут (не выдумывают? – А. М.) о всевластии (! – А. М.) бюрократии, об отрыве (! – А. М.) трудящихся от общественной собственности,  но вот об этих явлениях производственной демократии забывают” Естественно, антисоветчики, ничего не забывая, выбирают те явления социализма, которых в нем быть не должно. А если бы я был критиком буржуазным, то злобно писал бы о социалистическом соревновании – в нем участвовал (в “Прожекторе” – нет).

           Абзац Эпштейн посвящает обоснованию, что управление, руководство не может быть размазано по всем работникам, что нужны выделенные начальники и т. д. А кто спорит? Это было прописано в советских законах, официальных инструкциях, показано в образцовых советских фильмах и т. д. Проблема в том, что прописанное, показанное и реальность – две большие разницы.

           “… голос парткомов и профкомов имел очень большое значение. Эти органы … занимали важное место в системе советской производственной демократии, но эта система была иерархической … ответственность за производственные результаты … была единоличной” Потому и власть – тоже. Строптивых парторгов и профоргов отжимали.

          Абзац Эпштейн посвящает кооперативам капитализма, не проводя детального сравнения с предприятиями СССР. Но пишет: “Аналогичные … формы участия работника в управлении своим предприятием были и в … Югославии”. Кто как, а я не в восторге от узаконенных в Югославии безработицы, найма гегемонов к зарубежным капиталистам и пр. Наш НЭП был вынужденным и отказываться от него надо было, лишь своевременно и не по-сталинистски. Реальная “2 модель” тоже не подарок, отступление от идеала. – “Таким образом, ПРИ СОЦИАЛИЗМЕ В СССР В РАМКАХ И ПЕРВОЙ, И ВТОРОЙ МОДЕЛИ ПРОИЗВОДСТВЕННАЯ ДЕМОКРАТИЯ ИМЕЛА МЕСТО, БУДУЧИ К ТОМУ ЖЕ, КАК ИЗВЕСТНО, ОБРАЗЦОМ, ПРИМЕРОМ ДЛЯ РЯДА ПЕРЕДОВЫХ КАПИТАЛИСТИЧЕСКИХ СТРАН, НАПРИМЕР ЯПОНИИ” Если бы социализм сводился к господству бюрократии и т. д. – он бы не просуществовал десятилетия; позитивы, конечно, были – но не такие, какие должны были быть и какие якобы, по Эпштейну, были. А капитализм перенимал (подлаживая под себя) только то, что не противоречило капитализму, т. е. при социализме было, в какой-то мере, элементами капитализма, если даже найденными раньше капиталистов. В не капитализме на базе капиталистических производительных сил неизбежны институты классового общества (государство, кооперативы и пр.) – не только одни явные предвестники коммунизма. Важно, чтоб “пережитки” реально имели достаточную социалистическую, прокоммунистическую  специфику и не выводили на лиходейство 90х.

            “Да, производственная демократия в СССР была ограниченой (согласился с моей критикой Эпштейн! – А. М.)  … Но производственная демократия в принципе не может не быть ограниченной”. Все было хорошо, а что было плохо – все равно хорошо оправдано? При коммунизме не будет никакой КРАТИИ, одно самоуправление с опорой на без приказов принимаемые грамотные советы, научные рекомендации и т. д. А при социализме с КРАТИЕЙ начальников нужно смириться, обставляя ее производственной ДЕМагогией? Или все-таки даже до коммунизма социализм оправдан, только если любая КРАТИЯ реально ограничена каким-то самоуправлением, чего “с начала 30-х годов” становилось все меньше. – “Ничего подобного производственной демократии мы не имеем сегодня” (а Япония?). Сейчас – капитализм (как когда-то был первобытный строй с людоедством) постсоветского образца. Но какие-то производственные собрания бывают (и толковые рацпредложения толковые капиталисты используют). А что хуже: прагматика и демагогия “производственной демократии” общества, где производственная демократия должна быть нормой, или ее отсутствие в обществе, этого не обещающем,  для меня лично вопрос. – “Системы, дающей возможность работнику предприятия регулярно обсуждать его экономику и производство, предлагать свои решения, сейчас нет, и именно поэтому (именно потому, что была замалчиваемая Эпштейном контрреволюция 90х? – А. М.)” стоило бы по новому (по-буржуазному? – А. М.) отнестись к той системе производственной демократии, которая была в СССР и которая сегодня (при капитализме – А. М.) несправедливо (несправедливыми антикоммунистами? – А. М.) забыта” Да, обидно! Ведь ничего из СССР не забыто, даже социализм! А производственная демократия забыта! Эпштейн потерял мысль? Или это его позиция – ставить телегу впереди лошади: сначала вспомнить на капиталистических предприятиях производственную демократию социализма (как в Японии, что ли?), даже ограниченную, а потом свергать капитализм? Или вообще – нехай капитализм существует, если он с производственной демократией (как в той же капиталистической Японии?).

           Насколько я представляю, в Ленинграде (как в Белоруссии, долго на Урале и еще где-то) нормы социализма были несколько крепче, чем в целом по СССР, его столице. Возможно, в сфере науки производственная демократия была выраженее, чем на Белоярской АЭС и производственных предприятиях вообще. Но я был и в Ленинграде, имею там каких-то знакомых помимо членов РПК; кроме них у меня есть знакомые и в научной сфере разных городов. И конечно, я читал прессу, книги и т. д. Со всем этим я уверен, что моя оценка производственной демократии в СССР (при моей сознательной жизни, во всяком случае), более верна, чем с пафосом представляемая Эпштейном. Впрочем, и он, начав “за здравие” производственной демократии, затем закончил, отчасти, “за упокой” ей.

                                А “Были ли модели 1 и 2 моделями общественной собственности?”.                            

          “Наличие производственной демократии (сразу же отвечает на свой вопрос Эпштейн – А. М.) в моделях 1 и 2 не отрицает факта (соглашается с моей критикой Эпштейн – А. М.) определенного, постепенно нараставшего (даже нараставшего! – А. М.) отчуждения работников в обеих моделях от управления общественной собственности. Фундаментальные причины этого отчуждения выходят за рамки моделей 1 и 2 (т. е. за рамки социализма; реального, по крайней мере? – А. М.) – это масштаб экономики, необходимость профессионального (без дилентантизма производственной демократии? – А. М.) управления, необходимость достаточно быстрого принятия решений и повышенной ответственности за их последствия” Т. е. проблемы нараставшего отчуждения – в силу чисто организационно-технических причин, неустранимых в принципе ни на каких фазах и коммунизма, тем более, если он на многих планетах? – Коммунизм возможен только на базе производительных сил более высоких, чем при любых капитализме и социализме. Частью становящихся производительных сил грядущего является информационная, кибернетическая и т. д. техника, смягчающая или снимающая проблемы техники управления. Развивающаяся социальная наука, экономическая в первую очередь, позволит грамотно, эффективно управлять экономикой глобальных и космических масштабов. Отсутствие антагонистических конфликтов, интересов позволит сильно упростить любые организационные структуры. Но даже для социализма СССР “фундаментальные причины” не были бы роковыми, если бы (менее вероятно, чем в реальности, но возможно) был более совершенным Авнагард (с дольше живущим Лениным, успевшим воспитать более совершенных учеников, и т. д.), оказавшийся бы способным не оторваться в элиту и организовать общественное самоуправление, производственную демократию на максимально возможном тогда уровне. Фундаментальные причины всех негативов социализма (организационно-техническме – важнейшие, но далеко не единственные) – общая отсталость общества, лишь отчасти преодоленная недостаточно совершенной субъектоностью даже своей лучшей части (недостаточный уровень марксизма, нерегулярность гениев-классиков и пр.).

          “Со временем, особенно в рамках первой модели социализма из-за чрезмерной централизации, многие работники перестают рассматривать общественную собственность КАК СВОЮ …” Почему? Особенно почему во “2 модели”? Или умные капиталисты всегда (при всех кризисах и пр.) рассматривают частную собственность как свою, но глупые рабочие не пережили еще имевшиеся отдельные недостатки своей общественной? – “На самом деле нет ничего парадоксального – ИМЕЕТ МЕСТО НЕ УСТРАНИМОЕ ПРИ СОЦИАЛИЗМЕ ПРОТИВОРЕЧИЕ ИНТЕРЕСОВ РАБОТНИКА КАК ИНДИВИДУМА, КАК ЧЛЕНА КОЛЛЕКТИВА И КАК ЧЛЕНА ОБЩЕСТВА”, фатально ведущее к краху социализма? Имеет место неустранимое при капитализме противоречие интересов капиталистов как индивидуумов, членов акционерных предприятий и членов всего общества. Но капиталисты от этого не перестают рассматривать частную собственность КАК СВОЮ.

          “Но можно ли на основании того, что имеется данное противоречие (неустранимое? – А.М.), делать вывод, что производственные отношения не имеют общественного характера, что собственность перестала быть общественной?” Можно, раз работники “перестают рассматривать общественную собственность как свою”. Можно, раз в стране при численном преобладании рабочего класса и т. д. с 90х собственность и формально перестала быть общественной, чем разрешилось названное противоречие. Для Эпштейна состояние социализма и процессы капстройки – котлеты отдельно, мухи отдельно? Диалектика, т. с.?

         “Как же кратко обозначить социализм, существовавший в СССР?” О терминах не спорят – договариваются. Хоть горшком назови, только понимай правильно. Повторюсь: нужно различать послекапиталистическую формацию на базе коммунистических производительных сил (без технико-организационных проблем любого предыдущего общества и пр.) – и не капитализм на базе капиталистических производительных сил. Предлагаю – коммунистическая формация (с ранней фазой) и социалистическая квазиформация-квазиреволюция, в идеале прокоммунистическая по сути и судьбам, но как таковая в реальности только возможная, вероятностная.  КвазиРЕВОЛЮЦИЯ – потому, что переходная и естественно не стоящая в ряду формаций. КвазиФОРМАЦИЯ – потому, что качественно выраженная и искусственно втиснутая в ряд естественных формаций. Как общество неестественное на общей естественной базе с капитализмом, социализм в принципе не может опасно не иметь естественных черт, элементов классового общества (классы, государство и пр.), но должен их искусственно социализировать (классы – не эксплуататорские и неэксплуатируемые; государство – не совсем; и т. д.). Прокоммунистический социализм не может стихийно плыть по естеству (кроме осознанно оставленных и контролируемых второстепенностей), которое тянет в капитализм – главное должно научно просчитываться, планироваться. Социализм не может не иметь каких-то этапов развития, каких-то конкретных национальных вариантов. Но главное – историческая направленность его развития: целенаправленно к коммунизму (СССР до 30х годов) или уже стихийно к капитализму (СССР с 30х). Эти два фактических вектора развития выступили и как два этапа: (ранний – со слабыми производительными силами, некооперированной мелкой буржуазией и др.) и зрелый (после индустриализации, с колхозным строем и пр.). Только ранний этап при очень тяжелых и неожиданных условиях был все же прокоммунистическим; главное, был должный субъект – доверяющие власти трудящиеся, идейный, знающий и думающий авангард и пр. А зрелый – уже без такого субъекта, уничтоженного-самоуничтожившегося в 30е годы (за чем стояло начало сознательно  не преодоленного приведения общества в соответствие с все еще капиталистическими производительными силами). В идеальном варианте искусственного движения к коммунизму вероятен еще и какой-то поздний социализм (года с 80го – при  производительных силах, уступавшим таким силам в США и др. даже тогда?).

                        “Экономическая эффективность предприятий в рамках первой модели”?

          Я не берусь обсуждать конкретные положения анализа Эпштейна. Я считаю немарксистским его сведение проблемы к ошибкам, без рассмотрения социальных, (про)классовых ее корней. Еще при Ленине отсталость страны преломлялсь в несоциалистический интерес многих даже в руководстве. После Ленина личные амбиции и пр. привели к буржуазным склокам в АВАНГАРДЕ, завершившимся самоуничтожением АВАНГАРДА в 30е годы, другим общественным негативам. После 30х явно господствовала бюрократическая элита; социалистический рабочий класс и класс кооператоров стали только трудящимися; и т. д. После сталинщины начался прямой генезис капитализма в виде теневой экономики и пр., но прежде всего в форме обрастания советской бюрократии буржуазными ухватками. Обновленная бюрократия в первую очередь – с какой-то опорой на отчасти деклассированные и сильно деморализованные социалистический рабочий класс и класс кооператоров – совершила социальную контрреволюцию. С 30х годов элита никогда не хотела прокоммунистического социализма – только выгодную для себя его имитацию. Прежде всего, поэтому – фатальные “ошибки”, организационно-технические проблемы управления и пр.

            “… недостатки модели 1 носили принципиальный характер, а переход к модели 2 в СССР осуществить не смогли” (а хотели? - А. М.) – Я не берусь уверенно судить о перспективе Югославии в силу ее внутренних процессов.  Известное мне не позволяет быть уверенным, что эта перспектива – безусловно, коммунизм. Но “1,5 модель” в Польше, “меньшие” в других странах, скатывались в капитализм наперегонки с социализмом в СССР, где-то и динамичней. А наш НЭП был вынужденным и похабным, с позиций предыдущего марксизма, ОТСТУПЛЕНИЕМ, вызванным неожиданным отсутствием Западной революции. Лучшая “модель” – на Кубе, даже в тяжелейших условиях отдельно взятой и очень маленькой страны под боком у США; благодаря лучше, чем где-либо, сохранившемуся социалистическому субъекту – со времен Революции (в очень своеобразном варианте), которой без такого субъекта не может быть вообще.

               Про “Основные черты общественной собственности социализма XXI века (модель 3)”.

          Я не буду разбирать конкретные предложения Эпштейна – по-моему в них не мало интересного. Я отмечу  опять порочность его рассмотрения – практически полное игнорирование социальной, формационной сути его 3 “модели”, затирание вопроса о Революции при переходе от капитализма к иному строю и т. п.

          Кому адресует свои предложения Эпштейн (и Лайбман). Буржуазному режиму, как будто  только и мечтающему о некапиталистическом будущем? Диктатуре пролетариата, об установлении которой ни слова? Еще как-то в понятиях ОБНОВЛЕННОГО марксизма? Или он наплевал на основы марксизма и мечтает просто о приходе к власти на выборах просто хороших людей, которые и займутся “3 моделью” – при капитализме? Рассуждения про возможность мирной смены формаций в правовых формах буржуазной диктатуры (т. е. ЕЕ демократии) и даже угроза народным восстанием – не то, что бы неверны, но слишком размытые, не марксистские. Ссылка на капиталистические Австрию и Германию (как ранее на успешное освоение достижений социализма капиталистической Японией) достаточно определенно конкретизируют формационный адресат стараний Эпштейна – капитализм, точнее – его поздний этап (в США – с Нового курса; особо лакомо в Швеции – с тех же 30х годов; и пр.). Поздние этапы формаций во многом НЕОБХОДИМО предвосхищают последующие формации (в уровне производительных сил в первую очередь). Поздний родо-племенной строй явно предвосхищает строй классовый не только производящей экономикой, но и освоением металлургии, строительством домов с выделением общественных зданий и пр.; особенно – социальной специализаций, предвосхищающей социальное неравенство и эксплуатацию. Поздний рабовладельческий строй (Поздняя Римская империя и др.) часто просто относят к феодализму или более неопределенно к Средним векам, особенно в плане культуры. В позднем феодализме (с середины второго тысячелетия в Западной Европе) ищут буржуазию, полагают буржуазным все Возрождение и т. п. Антимарксисты часто говорят о позднем капитализме как долгожданном социализме – полностью или отчасти. Однако и поздний родо-племенной строй, и поздний строй рабовладельческий, и особенно изучено поздний феодализм свергались в ходе революций. Все революции (суть: качественные скачки в развитии, а не стрельба, террор и пр., но  абсолютно без которых качественные скачки невозможны) имели специфики; не все они хорошо изучены, но всегда реальны. Каноническая коммунистическая революция в самых развитых капиталистических странах должна иметь особо ЦИВИЛИЗОВАННУЮ (не цивилизационную) специфику (именно для тех, кто ориентируется на коммунистическое грядущее, не подходит гражданская война при наличии ядерного оружия и прочих угроз существованию человечества; и пр.). Но качественный скачок в грядущее от самого распрекрасного “социализма” позднего капитализма – необходим и неизбежен.  Марксисты должны поддерживать позитивы позднего капитализма, его “социализацию”, но без признания его любой фазой послекапиталистической формации. Социализм в идеале – тоже РЕВОЛЮЦИОННЫЙ переход от капитализма (не позднего) к ранней фазе коммунизма через, своего рода, промежуточную формацию. Идеальный социализм не получился в XX веке; в XXI веке нужно полагать канонические коммунистические революции в самых развитых странах и на этом буксире – сравнительно идеальный социализм в странах не самых развитых. Задачи марксистов – дать реальную картину реального социализма; поддерживать “социалистические” тенденции позднего капитализма; разрабатывать концепцию канонической коммунистической революции; просчитывать, как актуальную, раннюю фазу коммунизма (в том числе обозначить ее отличие от любого реального социализма и любого позднего капитализма); обновлять концепции социалистической революции и социализма в не самых развитых странах с учетом практики XX века. Условием успешного разрешения этих задач является не смешивание в кучу: идеи за века до Маркса;  реалий реального социализма; “социалистических” реалий позднего капитализма; еще чего-то.

         

 

        

         

                                     “БЮРОКРАТИЯ И ПОЛИТИЧЕСКАЯ ДЕМОКРАТИЯ В СССР”

                                                                 (АЛЬТЕРНАТИВЫ 89)

                                                             СТАЛИН ОТОЖДЕСТВЛЯЛ ТО ОБЩЕСТВО, КОТОРОЕ

                                                             БЫЛО В СССР В 30-50- ГОДЫ ДЕ-ФАКТО

                                                             (раннесоциалистческое и одновременно                                                                                                                                                                                                                                                                     деформированное сталинизмом) С СОЦИАЛИЗМОМ

                                                                          Сергей Черняков. АЛЬТЕРНАТИВЫ 92, с. 142

           “… лишь авторы школы, “критического марксизма”, на наш взгляд, дают наиболее взвешенные оценки” Что марксистами себя называют люди очень разные и что каждое направление, называющее себя марксистским, желает обособиться от иных – это понятно. Не понятно (мне, по крайней мере), как названием обособили себя от других “критические марксисты”. Все (или почти все), кто называет себя марксистами, так или иначе, критичны. Да МАРКСИСТЫ ПО СУТИ и не могут не быть критичны в отношении и марксизма (как физики в отношении физики и т. п.). Но декларированная критичность часто является прикрытием легкого отношения к Наследию, прикрытием центристских шатаний или прямого ревизионизма. Кто есть кто – договориться практически невозможно, но невозможно и не критиковать “других марксистов”. Я (по намерениям просто марксист, т. е. ленинец) не раз критиковал авторов критических АЛЬТЕРНАТИВ (сайт mag-istouik.ru). Здесь попытаюсь убедить читателей в некоторых неправильностях “критического  марксизма” Д. Б. Эпштейна.

            “Значимый (! – А. М.) довод, часто выдвигаемый против понимания собственности в СССР как общественной, состоит в том, что это была бюрократическая собственность … так как власть в стране уже к концу 20-х годов захватила партийно-советская бюрократия …” – чего к месту сам “критический марксист” не критикует. Но цитирует другого “критического марксиста”: “на бюрократию к середине 30-х годов закапал золотой дождичек отмеренных привилегий одновременно с радикальной кровавой (по-нацистски! – А. М.) чисткой ее от носителей старых большевистских традиций”, чего Эпштейн не оспаривает вообще – в Статье, по крайней мере.

          “Тезис о бюрократической собственности … выглядит для многих сегодня привлекательным, прежде всего из-за своей простоты и (! – А. М.) наглядности” как и, например, давно и тезис об эксплуатации при капитализме. Излагаются доводы сторонников тезиса – без прямого возражения. Зато далее голословное: “По сути, это вполне типичный, в том числе, и для буржуазной аргументации (не только для нее? – А. М), пассаж, направленный против социализма как такового …”. Эпштейн передергивает. “Пассаж” направлен против признания некоторого общества социализмом как таковым в понимании Классиков. Есть большая аргументация за это, декларацией ее не опровергнуть. Что такое социализм как таковой – сейчас особенно нужно договариваться, апеллируя к Классикам, а не к термину скольких-то веков (захватанному национал-социалистами и др.). Буржуазную же аргументацию можно как-то и принимать (против сталинщины, например). Не учитывать аргументацию классового врага совсем можно только, если считать реальный социализм непогрешимым, как Сталин. А в предыдущей статье Эпштейн, вполне типично для современной буржуазной аргументации, ищет черты социализма в Японии, Австрии, Германии, свою  “ 3 модель” адресует, фактически, скорее режиму РФ – во всяком случае, не заявлено ожидаемой им диктатуре пролетариата и т. п. (подобное бывает у “критических марксистов”).

          “… жесткое противопоставление интересов “бюрократии” (кавычки потому, что были старшие товарищи, без их кровавой зачистки, а не бюрократия? – А. М.)” и “народа” (тоже в кавычках! – А. М.), не имевшее место в реальности (оппоненты думают иначе – А. М.), этакое примитивное применение “классового подхода” (почему кавычки? – А. М.)” Обвинения в примитивности классового подхода (особенно в отношении современных Японии, Австрии, Германии и т. д.) – общее место буржуазной пропаганды. А меня, когда мне было лет 20, известил советский рабочий “от станка”: “Я долго не мог понять, что происходит. А потом мне мужики (примитивные, наверно? – А. М.) сказали – ДА ОНИ ЖЕ КАПИТАЛИСТЫ. Теперь все понимаю (примитивно, конечно? – А. М.)” Среди рабочих, колхозников  и интеллигентов подобное  понимание было не редкостью (шло оно не от ЦРУ; вообще, прямая буржуазная пропаганда была мало доступна, да и не всем интересна). С 60х годов знаю остроту, что крейсер АВРОРУ пора перегонять в Москву (если острота даже из американского посольства или от заштатных диссидентов, то смаковали ее народные массы); и т. п. От добра добра не ищут. Если бы советские трудящиеся не подошли со своих, как-то классовых позиций (по мнению  ученых снобов – примитивных?) к пониманию жесткого противостояния бюрократии и народа – капстройка в нашей стране не прошла бы.

          “… термин “бюрократия” … имеет, вообще говоря, как минимум два значения” ”Марксист критический” оплодотворяет диалектический материализм неопозитивизмом (как ревзионисты раньше – эмпириокритицизмом, неокантенианством, экзистенционализмом и пр.)? Ниже он пишет о двух ЯВЛЕНИЯХ, требующих двух ПОНЯТИЙ – и начинает крутить, поскольку два понятия обозначает одним ТЕРМИНОМ. Расплывчатость понятий, размытость терминов – явление частое, при доброй воле не страшное. Но его можно и обыгрывать, не всегда на пользу дела. И в данном случае при доброй воле не нужно в серьезном вопросе играться расплывчатостью понятий и терминов. Есть неизбежная иерархическая система власти, управления классового общества, включая социализм. Есть разные пороки этой системы (при капитализме использование служебного положения для вымогательства взяток даже у представителей основного господствующего класса и пр.; как и использование капиталистами рыночных отношений для надувательства и т. д.). Для функционеров системы существуют термины – чиновники, управленцы, менеджеры и пр. А для ее типичных пороков термин очень распространенный – бюрократизм, по буквальному смыслу – власть бюро, особого рода мебели, за которой сидят бюрократы (близкое по буквальному значению термину БЮРОКРАТ русское старое слово СТОЛОНАЧАЛЬНИК). В советское время правящая бюрократия поощряла критику бюрократизма в плане героев Ильинского – бездельников на должностях, волокитчиков, подхалимов и пр. – не столь страшного, сколько досадного, нелепого и смешного. Это (наряду с имитацией ограничения власти чиновничества социалистическим самоуправлением) должно было прятать всевластие бюрократии. Товарищ  Бывалов появился, когда шла “радикальная кровавая чистка … от носителей старых большевистских традиций”. Сталин на встрече с авторами фильма “Волга-Волга” пошутил: “Вы, товарищ Бывалов, бюрократ – я тоже старый (т. е. бывалый – А. М.) бюрократ”. А в это время не достаточных бюрократов сажали и расстреливали. По методу Эпштейна нет особых проблем с определением количества РАБОТЫ в экономике, раз нет особых проблем с определением РАБОТЫ в физике. Надо в экономике перейти на джоули и исчислять работу в них, наглядно выводя, что работа молотобойца значимее, чем работа доктора экономических наук. Игра терминами выгодна тогда, когда нет убедительности в оперировании понятиями. В любом классовом обществе есть чиновники. При социализме с его двумя классами и прочим социализированным наследием классового строя – тоже. При капитализме чиновники обслуживают капиталистов – но часто  используют предоставленную им капиталистами власть (как помещики управляющим и т. д.) в личных целях, как не собственники средств производства, а пользователи должностей, “бюро (столов с конторками)”. Но при капитализме все же господствует класс, в руках которого основанные средства производства и который лишь по-бюрократически слегка обворовывают и т. п. чиновники, с тем отчасти переходя в класс капиталистов. Эпштейн утверждает, что в СССР реально господствовали трудовые классы, он подает и советских чиновников, управленцев только исполнителями воли трудящихся классов,  лишь по-бюрократически слегка шалившими. Но государственные чиновники и колхозные управленцы в рабочие и колхозники обычно не рвались. А принципиальная разница в том, что капитализм погибнет не потому, что жуликоватые бюрократы экспроприируют капиталистов, но крах социализма произошел, прежде всего, как окончательная экспроприация трудовых классов бюрократией, еще ранее обретшей черты капиталистической. Или нет?

           “… ни при одном общественном строе мы не встречались с тем, чтоб служащие государственного аппарата стали сами господствующим классом” Переход представителей государственного аппарата в ряды основного господствующего класса – явление нередкое, как и государственная служба представителей основного господствующего класса. Но главное лукавство Эпштейна –  в приравнивании под ситуацию естественных эксплуататорских формаций и НЕОБЫЧНОГО  в любом понимании социализма XX века. Даже приверженцы понимания социализма как государственного капитализма осознанно или неосознанно принимают его качественное отличие от предыдущих классовых формаций (“капитализм” без частной собственности и господства рынка, без базарной демократии – это совершенно не по КАПИТАЛУ Маркса, не по ИМПЕРИАЛИЗМУ, КАК ВЫСЩЕЙ СТАДИИ КАПИТАЛИЗМА Ленина). Социалистические революции уничтожали классы  эксплуататоров: основной – собственников; и неосновной – буржуазных управленцев. Затем естественны пролетариат, превратившийся в социалистический рабочий класс, и класс мелких собственников на разных стадиях кооперирования. В этих классах (как в финале первобытного строя) неизбежно выделялись особые слои, особенно чиновников, управленцев. И поскольку даже в самых развитых странах производительные силы пока естественно не доросли до бесклассовых производственных отношений, а в странах не самых развитых изначально идейные коммунисты ЕЩЕ не смогли искусственно преодолеть действие классовых производительных сил (некоторое исключение – Куба), скоро начинался откат. Преодолевая инерцию  социалистических революций (естественных проявлений классовой борьбы, искусственно развернутых в антиэксплуататорские революции) действие производительных сил начинало возврат к эксплуататорскому строю – сначала превращением неизбежных прослоек управленцев в предшественника неосновного эксплуататорского класса капитализма – не владельцев собственности, а пользователей должностей: бюрократию с “подпольно титулованной знатью” – номенклатурой, с обретением Партией черт господствующего сословия. Затем зародились подпольные капиталисты (и пролетарии), а бюрократия уже прямо обретала черты управленцев капитализма. Они и совершили социальную КОНТРреволюцию рубежа 80х-90х.

           “При капитализме (и видимо, не только) может возникнуть ситуация, обозначаемая термином “бонапартизм”, то есть, государственная “диктатура, лавирующая между социальными группами в условиях неустойчивого социального равновесия””. Определение из толкового словаря времен капитализма бестолковое,  ничего определенно не определяет. А апелляция к  сомнительной литературе марксиста,  даже “критического”, вызывает сомнение. Любая диктатура в прямом смысле – государственная. Государство ВСЕГДА, больше или меньше лавирует между социальными группами, для обеспечения их устойчивого равновесия (гармонии классовых интересов, т. с.) в интересах господствующих классов; в “реальном социализме” постольку, поскольку в нем господствующий класс особого рода намечается. Но специфики бонапартизма все это не отражает. Согласно СОВЕТСКОЙ энциклопедии “БОНАПАРТИЗМ, термин, употреблявшийся первоначально для обозначения воен. диктатуры, установленной в 1799 … Наполеоном Бонапартом …, и диктатуры Луи Бонапарта …, пришедшего к власти в 1851 … . В дальнейшем термин был распространен на любую контрреволюционную диктатуру крупной буржуазии (! – А. М.), опирающуюся на военщину и на реакционно настроенные слои отсталого крестьянства и лавирующую между борющимися классами в условиях неустойчивого равновесия классовых сил” Не “критический” марксист Ленин “… политику буржуазии в России в период, последовавший за Июльским кризисом 1917, оценивал как бонапартистскую” и писал “Бонапартизм есть форма правления, которая вырастает из контрреволюционности буржуазии в обстановке демократических преобразований и демократических революций…”. Заканчивается статья в БСЭ фразой “Элементы Б. были свойственны правлению О. БИСМАРКА в Германии, П. А. СТОЛЫПИНА в России”. Военная диктатура Наполеона I реакционно гасила (как диктатура Кромвеля) инерцию Революции, но вынуждена была считаться с громадным классом мелких собственников, получивших (в отличие от крестьян Англии XVII века) землю, потому лавировала. Диктатура Луи Бонапарта, по сути, была пародией на диктатуру Бонапарта Наполеона, поскольку пыталась реакционно СОХРАНЯТЬ отживающий ранний капитализм (накануне его революционного “снятия” в 70е годы XIX века), который Дядя Племянника УТВЕРЖДАЛ. Последний тоже вынужден был заигрывать с все еще значимым крестьянством, а как тертый почти люмпен-пролетарий – заигрывал и с растущим пролетариатом.  Февральская революция – формационный аналог Славной революции 1688 и Революции 1830, но в своеобразной стране новой эпохи. С Июльских событий даже убогая революционность буржуазии реакционно пошла на спад, потому реакционно возрастала роль военщины (Корнилова и др.; а премьер Керенский – пародия даже на Бонапарта Луи – носил френч), но Временное правительство наполнилось социалистами во главе с самим премьером, попытки заигрывания с многочисленным крестьянством и даже зрелым пролетариатом не прекращалось. Бисмарк вынужден был заигрывать не столько с крестьянством, сколько с мощным пролетариатом, нацеленным на свою Революцию, но реакционно опирался на солдафонское пруссачество. Столыпин – четкий формационный аналог Кромвелю и Наполеону в новой эпохе, военной силой подавлял Революцию, но вынужден был особо хитрить при уже явных потенциях ПРОЛЕТАРСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ. Рассуждение о бонапартизме в СССР, если не считать его строй буржуазным  (Эпштейн не считает) – нелепо с марксистских позиций. Но Эпштейн в форме оправдания СССР перед буржуазными критиками, принимая понимание бонапартизма расплывчатое буржуазное, оправдывает сталинщину и ее традиции. И, кстати, ни слова не говорит о чертах бонапартизма в правлениях Ельцина (КОНТРреволюция формирующейся буржуазии с конвульсией демократических преобразований, расстрел военщиной Дома Советов, опора на незрелые массы – в условиях неустойчивого равновесия классовых сил), Путина (приглаженное продолжение политики Ельцина), бандеровского режима (режим контрреволюционной буржуазии при игре в демократические преобразования и с опорой на военизированные банды и отсталость масс).

            “… уже на весьма ранних стадиях капитализма государство проявляет себя не только как аппарат насилия по отношению к эксплуатируемым, но и как институт обеспечения долгосрочного компромисса интересов различных классов … охраны здоровья населения, повышения образовательного уровня и т. д.” Поверхностная апология “критическим компромиссником” буржуазного государства ради обеления пороков “реально-социалистического”. Государство с Древнего Египта выступало институтом обеспечения компромисса (главным средством обеспечения “компромисса” всегда было насилие – не обязательно кровавый террор) интересов разных классов, охраны здоровья эксплуатируемых и т. д. Господствующим классам выступления эксплуатируемых невыгодны и выгодно здоровье не только четырехногой скотины, но и “двуногой”. А особенно высококвалифицированное производство капитализма требует рабочей силы не только здоровой, но немалого образовательного уровня. – “Иначе невозможно понять (кроме как заботу почти надклассового буржуазного государства? – А. М.), например, введение института фабричных инспекторов в Великобритании в 1833 году, когда рабочее движение было еще очень слабым”, в духе буржуазных социалистов умиляется Эпштейн. Наверно, Эпштейну еще трудней понять одобрение буржуазией начальной, “докоммунистической” деятельности Оуэна по выработке форм эксплуатации, ТОЖЕ отвечающих выросшим производительным силам? Введение восьмичасового рабочего дня в США сами капиталисты объясняли просто – его не введение стало экономически невыгодно (на воспроизводство более квалифицированной рабочей силы времени нужно больше). Нетрудно понять с марксистских позиций введение института фабричных инспекторов и эксперименты Оуэна, если понятно, что вступление капитализма на базе промышленного переворота в новый этап, приход к власти 1830 году классической буржуазии (потому разные прогрессивные реформы) означали и переход к более совершенным формам эксплуатации. Так и введение восьмичасового дня в США отражало переход к позднему капитализму (перелом – Новый курс). Классовая борьба пролетариата вынуждает буржуазию не слишком тянуть с уже назревшими преобразованиями – чтоб ими не занялась пролетарская революция. Фраза Эпштейна насчет “… государственного аппарата как института выражения и проведения интересов общества в целом” при всех оговорках и без оговорки, что речь о государстве социализма, нечаянно выбалтывает оппортунизм Эпштейна на перспективу, каким бы ортодоксальным защитником сталинизма от критики Троцкого он не выступал. Конечно – и рабовладельческое государство выступает защитником общества в целом – общества жесточайшей эксплуатации рабов; т. е. защитником этой эксплуатации.

           “Невозможность для государственного аппарата при современном капитализме узурпировать власть, стать самостоятельным эксплуатирующим классом…” – частность невозможности государственного аппарата естественного классового общества подменить базисную власть основных господствующих классов надстроечной властью бюрократов. Ловкие чиновники “из грязи”, например, любого капитализма, просто переходят в основной господствующий класс – естественно ключевую структуру капиталистических общественных отношений при капиталистических производительных сил, при которых власть государственных чиновников – естественное политическое, надстроечное  оформление экономической, базисной власти капиталистов. Косвенное обоснование Эпштейна реалиями капитализма не возможности трансформации управленцев социализма в капиталистов опровергается практикой краха социализма. А теоретически несостоятельно, поскольку социализм, в отличие от капитализма – неестественный строй на базе капиталистических производительных сил, естество действия которых (и на социалистических чиновников) стихийно выводит на капитализм. Вожди, старейшины, жрецы первобытного строя послужили основой господствующего класса начального эксплуататорского строя потому, что выросшие производительные силы формировали этот класс из тех, кто в первобытном строе имел особые предпосылки: уже особую власть и пр.

            “На первый взгляд … в СССР не было развитой системы институтов представительной демократии, над бюрократией не стоял никакой другой класс, вот госаппарат и стал единственным классом – эксплуататором” Я принимаю точку зрения Ленина, что Советы в принципе – форма власти лучше, чем представительная буржуазная демократия. Но страны народной демократии сохранили многое из демократии представительной капитализма. Понятно, что первоначальные и Советы, и народная демократия требовали совершенствования – но этого требовала в интересах капиталистов и их представительная демократия. Дело не столько в исходных формах изначальной социалистической демократии, сколько в общих проблемах движения к коммунизму через не капитализм на базе капиталистических производительных сил. Эпштейн смазывает вопрос, обходит главную проблему … “1) в СССР господствующей была идеология достижения благосостояния всех” Капитализм развитых стран демонстрирует благосостояние большинства большее, чем в СССР (впрочем, Эпштейн фактически и апеллирует к позднему капитализму Японии, Австрии, Германии, как своей “3 модели” с частной собственностью и т. п.). И буржуазные идеологи всегда  утверждали, что их общество – равных возможностей благосостояния для всех (не ленитесь – и все будете олигархами; и т. п.). А неимущие из Европы миллионами ехали в США за “американской мечтой” заиметь благосостояние хозяйчиков. Да и феодализм пропагандировал “равное благосостояние перед богом”. За это агитировала идеология христианства и др. Подобные идеологии – демагогия. Но и в СССР господствующая идеология вырождалась в надоевшую демагогию – потому массы к 90м и приняли свеженькую демагогию буржуазную. “2) система выдвижения в аппарат была поэтапной, многоступечатой и неизбежно вырабатывающей определенные деловые и этические принципы, препятствующие сколь-нибудь значительному развитию эксплуататорских тенденций”  Насколько верно последнее – настолько Ельцин и др. мечтали смести любые препятствия эксплуататорским тенденциям; эти тендеции развивались и до 90х. Потому, что поэтапность и многоступенчатость, неизбежно повышая деловые качества и при капитализме, под даже опосредственным  действием капиталистических производительных сил не гарантируют именно социалистическую этику. “3) превышение доходов работников госаппарата над доходами других слоев и классов общества было в несколько раз ниже, чем в капиталистических странах (но зарплата верхов не равнялась зарплате квалифицированного рабочего – А. М.) и, в основном, было обусловлено большей сложностью и ответственностью управленческогог труда” Первое – одна из черт советского общества, из-за которых оно для меня предпочтительней. Но очень многих работников госаппарата именно эта черта не устраивала – потому они в начале 90х и “взбунтовались”. При том и до этого они имели немалые возможности использовать служебное положение в личных целях, все более отходя от этических принципов социализма – итог известен. “4) сами процедуры принятия решений носили многоступенчатый и коллективный характер” Многоступенчатость – типичное явление и капитализма, коллегиальность – не редкость и в нем. Первая при любом строе позволяет (ЕСЛИ есть интерес) искажать любые решения. Вторая в СССР – все более “одобрямс” уже ФАКТИЧЕСКИ принятому ВНЕ коллектива. “5) выдвигаемые личности проходили проверку в трудовых коллективах и на нижних уровнях” Выдвигаемые обычно намечались не в трудовых коллективах; трудовые коллективы могли отводить неугодных и выдвигать СВОИХ, но то и другое реализовали далеко не всегда – из-за вколачиваемой пассивности. А не на нижних уровнях “проверяли” уже не коллективы. “6)  даже (неужели так плохо? – А. М.) те формы демократии, которые существовали в СССР с середины 50-х годов, не позволяли принимать законодательных решений, идущих значимо в разрез с провозглашенными принципами сокращения социального неравенства (сокращали, сокращали:  досокращались до 90х – А. М.)” Поскольку провозглашался социализм как ранняя фаза послекапиталистической формации, поскольку имитация такого социализма была способом существования бюрократии в результате “радикальной кровавой чистки ее от носителей старых большевистских традиций” к середине 50х, постольку бюрократия не позволяла СЕБЕ принимать законодательных решений, идущих нагло в разрез с провозглашенными принципами основ своего существования – до 90х годов, когда такую старую бюрократию оттеснила более новая, откровенно уже буржуазная. По Эпштейну получается: почему-то до середины 50х – плохо, лучше замалчивать; а затем почему-то стало хорошо – ура; но в 90е опять почему-то стало плохо – а ведь так было хорошо; зато впереди почему-то (о социальной революции и т. д. Эпштейн не пишет) нужно рассчитывать на “3 модель” социализма, конвергенцию  “моделей 1 и 2” и капитализма. – “ … привилегии,  в тех условиях были отражением, как правило, более высокой меры ответственности того или иного работника, напряженности его труда и т. д.” Классовые производительные силы с разложения первобытного строя стихийно, естественно требуют обеспечения ответственности, напряжения и т. д. теми или иными привилегиями. Прокоммунистический социализм может существовать только против естества, стихии действия производительных сил. В том числе реализуя принцип – каждому только по труду (не по капиталу, должности и пр.). Но при отсутствии рыночного или научного измерения труда как преодолеть стихийный уход ответственных  от этого принципа? Одна из мер – партмаксимум для самых ответственных. Важный момент в трансформации к 50м годам прокоммунистического социализма в прокапиталистический – отмена партмаксимума, шельмование РАВЕНСТВА уравниловкой и т. д. (см., например, СТАЛИНСКИЙ НЕОНЭП и др. В. Роговина).

          “Сказанное выше опровергает выводы о ”господстве (или диктатуре) бюрократии” …” и далее по тексту. По-моему – амбициозно, субъективно. А смею ли я считать, что сказанное выше мною опровергает выводы Эпштейна? Или мы оба только стараемся опровергать? – “… госаппарат в тот период действовал в интересах общества в целом …” Госаппарат всегда действует в интересах общества в целом (рабовладельческого строя, например), потому в интересах, прежде всего, его господствующего класса (например, рабовладельцев). До 30х годов в СССР диктатура пролетариата действовала, прежде всего, в интересах переходного пролетариата, постепенно утрачивая это качество. После 30х государство действовало, прежде всего, в интересах элиты (которой ДЛЯ существования НУЖЕН был “реальный социализм”), “протокласса” во все еще  противоестественном обществе. – “Положение начало меняться, когда команда Горбачева начала (почему? – А. М.) разваливать систему государственных институтов” Могучий мужик, этот Горбачев (запросто поменявший строй великой страны), даже со своей, откуда-то взявшейся в прежнем замечательном обществе, командой – почти как Наполеон Малый у В. Гюго (см. “Восемнадцатое Брюмера Луи Бонапарта” Маркса). – “Быстро возникла новая буржуазия ...” А она-то откуда свалилась на наши несчастные головы? Горбачев, допустим, случайный злой сверхгений, изменивший ход истории. Но класс буржуазии – общественное явление,  предполагающее генезис (канон – в феодализме). Нелепостей не будет, если понимать по-марксистски, что современный капитализм РФ и т. п. – не беспричинная мистика, но результат процессов внутри реального социализма. А Горбачев Малый – только щепка в этих процессах. Умри он до 1985 – было бы, примерно, то же самое, поскольку “реальный социализм” (с КПСС) уже стихийно сгнил, а прокоммунистические силы (их острие – Марксистская платформа) С ТЕМ оказались слабыми.

            “Ложная характеристика социализма как господства и даже диктатуры бюрократии в СССР привнесена и, к сожалению, прочно привита части левого направления в период массированной антисоветской критики советского строя, начавшейся с 1987 … ” Значит ложная – не ошибочная и т. п., хотя бы? Поздравляю “лжецов” левого направления, себя в том числе. Но в одном Эпштейн все же ошибается (надеюсь, не лжет) безусловно – не только я к нашей “лжи” пришел за десятилетия до 1987 года и “потрясателя вселенной” Горбачева. Лично для меня Андроповская Предперестройка была неожиданной – я уже ДАВНО не верил в прокоммунистические порывы нашего общества. А поверив Андропову – решил, наконец, вступить в КПСС, чтоб подержать в меру сил прокоммунистический порыв еще и начала Перестройки.  Из-за ряда бытовых причин Заявление подал именно в 1987 году. И опять вопрос: откуда взялась массированная антисоветская критика советского строя – извне или имела внутренние корни в нашем славном социализме либо то и другое вместе? – “Отождествление же общественного строя в СССР с господством бюрократии … вызвано, прежде всего, УТОПИЧЕСКИМ ПОНИМАНИЕМ СОЦИАЛИЗМА КАК ЭКОНОМИЧЕСКОГО СТРОЯ, ГДЕ НЕТ МЕСТА СУЩЕСТВЕННЫМ РАЗЛИЧИЯМ В ХАРАКТЕРЕ ТРУДА, А ПОТОМУ И В ЕГО ОПЛАТЕ, ГДЕ НЕТ РАЗЛИЧИЙ МЕЖДУ УПРАВЛЕНЧЕСКИМ ТРУДОМ И ТРУДОМ ИСПОЛНИТЕЛЬНЫМ, МЕЖДУ УМСТВЕННЫМ И ФИЗИЧЕСКИМ ТРУДОМ, ГДЕ ВСЕ В РАВНОЙ МЕРЕ УПРАВЛЯЮТ ОБЩЕСТВЕННОЙ СОБСТВЕННОСТЬЮ, А ПОТОМУ НЕ НУЖНЫ НИ ЧИНОВНИКИ, НИ ПРОФЕЕСИОНАЛЬНЫЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АППАРАТ, ГДЕ НЕТ ПРОТИВОРЕЧИЙ МЕЖДУ ОБЩЕСТВЕННЫМ И ИНДИВИДУАДЬНЫМИ ИНТЕРЕСАМИ, ЭТО ПОНИМАНИЕ  НЕНАУЧНО И ОШИБОЧНО” – безапелляционно представляет Эпштейн нелепую утопию, якобы оппонентов, но, скорее, свою (см. мою критику его апологии выше). Как истовый “критический марксист”, он свободно обходит наследие Классиков, никак не увязывая свою отсебятину с ними (ему милее толковый словарь буржуазных пропагандистов). Зато он воспроизводит аргументацию при отмене партмаксимума, борьбе с “уравниловкой” и прочем “сталинском неонэпе”, еще и до “кровавой чистки … от носителей большевистских традиций”. Вообще, надо сказать, общая позиция Эпштейна, как я понимаю, такая: сталинистские преступления и т. д. – это, конечно, нехорошо (поэтому их лучше не касаться). Но тот строй, который утвердила сталинщина, потому уже не нуждающийся в ней (как утвердившийся капитализм уже не нуждалался в Кромвеле, Наполеоне, Столыпине и т. д.), потому отторгнувший сталинщину – это нормальный социализм, идея о котором возникла века назад. Имелись только еще отдельные его недостатки – и мистический крах в 90е.

           {Идея социализма долго была смутной. Маркс и Энгельс придали идее научную ясность. Но их наука была только становящейся (механика и гравика только становились – имея и предшественников – порядка века: с Кеплера и Галилея до Ньютона включительно; а развиваются  до сих пор). Первые Классики изначально поставили вопрос о послекапиталистическм строе (без существенного различия в характере труда и т. д.) и недолгих путях к нему (на базе перерастания производительными силами капитализма в развитых странах или на их буксире в странах отсталых) и изначально решали вопрос облегченно, с детской болезнью левизны (рассчеты на Победу еще в середине XIX и пр.). После не оправдавшихся надежд на Революцию в связи с кризисом и 1857 года Маркс и Энгельс (здесь я не разделяю их вклады в общее дело) скорректировали прогнозы и планы – сроки Революции сместили на рубеж XIX-XX века, тогдашний капитализм не считали непосредственной подготовкой послекапиталистической формации, поставили вопрос о диктатуре пролетариата, как периоде превращения капитализма в коммунизм (не увязав ясно проблему с вопросом о перерастании производительными силами капитализма), стали больше внимания уделять ПОДГОТОВКЕ (естественно неготового!) пролетариата к Революции. Ленин четко сформулировал тезис о стихийном тред-юнионизме (буржуазности) пролетариата, его естественной неготовности к Революции, необходимости ВНЕСЕНИЯ в него ИЗВНЕ, ИСКУССТВЕННО социалистического сознания. Марксисты XX века в отношении переходов к классовым формациям достаточно определенно сделали темами предварительный генезис нового строя еще в рамках старого, т. е. вызревание нового уклада в рамках старого строя на основе перерастания последнего производительными силами; революцию – победой ранее сформировавшегося нового над старым. Они же отбросили “революцию рабов”, хорошо показали, что в Великой французской революции именно феодально-зависимое крестьянство отсталых областей (наиболее феодальное тогда по формационной принадлежности) стало массовой базой вандейцев, что смена первобытного строя классовым была произведена не восставшими народными массами первого, но нарождающимися эксплуататорами, экономически, а отчасти и военно-политически, опирающимися на нарождающихся эксплуатируемых. Практика же XX века показала упрямое нежелание пролетариата именно стран с производительными силами, наиболее близкими коммунистическим, свершать коммунистическую революцию – хотя Октябрь был в стране, отсталой по меркам даже 1917 года, практически без буксира развитых стран. Сейчас остается только констатировать, что и после Классиков именно коммунистической революции долго не могло быть, что начало превращения капитализма в коммунизм естественно  в рамках капитализма (вызревание коммунистического уклада на базе производительных сил, перерастающих любой капитализм), что социальные силы, естественно устанавливающие именно коммунизм, должны возникнуть только в конце капитализма (как буржуазия и пролетариат – в конце феодализма), который не в середине XIX века. С тем во всей остроте встает проблема социализма XX века в отсталых странах без буксира естественной послекапиталистической формации. Недоработки марксизма обусловили  ошибки Классиков в прогнозе сроков перехода именно к коммунизму, с тем ошибки в определении исторической миссии класса, являющегося изначально органической частью капитализма (не результатом перерастания производительными силами старой формации). Но объективная близость именно послекапиталистической формации, объективные социалистические потенции особенно пролетариата и уровень марксистской науки позволили реализацию впервые в истории искусственного пути (по реалиям XX века – социалистического) к относительно недалекому коммунизму благодаря искусственному развороту (вдоль истории) естественной (поперек истории) борьбы эксплуатируемых против эксплуататоров; и не только пролетариата (мелкая буржуазия; страны социалистической ориентации). Верное и ошибочное в НАСЛЕДИИ нужно уважительно и явно разделять, а не “критически” и тихой сапой подгонять под свои потребности. Маркс и Энгельс мечтали о недалеком коммунизме без того, что смаковали сталинисты в “неонэп” и Эпштейн сейчас. Ленин, приняв, в общем, итоговый прогноз сроков Революции Маркса и Энгельса, ответственно подошел к задачам звена Мировой революции в очень отсталой стране (которая без внесения социализма в массы и т. д. неибежно стнает вандейской, отвергающей коммунистический буксир) и решил их так умело, что только это звено и имело успех – без спасительной Западной революции. Но именно коммунизм, даже его первая фаза, в СССР могли быть только утопией (Эпштейн путано защищает именно эту утопию). Мог быть какой-то прокоммунистический строй: путь “по гипотенузе” социализма более короткий, чем “по катетам” капитализма и канонической коммунистической революции. Это строй мог быть тогда только поисковым, с неизбежными пережитками капитализма, сначала плохо понимаемыми, с тем не гарантированным по коммунистическому итогу.  До 30х годов вектор СССР был, в общем, прокоммунистическим, с неизжитыми, но как-то изживаемыми пороками эксплуататорского строя, которые смакует Эпштейн; после – прокапиталистическим, имитирующим прокоммунистический, но лелеющим названные пороки. Имитация преломлялась во  всегдашние прокоммунистические потенции и черты соответствующего социализма; но не преодолеваемое сознательно – уже и из интереса обозначившейся элиты – стихийное приведение общественных отношений к все еще капиталистическим производительным силам обрушило СССР в капитализм. Эпштейн смакует и уцелевшие прокоммунистические черты (для отмазки эксплуататорских?) строя, установившегося в результате сталинщины (особенно кровавого антикоммунистического погрома 30х), осужденной элитой после установления (как буржуазия оплевывает якобинцев, сделавших для победы капитализма больше всех; как сейчас порицаются Горбачев и Ельцин с “похожими заслугами”), когда неприличия сталинщины элите стали во вред.}

           “Троцкий … Одну из причин повышения роли и роста государственного аппарата в СССР … справедливо видит, во-первых, в глубоких классовых и социальных различиях в стране в 20-е и 30-е годы, которые, во-вторых, углубляются колоссальным дефицитом средств существования … Но до признания того, что социальные различия, неравенство в потреблении будут в определенной степени сохраняться и на самой высокой (! – А. М.) стадии развития социализма … он не доходит” Более того – до этого не доходил не только самый способный член ЦК при Ленине, не дошли и Классики – дошли  ПОСЛЕ Классиков не классики Сталин и Эпштейн. Классики мыслили общество, где на базе производительных сил выше любых капиталистических не будет глубоких классовых и социальных различий, дефицита средств существования – во всяком случае, на самой высокой его стадии. А сначала понятия социализма и коммунизма практически не различались. С углублением марксизма был выдвинут тезис о диктатуре пролетариата, как периоде превращения капитализма в коммунизм (социализм) в самых развитых странах – при их буксире для не развитых, сильно смягчающем проблемы движения к коммунизму отсталых стран. И период диктатуры пролетариата, и перманентное движение в отсталых странах самыми высокими стадиями социализма-коммунизма считать было бы нелепо. Из-за уже историопреобразующих, но еще недостаточно, потенций марксизма свержение капитализма началось в стране, едва вышедшей из феодализма – без коммунистического буксира. Никакой высшей стадии социализма-коммунизма в ней скоро быть не могло. Такой вариант предусматривался всеми Классиками, но как короткая ситуация, взрыватель Мировой революции – которая быстро возьмет отсталого пионера на буксир. Реальность развернулась в плане движения к коммунизму, но с очень большой практической коррекцией теоретических представлений всех Классиков, в том числе и Ленина, особенно до его последних трудов. Практика отсталой страны, идущей к коммунизму, в любом случае актуализировала вопрос о природе строя такой страны. Особенно актуальным стал этот вопрос после завершения послевоенного революционного подъема (на перспективы которого до конца надеялся Ленин) именно в 1924 году. Шло практическое выживание в неожиданной ситуации, сначала шел напряженный теоретический поиск в этой ситуации. Предполагаемое начало Мировой революции было названо сначала рабоче-крестьянской революцией – не социалистической. Терминологические колебания и позднее отражали понятийный поиск. Была акцентирована ранняя фаза послекапиталистической формации, за которой закрепилось название СОЦИАЛИЗМ. И пр. Но до сих пор социализм XX века характеризуют то ранней фазой коммунизма (разбивая ее на ступени – раннего и зрелого социализма или еще как), капитализмом (чаще государственным), а то и феодализмом, рабовладельческим строем и даже гипотетическим “азиатским”. Вот только обзывания родо-племенным я не встречал (хотя последний давно назывался первобытным коммунизмом). А Эпштейн неконкретно намекает на самую высокую стадию развития социализма. Повторюсь …  В начале XXI века НУЖНО четко разделить пока нигде не реализовавшуюся послекапиталистическую формацию – на базе производительных сил выше, чем любого капитализма и социализма XX века (с выделением в ней ранней фазы со слабыми пережитками классового строя). И не капиталистический строй (со своими ступенями и вариантами) на базе капиталистических производительных сил и массой других значимых пережитков капитализма – полностью не изживаемых в принципе при таких производительных силах. Но если эти пережитки не будут как-то изначально и затем перманентно по нарастающей изживаться, ограничиваться, сниматься прокоммунистически (производительные силы – все более приближением к коммунистическим; государство – все более социалистическим самоуправлением; и т. д.), со сведением их до минимума на высшей стадии до раннего коммунизма, то стихия действия капиталистических производительных сил приведет общественные отношения к капиталистическим. Как преодолеть стихию – вопрос большой и здесь несколько в сторону. Здесь считаю нужным сказать, что далеко не один Эпштейн путается во взятых у Классиков понятиях вековой давности, пытаясь, без должного осмысления реалий соответствующего века и не слишком зацикливаясь на Наследии, облегченно и “критически”, т. с., привязать их к этим реалиям. – “На самом деле при социализме отмирает, смягчается лишь государственная функция классового, социального подавления (как при  Сталине, что ли?), но функции государственного регулирования развиваются, хотя (уступительное слово: ладно уж, куда денешься – А. М.) и дополняется общественным, гражданским регулированием, регулированием со стороны общественных организаций”.  Не дошло вполне до Троцкого то, что “не дошло” заранее и до Классиков – при неожиданном социализме XX века на базе капиталистических производительных сил без буксира коммунизма от классового строя остается очень много (начиная именно с производительных сил). Ну, а до Эпштейна через десятки лет после Классиков и Троцкого, после уроков реального социализма и его краха вполне не доходит, что при социализме все классовое должно перманентно преодолеваться (докоммунистические производительные силы и пр.), а что возможно (государство, например) – сразу именно дополняется, по нарастающей, без пафоса уступительного ХОТЯ, “общественным, гражданским регулированием, регулированием общественных организаций” и т. д.

         “Утопическое понимание социализма обнаруживает себя у Троцкого и тогда, когда он …  громит “диктатуру советской бюрократии, противопоставляет ее “диктатуре рабочих”, призывает рабочих революционным способом освободиться от “бюрократического абсолютизма”, признавая в то же время, что роль государства и бюрократии связана с “материальной скудностью, культурной отсталостью ...”” Эпштейн помалкивает, что зарождающуюся диктатуру советской бюрократии громили Ленин и Маяковский, что Ленин всегда говорил о диктатуре пролетариата, а не бюрократа. А ведь при нем “бюрократического абсолютизма” (далеко не каждый король и т. д. – да и Ленин тоже – обладали самодержавием Сталина) не было, не было необходимости свергать (как попытка на XVII съезде) его, пресекая “кровавую чистку … от носителей старых большевистских традиций”. “Утопизм” Троцкого – упрощенное продолжение “утопизма” Ленина, который, в неожиданных условиях отсталой страны без буксира, искал пути к далекому коммунизму, идя на похабные Брестский мир, НЭП, мирное сосуществование с империализмом, приличную зарплату царским чиновникам и пр. не для увековечивания этой похабщины, а для максимально быстрого преодоления ее “на буксире” ее же. Условием такого преодоления должно было ограждение от вынужденной похабщины прежде всего Авангарда – партмаксимум и пр. Также – поиск ограничения, по нарастающей, власти похабной бюрократии социалистическим самоуправлением (не его имитацией, которую славит  Эпштейн), внесение по возможности норм коммунизма в рабочий класс и всех трудящхся и т. д. Но для лечения болезней прокоммунизма (на базе едва ли не феодальных производительных сил) нужны были их четкие диагнозы, а не кровавая чистка от тех, кто эти диагнозы ставил. Утопизм (надеюсь – не цинизм) Эпштейна – в непонимании (надеюсь, не хуже), что при докоммунистических производительных силах какие-то неизбежные черты классового строя нужно умело использовать, как неизбежное зло. Но именно поэтому не смаковать в интересах неизбежных чиновников с их стихийным стремлением к бюрократизму, к выделению в элиту, к установлению господства через кровавую чистку от носителей большевистских традиций, к итоговой трансформации в бюрократию буржуазную, которой нужен уже не “реальный социализм”, а реальный капитализм. – “Но необходимость распределения по труду (и даже более того (? – А. М.), необходимость (! – А. М.) сочетания государственной, коллективной и частной собственности, как теперь вполне понятно (кому – А. М.?)), а, следовательно, и определенных форм социального неравенства (не социальных различий по труду? – А. М.), сохраняется на весь длительный исторический период становления и развития социализма”. Почему в кучу смешаны социалистический принцип ПО ТРУДУ и частная собственность вообще (не оговорено – мелкая) с ее принципом и ПО КАПИТАЛУ? Можно не соглашаться, что Революция 5 года – точное формационное соответствие в другой эпохе Английской революции 1640 года и Великой Французской, что Февраль 17 года – точное формационное соответствие т. н. Славной революции 1688 года и Революции 1830; т. е. с тем, что с 1917 года нашей стране естественно предстояла практически вся капиталистическая формация. Но крайняя отсталость России в 1917 году – банальность; а ведь тогдашние самые развитые страны ушли за век далеко вперед, но пока не в коммунизм. Т.е. нашей стране предстояло естественно существовать не меньше века при капиталистических производительных силах, которые стихийно задают только капитализм. Эпштейн говорит не обо все большем ограничении, подчинении, преодолении институтов классового строя, как-то социалистически ограниченных, подчиненных, как-то преодоленных уже самим началом социализма. Он (после нахваливания производственной демократии реального социализма и т. д.) смакует их, обосновывает их объективную обусловленность, естественность – доходя до откровенного призыва к сочетанию разных форм собственности (без оговорки, что они будут подчинены социалистической диктатуре), к социальному НЕравенству. Т. е. примерно к тому, с чего начался в нашей стране капитализм на рубеже 80х-90х. – “Она (необходимость распределения по труду) не снимается никаким ростом материального достатка и культуры”. ПОТОМУ даешь частную собственность, тысячи лет эксплуататорского строя обеспечивающую распределение по труду “и даже более того (? – А. М.) … как теперь вполне понятно”? – “А раз так (хошь не хошь: куда денешься от логики – А. М.), то сохраняется при социализме и необходимость охраны общественных отношений (господства бюрократии, например – А. М.), и роль государства в этой охране (например, в кровавой и менее одиозной позднее чистке от носителей большевистских традиций с их партмаксимумом и прочей “уравниловкой” в обществе социального равенства? – А. М.), и необходимость государственных служащих с их профессионализмом (специфика только социализма? – А. М.), который дополняется, но не отменяется и не заменяется участием масс в управлении (и чего это Классики темнили, что диктатура пролетариата, а не бюрократа лишь при некотором участии масс; или чего темнит Эпштейн, углубивший Классиков тихой сапой? – А. М.) – ‘’Следовательно (какая несокрушимая логика! – А. М.), “антибюрократический пафос” Троцкого во многом ложен, он противоречил интересам тех самых рабочих и крестьян, к которым он постоянно апеллировал” Для Эпштейна страшнее кошки зверя нет. Как будто антибюрократического пафоса не было у Классиков, разных носителей старых большевистских традиций, партмаксимума и пр. Зато антиантибюрократический = бюрократический пафос был у старого бюрократа Сталина, кровавого террора 30х, зажима инициатив снизу позднее и пр., что старательно обходит Эпштейн. Его подпольная апология сталинщины – через критику ее главного критика, через воспевание порядков, установившихся в результате сталинистского перерождения социализма. Утопия отбросить все из классового строя при классовых производительных силах – противоречит интересам рабочих и крестьян. Задача марксистов – суметь использовать государство, прямую диктатуру, НЭП, мирное сосуществование с империализмом и прочую похабщину для быстрого достижения коммунизма, пока не возможного из-за уровня производительных сил. И при этом не попасть под стихию действия даже социализированных институтов классового строя, не дать себя подмять более мощному капиталистическому окружению (в том числе идейно и соблазнами капитализмами на более высоких производительных силах). Чиновничество социализма – неизбежное зло, требующее перманентного изживания, ограничения социалистическим самоуправлением; его бюрократические пороки – зло, которое нужно пресекать изначально, а потом перманентно искоренять не только высмеиванием.  Не получилось – получились 90е годы. – “Это (т. е. противоречие интересам рабочих и крестьян ТОЛЬКО по Эпштейну – А. М.) одна из важных причин, по которой Троцкий проиграл в дискуссиях сталинскому Политбюро” И ничего страшного – проигравший в мирных дискуссиях самый зрелый член ленинского ЦК (и другие неразумные приверженцы большевистских традиций) жил долго и счастливо при первой фазе коммунизма, как все рабочие и крестьяне под отеческой опекой бюрократии (которая имеет два смысла) во главе со сталинским политбюро. Но вот когда постСТАЛИНСКОЕ политбюро во главе с Горбачевым  …        

            “Ирония истории заключается в том, что как только в ходе перестройки, инициированной М. С. Горбачевым, были осуществлены рецепты Троцкого … потребовалось совсем немного времени, чтоб ликвидировать и сам социализм” Эпштейн упорно делает из Горбачева Малого очень великую историческую личность. Ленин, большевики готовили Октябрь два десятка лет. Капитализм во многих странах коммунисты не могут свергнуть десятки лет. А явился “сверхгений малый” – и замечательный социализм был ликвидирован (именно случайным “cверхгением” – или откуда-то взявшимися в прекрасном социализме Сверхдержавы могучими антисоциалистическими силами, по указке Горбачева или как-то автономно от него?) за совсем немногое время! “Критический марксист” во всей красе критики марксистского подхода к социальным явлениям. Ирония истории в том, что главный порок самого способного члена ленинского ЦК (не Сталина и др. согласно Завещанию Ленина) – увлечение чисто административной стороной дела, атрибутом бюрократизма. Но поскольку самый способный член ленинского политбюро проигрывал соединенным силам не самых способных членов партии – он объективно становился  главным критиком победителей, особенно итоговых – сталинистского политбюро. И с тем был вынужденно проявлять сильные стороны самого зрелого после Ленина марксиста СССР. Он не смог (как Ленин) подняться выше склок (бюрократизма наизнанку) в партии и поднять выше склок партию. Но он смог стать глубоким критиком перерождения социализма. Он не смог на уровне Классика в правильной критике не перебарщивать.  При капиталистических производительных силах “естественная демократия” только буржуазная и принятая при социализме тянет в капитализм (нахраписто – как иллюстрируют Венгрия 1956, Чехословакия 1968, Перестройка и пр., или робко – что показывает “2 модель” Эпштейна) – для социализма она должна быть неестественной, направляемой. Но направляемой не столько политически (насилием и демагогией), сколько  ее научным расчетом, искусственным построением, убеждением масс. А Эпштейн (в следующем абзаце и других местах апеллируя к буржуазной демократии), критикуя Троцкого, “перебарщивает” в апологии сталинщины, т. е. насилия и демагогии. И привязав  второе лицо Октября к первому лицу Антиоктября, Эпштейн поступает в духе сталинистских шельмований оппонентов агентами империализма и т. д. Но ирония истории и в том, что программа Эпштейна не слишком отличается от программы Горбачева; меньше,  чем обе они от программы Троцкого – в разных местах статей, а частично сразу за рассмотренным.

            Лягнув Троцкого за “приверженность к горбачевской демократии”, Эпштейн тихонько сдает назад … “Сказанное выше … не значит, что социализм с многопартийностью, свободой слова, со всеми (!? – А. М.) формами предсатвительной демократии невозможен …” Вот эту бы апологию буржуазной демократии (за которую Эпштейн в 30е годы поплатился бы сильнее Троцкого), да при критике Троцкого за его “горбачевщину”! Но – не прагматично. – “… необходима определенная этапность, которая по недопониманию или сознательно игнорировалась в период “перестройки””. Что нужна определенная этапность в развитии демократии (не капитализма на базе капиталистических производительных сил) до коммунизма, по-моему – банальность. Но я не принимаю необходимости “этапа” сталинщины, да и “этапа” с 50х годов. И я считаю, что Эпштейн проявляет недопонимание, когда акцентирует недопонимание у Горбачева, Ельцина и т. д. Или он сознательно игнорирует классовый интерес перерождающейся бюрократии, которая сознательно игнорировала любую этапность в развитии демократии СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ? Момент истины Эпштейна: этапы – недопонимания и сознательного игнорирования после недопонимания. Когда бюрократия затевала Перестройку – она была неоднородная, переходная, хотела чего-то достаточно разного, сама недопонимая чего – либо скрывала (часто даже от себя) хотения капитализма. Условно – этап Горбачева и Ельцина, поносящего Горбачева за не коммунистическую нестойкость. Когда Перестройка стала перерастать в Капстройку – бюрократия в массе осознала себя “как класс” капиталистической ориентации, отсекла “ретроградов” и стала сознательно игнорировать социалистическое прошлое. Условно – этап Ельцина после его вербовки (не обязательно формальной – достаточно идейной) при вояже в США, все более бруттально третирующего все более слизняка Горбачева и его деградирующую команду на пользу быстро возникающей новой буржуазии.

 

                                             А “Была ли в СССР политическая демократия?”

            “То, что ни в СССР, ни в других странах … ни в рамках модели 1, ни в модели 2, не было реальной многопартийности, не было парламента как многопартийного органа … не подлежит сомнению” Рискну увидеть сожаление Эпштейна по поводу отсутствия в славном социализме “истинной демократии”, буржуазной. Вот бы с ней, да еще с частной собственностью (не оговорено не крупной) – был бы такой замечательный социализм, куда там даже “модели 2”. Такой, как сейчас в Германии, Австрии, Японии и т. д.? Защиту Лениным советской “модели” власти Эпштейн “критически” третирует – и “критически" намекает на лживость многопартийности народной демократии. При капитализме конкурирующие фракции буржуазии создают разные партии для лоббирования своих специфических интересов в рамках общебуржуазной парадигмы,  для демагогии в плане надклассового плюрализма своего классового господства. У пролетариата США, например, абсолютная свобода выбора голосования – за республиканцев или демократов (двупартийность – самая экономная форма партийного плюрализма; буржуазия просто перекладывает власть из одной руки в другую) – появление третьих заметных партий бывает редко, как некая сбивка в партийном плюрализме, которую надо исправлять. А у коммунистов нет денег на базарную демократию – зато у их противников есть деньги на все. Чьи интересы должны лоббировать разные партии при социализме – антагонистических классов или враждебных группировок, может приверженцев разных “моделей социализма”? Не только Эпштейн недопонимает, что социализм может существовать только против стихии, задаваемой естественным действием капиталистических производительных сил и преодолеваемой только сознательно слаженными усилиями (партией с дисциплинированными фракциями, сплоченными блоками союзных партий и пр.) большинства. А капитализм, наоборот, существует по стихии последствий действия производительных сил, естественный его плюрализм – форма выявления доминант стихии. Идти галсами против стихии ветра на паруснике – не дрейфовать по ветру или течению. Во втором случае экипаж может позволить себе некоторый плюрализм разговоров и действий, капитан может расслабиться. В первом случае должна быть слаженная работа единой команды во главе с собранным капитаном. И, разумеется: на рубеже тысячелетий оптимальны только сознательные действия команды, умные решения капитана, а не порядки, как на галерах.

           “… власть, осуществляемая народом, не означает в рамках государственной власти в форме собраний всего народа по типу Новгородского вече, а, прежде всего, означает иерархически выстроенную систему институтов, куда народ избирает своих представителей” К слову, академик Янин и др. считают, что Новгородское вече – собрание, по сути, знати. В античности прямая демократия рабовладельцев существовала по полисам и т. п. Пока Рим был сравнительно небольшим полисом – была более или менее прямая демократия. Когда он ассимилировал Италию  и позднее все Средиземноморье – прямая демократия разбилась по отдельным муниципиям, а общий сенат все больше подминался императорами с их все более крепнущим чиновничеством. Особенно в СССР собрать вместе всех молдаван, чукчей, порядка ста миллионов русских и пр. было невозможно.  Но пафос Эпштейна имеет два изъяна. Во-1, в плане перспективы коммунизма. Материально-техническая база коммунизма – это и развитая система передачи, переработки информации. Интернет и т. п. – только первые ласточки технической основы коммунистического самоуправления. Оно не сегодня и не завтра, но его перспективу марксистам надо иметь в виду при любых дискуссиях по социалистической демократии. Во-2, со сказанным особо ясно, что коммунистического самоуправления не могло быть ни в коем случае до XXI века, в нашей стране в том числе. Но если есть попытка прокоммунистического строя на базе капиталистических производительных сил – не должно быть смакования вынужденно сохраняемых институтов классового общества (государства-диктатуры, классов и т. д.). Настрой должен быть на ограничение, какое-то преодоление зла сохраняемых институтов (не совсем государство – диктатура большинства; классы – неэксплуатируемые и неэксплуататорские, без всякой фактической элиты; и т. д.). Это относится и к “иерархической демократии” социализма. Возможно: без гениев-классиков при реальном уровне существовавшего марксизма что-то ПРИНЦИПИАЛЬНО лучше реального создать было нереально (или даже с редкими гениями-классиками тоже – учитывая чуть ли не феодальную основу начального СССР; возможно, нужны были невозможные сверхгении, гости из будущего и т. д.). Но варианты ДОСТАТОЧНО лучше реального были возможны. И главное – СЕЙЧАС для науки и на практическую перспективу реальность прошлого нужно не оправдывать и не смаковать, а критически (“критическому марксисту” – флаг в руки)  переосмысливать, очень внимательно относясь к былой критике, особенно самого способного члена ленинского ЦК, марксиста вполне критического.

          “При этом само наличие указанной иерархической системы институтов … даже в условиях развитого законодательства, как хорошо известно уже много веков, не гарантирует того, что решения принимаемые в рамках этой системы, отвечает интересам народа” Т. е., если за века эксплуататорского общества показательно даже самая лучшая иерархическая система власти не слишком отвечала интересам народа, то какие могут быть претензии к иерархической системе замечательного социализма? – “Об этом многократно писали Маркс, Энгельс, Ленин …” неконкретно снизошел  до Классиков “критический марксист”, хотя “критически” и поставив их в ряд не просто многих, а “многих-многих других”. Действительно: многие-многие писали и о неустранимости социального неравенства, эксплуатации и иерархии власти, но пафос Классиков как раз в том, что сразу со свержением капитализма начнется перманентное изживание социального неравенства, эксплуатации и пороков иерархии власти. Иной пафос Сталина и Эпштейна – вопреки Классиком. А изощренные апелляции к Классикам Сталина и неконкретная Эпштейна – злостная демагогия.

           “В рамках моделей 1 и 2 … кандидатуры в избираемые органы фактически диктовались соответствующим высшим уровнем органов … отсутствовала возможность реального выбора из многих” Наконец-то почему-то Эпштейн признал мою критику его прежних построений. Да “была ли в СССР политическая  демократия?”  – “Это стало с какого-то момента очень важным недостатком, который надо было своевременно осознать и от которого надо избавляться” Еще бы сказал Эпштейн – с какого момента; и кто доложен был осознать и избавить. Мое мнение – с самого начала Советской власти были именно недостатки, пережитки, первоначально как-то изживавшиеся. Но потом пережитки и нажитки отсталой страны, не пресеченные сознательно, стихийно сложились в систему, ключевым звеном которой стала бюрократия, важнейший недостаток несовершенного социализма. А этот НЕДОСТАТОК со временем достаточно осознал себя “как правящий квазикласс”, избавляться от себя не захотел – напротив, через кровавый террор 30х отказался от движения к коммунизму, создав условия генезису капитализма, который, в лице обновившейся бюрократии, подпольных предпринимателей и т. д., уничтожил, как квазикласс, в 90е и социалистических бюрократов.

           “Тем не менее, если анализировать осуществляемую в рамках этой системы в ПОСЛЕСТАЛИНСКИЙ ПЕРИОД политику, … то приходится признать (куда денешься от несокрушимого анализа Эпштейна – А. М.), что это, в подавляющем большинстве, были решения, направленные на развитие экономики …” и далее хорошее по тексту.  И ссылка на работу Эпштейна. Во-1 – “Тем не менее”, в СТАЛИНСКИЙ ПЕРИОД, который критиковали Троцкий и др., что-то было не так? Во-2, приходится признать, что политика во всех классовых формациях в основном была направлена и на развитие экономики и хорошие последствия хотя бы этого, т. е. и в направлении коммунизма – не говоря уж о современных Японии, Австрии, Германии и т. д. Почему же восстания спартаковцев, пугачевцев, марксистов? И почему трудящиеся СССР поддержали уничтожение “системы”? Не ознакомились с работой Эпштейна? – “Критики СССР 60х-80х годов делают обычно акцент (но не выдумывают? – А. М.) на привилегиях в материальном обеспечении государственных и партийных работников, но расчеты показывают, что в сумме эти привилегии вряд ли (не уверен Эпштейн? – А. М.) выходили за рамки повышения оплаты за более сложный труд. Это стало особенно очевидным на фоне окладов и доходов чиновников в постсоветской России …” Т. е. при капитализме СОЦИАЛЬНОЕ НЕРАВЕНСТВО лишь ЕЩЕ ХУЖЕ, чем при реализации мечты трудящихся, хвастается коммунист? И он наивничает, ссылаясь на расчеты ОФИЦИАЛЬНЫХ данных? Критики, в том числе и разные “критические марксисты”, критикуют СССР и за официозные лживость, лицемерие, СКРЫТЫЕ привилегии и т. д. – не за партмаксимум и т. п.. А народные массы равнодушно отнеслись к ликвидации СССР потому, что изверились в его прелестях, расписываемых Эпштейном. – “Органы власти (не бюрократические, конечно? – А. М.), в меру предлагаемого наукой (? – А. М.) в тот период понимания проблем … распределяли государственные доходы … в интересах всего общества, а не в преимущественных интересах каких-то узких слоев” Т. е. если даже были недостатки, то, как следствия гносеологических ошибок науки, а не кастовых интересов? Не только у меня мнение, отличное от ДЕКЛАРАЦИИ Эпштейна. И не один я сужу не с только с чужих слов и по литературе. И хорошо бы яснее про предлагаемое и наукой в тот период понимание проблем. – Из своего мнения, которое, в общем, Эпштейн и пытается доказать, он делает якобы доказывающие доказываемое выводы (тавтология). “Из этого следуют два очень существенных вывода: 1) по своему содержанию система представительных органов управления при социализме действовала в интересах народа и, значит (как неотразимо логично! – А. М.) БЫЛА В ЭТОМ СМЫСЛЕ ПО СВОЕМУ СОДЕРЖАНИЮ ДЕМОКРАТИЧНА (поподробней бы о намеке про ЭТОТ СМЫСЛ – А. М.) и 2) следовательно (неотразимая логика на марше! – А. М.), в рамках этой системы БЫЛИ ОПРЕДЕЛЕННЫЕ ИНСТИТУТЫ, ПИСАННЫЕ И НЕПИСАНЫЕ ПРАВИЛА, КОТОРЫЕ ОБЕСПЕЧИВАЛИ ЭТОТ ФАКТ, ЭТУ НАПРАВЛЕННОСТЬ ВСЕЙ СИСТЕМЫ НА ДЕЙСТВИЯ ОРГАНОВ УПРАВЛЕНИЯ ВИНТЕРЕСАХ ВСЕГО ОБЩЕСТВА, ТО ЕСТЬ ДЕМОКРАТИЮ, НО ДЕМОКРАТИЮ  НЕБУРЖУАЗНОГО ОБРАЗЦА” Писанные и неписанные правила буржуазного общества обеспечивают направленность всей системы капитализма на действия органов управления в интересах именно буржуазного общества, демократии буржуазного образца в разных странах уже век с Октября. А в СССР так логично расписанное Эпштейном не обеспечило и века социализма. Как ни странно,  но этот вполне очевидный факт игнорирует Эпштейн. – “Как ни странно, но этот достаточно очевидный факт нередко игнорируют даже представители левого направления” Кому очевидный факт? Народу, не защитившему пастораль Эпштейна? Органам управления, тарану капитализации? Левому направлению, которое единственно и пыталось предотвратить капитализм, но не справилось с “всей системой”, когда та понеслась в капитализм? Придумывая свою пастораль, Эпштейн блокирует марксистский анализ “краха социализма” как общественного, материального процесса, сводя дело к случайному Мише Малому, мистически появившейся его команде и беспричинно откуда-то “быстро возникшей новой буржуазии”. – “Какие же это институты? … этот феномен … под влиянием буржуазной пропаганды, затирается и забывается” Неблагодарная буржуазная пропаганда. Феномен (институты) не предотвратил капитализм, а вместо благодарности … Так обидно – как Горбачеву, старательно возглавившему в добром деле главный “институт”, а сейчас третируемому почти всеми. Итак, про “институты”…

              “… ячейки коммунистической партии и комсомола были практически на каждом предприятии, в каждой организации” Количественно – великолепно! А качественно эти ячейки в массе на рубеже 80х-90х либо смирно сдавали социализм, либо прямо возглавляли “капитализацию” – “… люди … имели возможность вступать в партию …”, которую Ельцин  в России ликвидировал росчерком пера; почти никто из этих людей, в лучшем случае, и не пикнул. – “Этому очень способствовала та производственная демократии, о которой мы говорили ранее”, много в предыдущей статье Эпштейна. Я ранее, в критике той статьи, обосновывал, что он нахваливал производственную, скорее, демагогию. – “… для тех, кто вступал в партию в комсомольском возрасте … надо было получить согласие комсомольской организации … ” С учетом, что первоначальный костяк правящих антикоммунистов составили бывшие  комсомольцы, этот “заслон от карьеристов” оказался беспомощным.

           “В целом, через партийные и комсомольские органы предприятий, а затем и районов, проходили миллионы людей … из народа” Я сам присутствовал на районной комсомольской конференции, как и почти все мало понимающим и ничего не решающим статистом. В подобном суть “прохождения миллионов”. –  ”… очевидно, что происхождение руководителя играет немалую роль в его поведении, и в советский период это обусловливало близость взглядов руководства страны к взглядам и пониманию народа, особенно, когда было покончено с репрессиями сталинского периода” Итак, “вышли мы все (Горбачев, Ельцин, Путин, Медведев, правящие бандеровцы и т. д.; как и олигархи – А. М.) из народа” Беда в том, что из народа ВЫШЛИ насовсем – в фактически признанную Эпштейном элиту, номенклатуру, затем в буржуазию и буржуазных чиновников, хотя прошли разные заслоны от карьеризма. А если была близость взглядов руководства страны к взглядам и пониманию народа в советский период, то что “обусловило” период антисоветский? Ведь яблоко от яблони недалеко падает. Интересно – подавая пастораль общества, из которого выросла капстройка, Эпштейн для большей благости поминает репрессии сталинского периода, который он ранее замалчивал или прямо защищал через критику Троцкого.

           До предыдущего рассматриваемого абзаца Эпштейн  термин НОМЕНКЛАТУРА ставил в кавычки, его содержание замалчивал, даже отрицал. Теперь кавычки отброшены, начинается смакование (как раньше иерархии власти и прочей вынужденной похабщины социализма). – “Другим существенным (! – А. М.) фактором и институтом, способствующим попаданию в вышестоящие органы управления квалифицированных и деловых людей, умеющих решать  экономические и политические задачи, была та самая система номенклатуры (которую долго замалчивал, нахваливая строй СССР как социалистический, Эпштейн; приехали! – А. М.), о которой сегодня не только буржуазные идеологи, но и иные представители, якобы (молодец! – А. М.) левых видят лишь организацию новой привилегированной касты” На самом деле эта КАСТА не ЛИШЬ с ПРИВИЛЕГИЯМИ – хочет сказать “левый не якобы”? Или просто АВАНГАРД, выгодно отличающийся от Партии до ее кровавой чистки от носителей большевистских традиций скромной анонимностью? Я просил бы просветить меня в плане тоже позарез нужной номенклатуры до сталинского периода.  Буржуазные идеологи естественно тычут в глаза СОЦАЛЬНЫМ НЕРАВЕНСТВОМ, да еще неофициальным, приверженцам бесклассового строя, как утопии или демагогии. А  левых (не якобы левого Эпштейна) это СОЦИАЛЬНОЕ НЕРАВЕНСТВО, мягко говоря, коробит – естественно. При откровенном социальном неравенстве капитализма буржуазия ТОЖЕ является фактором и институтом, способствующим попаданию в вышестоящие органы квалифицированных и деловых людей (бизнесменов, т. е.), в том числе ловких РЕНЕГАТОВ пролетариата – еще более не в интересах трудящихся сверх нужного социальной верхушке. А что касается фактов (приводимых Эпштейном) попадания в высшие органы власти РФ неквалифицированных и неделовых людей и т. д., то эти факты капитализма послесоциалистического (ренегатского, особо подлого, помеси первоначального накопления капитала и загнивания формации), новоиспеченного (еще не отлаженного), в самой большой и разнообразной стране ньюкапитализма (отлаживать особенно сложно). Примеров из более отлаженных стран капитализма (Японии, Австрии, Германии) Эпшейн не приводит. А вообще-то капитализм социализму не указ – в идеале. Но  абзац завершается пафосно: капитализм-то еще ХУЖЕ, чем СОЦИАЛИЗМ! СЛЕДОВАТЕЛЬНО, у нас был замечательный социализм с номенклатурой (правда, почему-то не официальной)! Во-1, Классики ни о какой номенклатуре не мечтали, Октябрь не был под лозунгом “Вся власть номенклатуре вместо буржуазии!”. Во-2, когда Ленин добивался похабных, но вынужденных Брестского мира и НЭПа, то делал это открыто, требовал их официально узаконить, а не замалчивать и тем более не закреплять кровавыми репрессиями типа сталинских. А народ может долго терпеть любую вынужденную похабщину, только если при этом руководители не отделены от него привилегиями, номенклатурными рамками, тем более – демагогически скрываемыми.

          {Эксплуататорские классы всегда были институтом, как-то способствующим попаданию в вышестоящие органы квалифицированных и деловых людей. Такие люди составили костяк первых эксплуататоров при разложении первобытного строя. И затем эксплуататорские классы готовили (обучали, воспитывали, натаскивали) кадры монархов, наместников и т. п., в массе людей более квалифицированных и деловых, чем затюканные крестьяне и т. д., которым никто квалификации и деловитости не обеспечивал; а самородки из низов либо вбирались в эксплуататорские классы, либо возглавляли восстания – либо вовремя как-то нейтрализовались. Социализм XX  века неожиданного вида в отсталых странах без буксира коммунизма (который на базе производительных сил выше любых капиталистических) не был просчитан Классиками (Ленин в конце жизни только начал). Приходилось идти на компромиссы с капитализмом (нежданная похабщина Брестского мира и НЭПа, мирного существования с империализмом и пр.). Но компромиссы имели смысл только для преодоления именно капитализма и на условиях коммунистов, диктатуры пролетариата и т. д. До сталинского периода примерно так и было. Политическая верхушка социализма не была отрезана от народа номенклатурностью, в том числе дисциплинировалась партмаксимумом. Но без Ленина эта верхушка не справилась с действием капиталистических производительных сил, навязывающих соответствующие производственные отношения, разлагающих  и нестойких лидеров. Процесс был скрытный (как номенклатура) и долгий, откровенной победе капитализма долго мешала инерция Октября, несгибаемые носители старых большевистских традиций, привычки молодости многих бюрократов, заданный Революцией настрой масс и пр. Потому: вместо прямо восстановления классов капиталистов и буржуазного чиновничества – сначала фактическая бюрократия и неофициальный слой номенклатуры (а КПСС – как бы привилегированное сословие); вместо царя – генсек (по-номенклатурному  ХОЗЯИН:  ЛУГАЛЬ по-шумерски); и т. д. После кровавого утверждения в сталинский период “реального социализма”, более соответствующего производительным силам, реально и господствовал протокласс бюрократии с верхушкой номенклатуры, сословно оформленный членством в партии (сословия гражданства Античности и дворянства Средних веков – далеко не всегда землеВЛАДЕЛЬЦЫ; были и землеДЕЛЬЦЫ, и люмпены). “Реальный социализм” – имитация социализма прокоммунистического, потому со сглаженным социальным неравенством и многими другими позитивами. Главный порок этого социализма (без кавычек: не капитализма на базе капиталистических производительных сил) – прокапиталистический вектор развития, генезис капитализма. Особенно показателен подпольный капитализм с криминальной буржуазией и эксплуатируемыми пролетариями. Но главная опасность – капитализация чиновничества и особенно номенклатуры, все более циничный характер имитации прокоммунистического социализма. В 90е нарыв лопнул. Капиталистический гной вылился наружу, с особым старанием наиболее наглых представителей номенклатуры, ранее успешно преодолевших все заслоны и давно отбросивших этические принципы социализма. А давно деморализованный реалиями “реального социализма” народ, в общем, поддержал перевертышей. Производственные отношения пришли в соответствие с производительными силами. Попытка социализма в XX в полной мере не удалась.}

          “Не менее важна была для функционирования социализма и вся система идеологического воспитания, преподавания сложной, развитой совокупности общественно-политических наук …” Куда все это делось за несколько лет (мои сокурсницы, успешно сдавшие научный атеизм, сейчас обратились к религии – и т. д.)? И почему миллионы, хотя бы сотни тысяч, воспитателей и преподавателей хотя бы не создали мощную марксистскую партию современности? А раз нет – как они могли воспитать, что могли преподать? Зато Юрий Афанасьев, Гавриил Попов, Геннадий Бурбулис, прочие воспитатели и преподаватели, во главе с имеющим два советских гуманитарных образования Горбачевым и кончившим Высшую партийную школу Ельциным, стали сливками базарных демократов. –  “Между тем, эти науки объясняли идеи и историю общества социальной справедливости (без критикуемого Эпштейном “утопизма”, конечно – А. М.)… и т. д.” Чего же тогда не только левые вообще (кто есть “якобы”, а кто нет – отвлекаться не буду) ожесточенно спорят между собой, но и “критические марксисты” не сойдутся в понимании на базе той совокупности общественно-политических наук; даже сейчас? – “Это позволяло всем (! – А. М.) управляющим органам говорить между собой и с народом на одном языке …” Говорили, говорили на одном языке – но ВСКОРЕ Орган в лице бывшего  кандидата в члены ПБ без разговоров расстрелял Верховный Совет; а народ не находил общего языка даже в себе самом и больше растеряно молчал или бестолково метался. – “…  система вынуждала искать решения проблем лишь в русле реальных интересов всего общества, а не в русле приоритета интересов кучки богатеев и защищающих их властных лиц” Как же так – искали, искали интересов всего общества, а “нашли” (ЭТА система – не оккупанты из США или треножники с Марса) кучку богатеев и защищающих их властных лиц? Буржуазная и т. д. “системы” тоже вынуждали искать решение проблем лишь в русле реальных интересов своих обществ – иначе эти общества погибли бы на горе эксплуататорам.

           “Разумеется, эта система … в силу своего монополизма (не то, что сейчас; плюрализм! – А. М.)”, не была лишена (так, мелочи, ведь система до сих пор не погибла? – А. М.) догматизма и приукрашивания действительности. Теоретические представления того периода о социализме  как обществе без глубоких (антагонистических, прямо говоря? – А. М.) противоречий оказались утопическими … “ Не хватало вообще частной собственности, базарной демократии и сознанки в социальном неравенстве (и эксплуатации?). Так “с конца 80-х” положение исправилось. Правда, сразу “социализма в духе “3 модели” не получилось”. Так Япония, Австрия и (в общем) Германия шли к нему тоже долго. Потерпим и мы. – “… в литературе с конца 80-х годов сплошь и рядом акцент делается лишь на недостатках этой системы, субъективно игнорируется ее положительное содержание и влияние” Действительно – смены формаций не происходило, но откуда-то взявшиеся “критические  идеологи” тотально оплевывали социализм.  А ведь марксисты находят положительное содержание даже в рабовладельческом строе: философию, искусство и пр. – “На деле это были недостатки, которые можно было успешно изживать при определенных условиях” Порядка века существует концепция врастания капитализма в социализм. Но глупые отечественные капиталисты, в массе из членов КПСС, ВЛКСМ, не додумались до врастания социализма в капитализм в определенных условиях, в определенных условиях изжили социализм. А чего – определенные условия были налицо: большевистские традиции (партмаксимум и пр.) кроваво были искоренены еще в 30е годы; довольствие элиты (не говоря об ее неофициальных возможностях) была гораздо выше, чем зарплата квалифицированного рабочего; элита уже фактически оформилась в номенклатуру; КПСС уже дозрела до социал-демократии; и т. д. Нужен был лишь не беспредел ну-воришек Ельцина, а (возможно предел ньюкоммунистов Горбачева?) степенное и постепенное превращение “реального социализма” в “социализм идеальный, 3 модель” – типа в Японии, Австрии, Германии, особенно в Скандинавии? Но рассчитывать, что разложившаяся соцбюрократия, ренегаты-коммрастриги и т. д. могут в массе что-то делать степенно и постепенно – утопия. Даешь запрет уже ненужной КПСС, расстрел даже демократовского Верховного Совета, быстрое расхищение социалистической собственности, охаивание всего советского – и никак иначе! А вот когда капитализм утвердился, ТОЖЕ возможна “реставрация”: КПРФ и даже в Думе, путинская гордость совками и коммуняками Жуковым, Гагариным и т. д., даже гламуризация Сталина (но не Ленина!).

           “Важным звеном в системе воспроизводства действий управляющей системы в СССР в интересах общества была формируемая всей системой идеологического воспитания и формирующая эту система парадигма господства интересов общества, благосостояния народа в целом и социальной справедливости как высшей ценности” Прекрасно! Какового же всем не хватало, какая пропала страна.

          “Нельзя забывать и о постоянных комиссиях Советов различных уровней, которые привлекали к решению вопросов управления сотни тысяч граждан страны” Если нельзя, то почему забыли: бывший градоначальник СОВЕТСКОЙ столицы, бывший офицер КГБ и подобные властвующие лица – без напоминаний им названных сотен тысяч?

           “Мы отнюдь не хотим этим сказать, что указанные выше институты … действовали идеально. Наоборот, в первой части статьи было показано, что в рамках модели 1 было невозможно обеспечить необходимый темп научно-технического прогресса …”, сменяет пафос на признание Эпштейн. Действительно – Эпштейн предпочитает “модели” Югославии и Польши, хотя ТОЖЕ кончившиеся вместе с “моделью 1” без внешней интервенции, тоскует о частной собственности без оговорок и видит черты хорошего социализма в Японии, Австрии, Германии. Но при этом большую часть своего труда посвящает апологии “модели 1” (фактически и сталинского периода – через его замалчивание, через критическую критику критики Троцкого). По любимой им логике: значит “модель 2” еще лучше, а Япония, Австрия, Германия вообще замечательно – ЧТО И ТРЕБОВАЛОСЬ ДОКАЗАТЬ? Специфическую “модель” Китая и Вьетнама, тем более Кубы, конкретно Эпштейн не трогает. Если же Эпштейн от жульканья “моделей” вернется к формациям марксизма, то он свои искания может сформулировать так: производительные силы переросли монополистические производственные отношения социализма (позитивные на определенной исторической ступени, как рабовладельческие и др.), сложилась революционная ситуация, расписанная во второй половине абзаца – и произошла социальная революция (не контрреволюция ни в коем случае). Вопрос – буржуазная, антифеодальная? Или социализм свергнут коммунизмом (почти в сроки, намеченные Программой КПСС!), надо перетерпеть нынешнюю эпоху первоначального накопления коммунизма – и будет его высшая фаза: “третья модель” на языке Эпштейна, как в Японии, Австрии и Германии? Но в любом случае революция уже дала простор развитию производительных сил, обеспечила (после преодоления трудностей революционного периода) необходимые темпы научно-технического прогресса?

           “Возвращаясь к вопросу о том, были ли действия по управлению экономикой страны направлены на обеспечение интересов всех классов … или … интересов руководящего слоя …” Эпштейн не балует дополнительной аргументацией к ответу на вопрос, а требует “… признать, что руководящие органы страны стремились действовать  в интересах всего общества …” Кто мне объяснит – чем содержание вопроса отличается от содержания требуемого признания? Логика Эпштейна во все красе, не опровергнешь … Было ли так-то? Требуется признать, что было именно так-то!

           Повторив в предыдущем рассмотренном абзаце суть своих прежних рассуждений, Эпштейн в следующем абзаце опять повторяет и “свою критику” тех рассуждений: “… базовые элементы политической системы СССР как монополия одной партии и одной идеологии, демократическими не назовешь” Ну, вот! А как нахваливал “прохождение миллионов” и т. п. На повторы Эпштейна отвечаю своими – с уточнениями по конкретике… В капитализме – монополия власти капиталистов и буржуазной бюрократии, ОДНОЙ идеологии. Постоянно меняющийся рынок, множество отдельных собственников надстраиваются базарным плюрализмом, в том числе партийным. Постоянному рыночному поиску отвечает постоянный поиск политический, выдвижение и опробование разных путей – донаучный метод проб и ошибок, перебор вариантов с последующим отбором. И такой плюрализм очень выгоден буржуазии для дем-оболванивания трудящихся и “критических оппортунистов”. Социализм – общество на базе капиталистических производительных сил, естественно требующих капиталистических производственных отношений, а через них буржуазного плюрализма в надстройке. Потому социализм может существовать только как преодоление, ограничение естества общества – и никак иначе. Это не утопия. Парусник может идти против ветра (используя естество ветра) – если команда слаженная, соответственно знает и умеет. Реальный социализм доказал возможность не капитализма (даже реального во многом лучшего для большинства) на базе капиталистических производительных сил. Этому два важнейших условия… Во-1, самая глубокая за историю общественная наука, впервые создавшая формальную возможность подчинить естественное развитие сознательному воздействию (в том числе обойти естественное действие закона соответствия – как самолет “обходит” естественное действие закона тяготения). Появилась возможность сплотить волю и прочие субъективные характеристики людей стихийного развития прошлого в преобразующий стихию развития фактор (примерно, неудачно – субъективный; лучше – сознательный, субъектный). Во-2, трудящиеся, вполне способные ту формальную возможность реализовать – не только пролетариат, но и как-то усвоившие его идеи, навыки другие классы. Но ни один класс не свергает СВОЮ формацию естественно (это делают новые классы ДРУГОЙ формации, естественно вызревающие в конце старой формации при перерастании ее новыми производительными силами; в том числе пролетариат участвует в свержении феодализма). А неверная модальность исторической миссии пролетариата (он МОЖЕТ, но НЕ должен …) – важнейшая ошибка начального марксизма. Я бы сравнил историческое место марксизма в обществоведении с местом передовой науки Возрождения в естествознании. Наука тоже еще не точная, но уже Система Коперника, впервые научная анатомия Везалия и пр. И важнейший практический результат науки – открытие Америки (вместо пути в Индию), которое сравнимо с “открытием” социализма XX века (вместо послекапиталистической формации). Очень точные сопоставления разновременных ступеней разных наук невозможны – но какие-то аналогии возможны вполне. Америка – не Индия, как социализм XX века – не даже ранняя фаза послекапиталистической формации. Классики считали, что на рубеже XIX-XX века самые развитые страны дозрели до коммунизма (как Колумб “доплыл до Индии”) и готовы взять на перманентный буксир страны отсталые. Ленин в отсталой стране понимал, что автоматически, стихийно, естественно отсталая страна на коммунистический буксир не подцепится, вандейски воспротивится, что перманентное звено Мировой революции в России надо готовить даже более тщательно, чем вхождение в коммунизм на волне переросших капитализм производительных силах. Формационная оценка Классиков рубежа веков оказалась ошибочной. Но уровень марксистской науки, гений Ленина и специфика исторической ситуации в России и мире позволили достаточно успешный Октябрь – без буксира Западной революции. Возникла ситуация, предполагавшаяся Классиками как краткая – НАЧАЛО Мировой революции в отсталой стране. Но перманентно к коммунизму в нашей стране пришлось идти против “ветра истории” (действия очень отсталых производительных сил), а не на буксире “западного парохода” (коммунизма). На ходу приходилось вырабатывать искусство “плыть против ветра”, идя на компромиссы с крайней отсталостью страны и в борьбе с более мощным капиталистическим окружением. А в активе – высочайшая на тот момент марксистская наука, но которую нужно было быстро развивать далее; партия, возглавившая свержение капитализма формационного уровня времен “Славной революции” в Англии 1688 года, КЛАСС, реализовавший это свержение, которые нужно было совершенствовать – только сами себя; широкие массы трудящихся, как-то поверившие большевикам, которые нужно было просветить, убедить и организовать. Что получилось – известно. Прошлое не исправишь, но нужно осмыслить на будущее. Некоторые выводы уже достаточно очевидны… Полностью отбросить прошлое отсталой страны нереально – придется сначала многое оставить, но “социализировать” (классы, политическую надстройку вплоть до диктатуры, церковь и пр.), однако ни в коей мере не смакуя эту некоммунистическую “похабщину”, не притерпеваясь, не привыкая к ней, перманентно по нарастающей ограничивая ее прокоммунистическими нормами. Особенно важно это в отношении Авангарда, призванного направлять ВСЕ ОСТАЛЬНОЕ против естества и ни в коей мере САМОМУ не подпадать под действие этого естества, которое только тянет в капитализм. Авангард Кубы с задачами более или менее до сих пор справлялся.

             “Маркс был прав (“критически” выборочно вспомнил Классика Эпштейн, нарушая традицию поминать его, к месту или не к месту, того замечательного социализма, который был беременен капитализмом – А. М.): “право (а демократия – это есть определенная система права – Д.Э..)  никогда не может быть выше, чем экономический строй и обусловленное им культурное развитие общества (т. е. право СССР не могло быть выше производительных сил, которые ниже, чем в США? – А. М.)”” Фундаментальная правота марксизма, что в эксплуататорском обществе  надстройка естественно определяется базисом.  Но первобытный строй существовал без надстройки – как ожидаемо и коммунизм (с какими-то оговорками по ранней фазе). Перманентное движение к коммунизму не по действию производительных сил и потому с нарушение естества задания базисом надстройки Первые классики полагали относительно быстрым и легким на буксире коммунистических стран, особенно им не занимались. Ленин в отсталой стране тщательно готовил перманентное звено Мировой революции, но на ее буксир рассчитывая тоже. Однако субъектно подготовленное это звено оказалось единственным удачным – вопреки надеждам марксистов начала XX века. Искусственно сложилась ситуация, подготовленная изучением естественных закономерностей общества, но не отвечающая в полной мере тем естественным закономерностям, нарушающая их – в том числе сформулированную в цитате Маркса. – “Тем не менее (вопреки Марксу? – А. М.), мы показали, что ряд основополагающих аспектов, определяющих существо политической демократии … были в СССР в послесталинский период обеспечены именно общественной собственностью на средства производства” Это (ряд аспектов и далее по Эпштейну) не отрицалось марксистами, даже “критическими”, и до Эпштейна. Но и он почти обошел факт естественного несоответствия общественной собственности производительным силам СССР, тоже препятствуя хотя бы правильной постановке проблемы. Я постарался показать, что его эйфория от общественного характера собственности (и т. д.) не оправдана. А скоротечная смерть ее (и пр.) без внешней оккупации и т. д. “подтвердила” мой диагноз –  “рак социализма”, который замалчивает даже задним числом не только Эпштейн.

           “Сказанное выше мы не относим к сталинскому периоду …” Наконец-то. А то почти всю статью расхваливался социализм, установившийся в результате сталинского периода (“мощная индустриальная  база” и пр.), критиковался главный критик сталинского периода – и почти ни одного  слова собственно по поводу “периода” и его вождя. Правда, в рассматриваемом абзаце при общей положительной характеристике периода “действия Сталина и руководимого им государственного аппарата” порицаются. Котлеты отдельно, мухи (конечно, совершенно случайные) отдельно. А главное – односторонне восславив (и защитив от Троцкого) период, подготовивший такой замечательный социализм с 50х, и лишь вскользь коснувшись его “недостатков”, удобнее обойти вопрос о сути сталинщины, об общих проблемах социализма XX века, причинах его ФИНАЛА. Мухи отдельно, котлеты отдельно.

                                           Социализм или “азиатский способ производства”?

          “Азиатский способ производства”, “азиатская формация” – головная боль марксистов века полтора и конца плюрализму мнений по ним пока не видно. Но общая установка наверно всех историков-марксистов, что “азиатский феномен” – это в любом случае ранние ступени эксплуататорского строя на базе низкого уровня производительных сил, на котором особенно ГДР, Чехословакия, СССР никак не базировались. Мое мнение: ДОРАБОВЛАДЕЛЬЧЕСКАЯ “азиатская” формация в Египте, Европе, ну, и Азии – в основном третье-второе тысячелетия до н. э. А в Америке, Черной Африке и, возможно, Океании – перед их колониальными захватами.  “… отождествление систем экономических отношений, относящимся к совершенно разным уровням развития производительных сил (и далее по тексту – А. М.) … является, мягко говоря, странным”, а не мягко, с марксистких и близких, тоже научных позиций – вздорным. Я могу понять мнения, что социализм XX века – первая фаза коммунизма, капитализм, даже – с натяжками – феодализм (Россия в начале XX века только выходила из феодализма; прикрепление колхозников к месту жительства; монархизм сталинщины; и пр.), готов спорить с ними. Но стоит ли тратить время на споры с невеждами и глупцами, тем более с теми, кто работает под дураков? Не думаю, что они очень опасны – а времени на них жалко. Наличие большого соответствующего раздела статьи Эпштейна мне непонятно (разве, что для ее большей общей основательности?).

                                    “Диалектика, или позитивный и негативный потенциалы

                                           двух ключевых монополий раннего социализма”!

          “… мы можем кратко охарактеризовать те основополагающие особенности (хорошо бы особенное ясно соотнести с общим – А. М.) общественного строя СССР, которые помогли коммунистической партии, с одной стороны, провести индустриализацию, победить фашистскую Германию, построить социализм и развивать его до 80-х годов включительно, а с другой стороны, являлись причинами глубоких проблем и деформаций”. С одной стороны, Эпштейн много говорил о том, что в СССР был прекрасный социализм “1 модели” с великолепной демократией, а с другой – лишь вскользь о глубоких проблемах и деформациях. Как проблемы и деформации вывели на быстрый крах прекрасного социализма – сказано невнятно. Еще более прекрасной Эпштейн считает “2 модель”, однако и в Югославии кончившуюся до бомбардировок страны натистами. Зато успешно существуют элементы социализма в капиталистических Японии, Австрии, Германии? Китай, Вьетнам, Куба лишь упоминаются. – “Эти особенности можно обозначить как наличие двух ключевых монополий – монополии государственной собственности на средства производства в экономике и монополии одной партии и одной идеологии в политической сфере” Можно сказать, что реальный социализм – строй монополистический? Нужны экономика многоукладная, как в Японии, Австрии, Германии, а наряду с марксистской партией и идеологией – немарксистские, либо придерживающиеся разнообразных объективных истин марксистской науки? – “Первая монополия была предсказана Марксом …” Марксом была предсказана полностью общественная собственность на высших ступенях социализма-коммунизма, коей любая государственная собственность в полной мере быть не может. Самое социалистическое государство – как-то надстройка над обществом (что нужно сознательно смягчать все большим социалистическим самоуправлением и пр.), самая лучшая государственная собственность при социализме – как то отчуждена от людей (что нужно целенаправленно преодолевать грамотными мерами). Рассматривая после Маркса социализм, нужно конкретизировать предварительные представления Маркса. Тем более, что общественную собственность Маркс предсказывал в странах, где производительные силы уже переросли капитализм, либо как-то в отсталых странах на спасительном буксире первых. Ситуация в СССР – совсем иная, чем рассчитывали все Классики, включая Ленина до 20х годов. Эпштейн правильно сославшись на Маркса и правильно констатировав отсталость нашей страны (продолжение прерванной выше цитаты), неправильно ссылку (т. е. Маркса XIX века) и констатацию (факта века XX) связывает только грамматически. – “Вторая монополия проистекала из насильственного характера взятия власти большевиками и кровопролитной Гражданской войны” А можно было иначе: чтоб большевики и кадеты, мирно сменяя друг друга (как други) у власти, по очереди то строили бы коммунизм, то возрождали бы капитализм (чередуя мирные социальные революции и контрреволюции)? Или своей властью лишь переставляли бы акценты в многоукладной экономике коммунистически-капиталистической формации примерно по Бернштейну, скажем, типа в Швеции, может в Японии и Австрии? Но, вообще-то, Эпштейн искажает. Большевики власть ВЗЯЛИ власть ЛЕГИТИМНО (через завоевание большинства в Советах, которые ранее как бы поручили формирование временных правительств буржуазным партиям, а те согласились!) и утверждали ее ТРИУМФАЛЬНО, сравнительно МИРНО. Насильственно они свою власть ОТСТАИВАЛИ против НЕЛЕГИТИМНОГО мятежа белых, насильственного. – “Многопартийность, свободные выборы, демократия парламентского типа стали для правящей партии неприемлемы” (а в странах народной демократии были злостной демагогией?). Итак, ни свободы по-буржуазному, ни парламентской республики, которую третировал Ленин в пользу Советам – при благостном социализме с хорошей демократией, согласно Эпштейну. “Критический марксист” во всем великолепии. Он не знает о путче левых эсеров, о том, что “многопартийность” воевала с властью Советов, что до сталинского периода выборы были свободны по меркам необходимой диктатуры пролетариата (не утописту это должно быть так понятно!)?. Какие-то свободные выборы, демократия, многопартийность  имели место в рабовладельческом строе и при феодализме (в сельских общинах, в автономных городах, во Флорентийском государстве и пр.). Но буржуазные идеологи принимают сильнейшую историческую ограниченность тех демократий, а разного рода критические “марксисты” (социал-демократы уже век назад, Эпштейн и другие сейчас), слепо веря этим идеологам, считают выраженную демократию БУРЖУАЗНУЮ (равные права при очень разных возможностях в интересах тех, у кого возможностей больше, лоббирование разными партиями интересов фракций буржуазии и т. д.) относительным (может, до третьего тысячелетия) или абсолютным (для всех времен и формаций) идеалом. Их право – но причем здесь марксизм? – Далее, отдав должное первой “монополии госсобственности”, Эпштейн продолжает: “На основе второй монополии коммунистам удалось (слава богу, получилось! – А. М.) не только удержать власть до конца 80-х годов прошлого века, но и сделать социалистические идеалы господствующими, воспитать несколько поколений людей, преданных идем (так напечатано; видимо: ИДЕАЛАМ – А. М.) социальной справедливости, господства трудящихся в обществе, социализма” И кто же отнял власть у 20 миллионов коммунистов после 80х? Победоносные интервенты или как-то возникшее мощное подполье миллионов хотя бы в 30? Я не считаю, что СССР и т. д. проиграли капиталистическому окружению – они проиграли своим капиталистическим производительным силам, стихию действия которых не преодолели (сначала Авангард не сумел, потом возникшая элита и не хотела). Социализм не разгромили вояки НАТО – с тыла ударили властвующие ньювласовцы, ньюбандеровцы, ньюполицаи и прочая сволочь из лже-коммунистов. Куда испарились господствующие социалистические идеалы, куда смотрели поколения людей, преданных идеалам социализма (на выборах 96 года видел, как поколения людей выстраивались в огромные очереди, чтоб проголосовать за Ельцина)?  Эпштейн наивничает. Большинство “коммунистов” (и воспитанных поколений людей) повели себя как бараны, значительная их часть составили костяк откровенно буржуазной демплатформы и оппортунистической “горбачевской платформы” в лице официоза КПСС (откуда ВЫШЛИ Горбачев, Ельцин, Путин, Медведев и т. д. – известно). Члены Марксистской платформы и некоторых мелких марксистских групп, даже вместе с членами платформ Ленинградской и кондовой Большевистской, были в подавляемом меньшинстве. Но Эпштейн ПРОЦЕСС скатывания социализма в капитализм, генезис последнего, в сущности, не рассматривает вообще (слова насчет “глубоких проблем и деформаций” и некоторые другие слишком общи, отвлеченны, пусты).

           “Но эти две монополии содержали в себе не только позитивный потенциал, потенциал развития (любимое “с другой стороны” Эпштейна – А. М.). Как и любые монополии, они содержали негативный потенциал и риски деградации” У “критического марксиста” нет марксистского понимания, что при капитализме – почти абсолютные монополии капиталистической собственности и буржуазной идеологии; соответственно при феодализме и т. д.. А отдельные колонии утопистов и т. д., зажатый марксизм выигрышны для демагогии плюрализма, но до времени неопасны. Отмеченные монополии нарушаются существенно накануне крахов конкретных формаций – когда производительные силы перерастают старые строи, задают нарушение прежних монополий неотвратимым генезисом новых производственных отношений, которые преломляются в новых общественных силах, рождающих новые идеологии и т. д. А накануне социалистической революции глубочайший  внутренний кризис естественного строя при наличии количественно слабого, но качественно крепкого марксистского движения, рождает возможность сознательной социалистической альтернативы буржуазным монополиям. Общее понимание монополий у Эпштейна буржуазное (государственная монополия, частная монополия, кооперативная монополия и еще какая без формационной специфики; монополия на одного Маркса, одного Христа, одного Фукуяму и пр.). Раньше в своих Статьях Эпштейн почему-то практически не исследовал генезис капитализма (а ведь “марксист”, хоть и “критический”) в рамках столь расписываемого им социализма, переводя крах социализма в ранг беспричинного чуда. Бюрократию “во втором смысле” он практически отрицал, номенклатуру защищал, о подпольном капиталистическом укладе не вспоминал, а рост в последние десятилетия социализма психологии вещизма, западничества, анекдоты про прежних кумиров Чапаева, Гагарина и т. д. нарушением второй социалистической монополии не считал. Но что-то вроде генезиса печальных последствий ЕГО монополий он ТЕПЕРЬ намечает, вопреки своему прежнему пафосу …  – “Монополия общественной собственности получила с 30х годов свое осуществление …” и далее по тексту. “Эта монополия воспроизводила к тому же в расширяющихся масштабах слой государственных служащих, все более отрывающихся от проблем и жизни основной массы трудящихся”, не первый раз как-то соглашается с моей критикой в его адрес Эпштейн. – “Монополия одной партии в политике и одной идеологии способствовала этому отрыву, развитию боязни критики, догматизму, нежеланию признавать нарастающие негативные явления, цинизму, потере социалистической убежденности у части управленцев и членов партии” доходит до остроты критики Троцкого Эпштейн. – “Эта монополия, в конечном итоге, привела к потере у основной (! – А. М.) массы членов партии  и трудящихся навыков политической борьбы за свои права, воспитываемого этой борьбой умения видеть реальное классовое содержание, скрываемое за теми или иными красивыми словами, лозунгами, обещаниями” Здесь Эпштейн просто перечеркивает свою апологию реального социализма, вспоминает про классовое содержание. При всей производственной демократии и т. д. “раннего” Эпштейна, основная масса членов партии и трудящихся должна в социализме вырабатывать, как при капитализме, навыки классовой борьбы, умения видеть реальное классовое содержание внутри благостного социализма! Чье – бюрократии, которой нет иначе, как полезных управленцев, справедливо оплачиваемых за свой тяжкий труд; рабочих, которые формальное имели право критиковать начальников? Номенклатуры, которая не элита, протокласс, а просто старшие товарищи? Еще как-то? Может, развитие социализма предполагает обострение классовой борьбы в духе известного тезиса Сталина (и соответствующих практических последствий)? К своим прежним “отдельным” смакованиям в социализме  черт эксплуататорского строя Эпштейн прибавляет классовые антагонизмы без оговорок? –  “В конечном итоге именно негативный потенциал возобладал, “ранний социализм” перестал существовать” смягчает необъясненную, даже не названную социальную контрреволюцию, проведенную формационно переродившейся бюрократией с опорой на деморализованные массы, Эпштейн. Негативный потенциал “модели” без частной собственности просто привел к “модели” с частной собственностью? – “Из этого опыта доложен быть сделан исторически правильный вывод” Несомненно. Только выводы делают разные. Например: социализм, с его не буржуазной монополией на идеологию, далее коммунизм – глупая утопия и извращенное издевательство над историей, над людьми.  Но правильный вывод для марксистов возможен только с позиций марксизма Классиков. – “Ни монополия государственной собственности, ни монополия одной партии и идеологии, хотя они сыграли позитивную роль на определенном этапе, не могут быть социалистическим идеалом в XXI век” В общем, идеал – современные Япония, Австрия, Германия? Что в этих странах монополия буржуазной формы собственности и буржуазной политико-идеологической надстройки, этого “критический марксист” не понимает, не критически принимая (как начиная с Бернштейна все ревизионисты прямо и центристы стыдливо) догмы монолитной буржуазной идеологии, Классиков данном случае не вспоминая. Не в Статьях в общем, но в финале второй, Эпштейн излагает, что две его монополии не могли быть идеалом и в веке XX. А в двух статьях до этого финала социализм XX века нахваливал так, что можно думать – а не продолжить ли его (с коррекцией, конечно) и в веке XXI? Может, Китай и Вьетнам и показывают успехи именно скорректированного социализма XX века? Ведь наивно не понимать, что сейчас в Китае и Вьетнаме, при диктатуре пролетариата времен НЭПа, в СФРЮ, Народной Польше,  общий  верховный собственник – государство. Все формы собственности (колхозная и личная в СССР тоже) подчинены государству на его условиях. Нэпман мог демонстративно хулиганить, куражась платя большой штраф – но играл он по правилам диктатуры Класса-гегемона и кончился по воле государства.  А абсолютной монополии государственной собственности не было нигде, проблема в привязке к стране и эпохе конкретики форм социалистической собственности при направляющей воле социалистического государства и марксистской партии. И проблема в изначальных недостатках и последующих деформациях Партии и государства.

                                                                                    *     *     *

          По-моему, исторически правильные выводы с марксистских позиций…

         Социализм XX века – не, хотя бы, ранняя фаза естественно послекапиталистической формации (коммунизма) на базе производительных сил выше капиталистических. Таких не было в нашей стране 1917 года и даже самых развитых странах тогда и позднее. Требовать от этого социализма всех достоинств хотя бы ранней фазы коммунизма невозможно (но их жизненно необходимо перманентно наращивать).

           Социализм XX века – искусственная альтернатива буржуазной формации на общей с ней базе капиталистических производительных сил. Это – первая в истории искусственная альтернатива естественному историческому пути (к коммунизму через весь капитализм и каноническую коммунистическую революции, какой пока не было), потому неизбежно трудная, проблемная, не гарантированная по результату.

           Социализм XX  века оказался возможен благодаря, во-1, исторической близости капитализма к коммунизму, некоторой объективной близости пролетариата к труженикам коммунизма и пр.; а во-вторых – благодаря тому, что обществознание с марксизмом достигло уровня, позволяющее существенно менять естественный ход истории (желающие как-то изменить его в классовом обществе были всегда).

            Социализм XX века – “первый блин” искусственного (но естественного для коммунизма) развития общества на базе еще недостаточно развитого марксизма. Ленин предполагал Октябрь на толкающем буксире коммунистической революции. Но ОН понимал, что  отсталая страна автоматически тот буксир не примет, что разворот к коммунизму в отсталой стране надо подготовить. И сумел подготовить его так, что наша страна перманентно пошла к коммунизму и неожиданно без коммунистического  буксира. Перекосы раннего марксизма вывели на ситуацию отдельно взятой отсталой страны не дней или недель, не даже месяцев или лет (нормальные сроки ожидаемой Мировой революции) – десятилетий. А даже годы можно проскочить на энтузиазме, случайностях и т. д. Но за десятилетия неспешная стихия, задаваемая естественным действием производительных сил, начнет размывать любой строй, не соответствующий этим силам (как было в конце первобытного строя и колониях утопистов).

           Социализм XX века нужно было не столько устанавливать (как капитализм буржуазными революциями и  т. п.), сколько строить – искусственно, не надеясь на естество пролетариата и даже Авангарда. Это в принципе легче для не первых стран социализма, это гораздо легче на буксире коммунизма и без более сильного капиталистического окружения. А неизбежные негативы первой страны социализма – конкретно мощного СССР – негативно сказались и на судьбах остальных. Но именно наличие мощного СССР “1 модели” обусловило социалистические революции в других странах, и не столь выражено “1 модельных”, выживание в капиталистическом окружении “2 модели”  Югославии и исходно успешное сожительство Китая с капитализмом в пику СССР (и “во имя владычества над миром”).

           Социализм XX века – детище не только революционности большевиков, но и провокации центристов. Ленин никогда не пошел бы на авантюру подготовки движения к коммунизму очень отсталой, отдельно взятой страны. Но центристское большинство мировой социал-демократии даже после своего предательства интернационализма в 1914 и Октября в 1917 еще долго бормотало что-то про социализм, Революцию, даже диктатуру пролетариата (и многие пролетарии шли за центристами). А ранее уверило большевиков в скорой СВОЕЙ Мировой революции. Коммунизма в начале XX века не могло быть нигде. Но социализм хотя бы в Западной Европе изменил бы судьбы СССР и мира радикально. А после Гражданской войны большевикам отступать, отдавая и народные массы на белый террор, было невозможно. Оставалось сдать назад от надежд на быстрый коммунизм и через похабные НЭП, мирное сосуществование с империализмом и прочие компромиссы перманентно идти к коммунизму без буксира (тогда считалось – все же недолго). Наличного потенциала марксизма начала XX века хватило (с Гением) на Революцию в экстремальном сочетании специфик России – но не хватило (после Ленина) на достижение коммунизма, на необходимое для этого саморазвитие марксизма.

           Социализм XX века по итогу – скорее горькая неудача марксистской практики. Но преступлением марксистской теории (т. е. марксистов-теоретиков) было бы негодное осмысление той практики для нужд практики будущей социалистического движения к коммунизму отсталых стран (на буксире или нет) – и даже канонического самых развитых. И здесь важно не предаваться невольным (о  намеренных – разговор особый) ни апологии реального социализма, ни его охаиванию в пользу демократии, понимаемой по-буржуазному, частной собственности без оговорок (“оговорок” не только отрицания крупной, но и перманентного ограничения любой – грамотного, для трудящихся собственников щадящего). Эпштейн умудряется соединять нахваливание даже сталинщины и фактическую агитацию за “смешенную экономику” капитализма с буржуазной демократией; о Революции не говорит ни слова (Россия исчерпала лимит революции?). Этакий идеолог КПРФ.

       

        

 

                              

 

                                      “СОВЕТСКИЙ СОЦИАЛИЗМ ПЕРИОДА 60-80-Х ГОДОВ”

                                                                  (АЛЬТЕРНАТИВЫ 92)

                                                             РАССМАТРИВАЯ СУЩЕСТВУЮЩИЙ СТРОЙ В КАЧЕСТВЕ

                                                            СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО, И. В. СТАЛИН, ПО СУТИ, ХОТЯ И

                                                            НЕПРЕДНАМЕРЕННО, ЗАНИЖАЛ “ПЛАНКУ” СОЦИАЛИЗМА,

                                                             ДЕЛАЛ УСТУПКУ БУРЖУАЗНЫМ ОТНОШЕНИЯМ

                                                                                      Сергей Черняков. АЛЬТЕРНАТИВЫ 92, с. 143

            Сначала Эпштейн анонсирует свою книгу “Социализм XXI века: вопросы теории и оценки опыта СССР”. У меня этой книг нет, о взглядах автора сужу по его статьям в АЛЬТЕРНАТИВАХ. – ”Я отношу себя к  направлению критического марксизма и, отстаивая марксистский подход, предлагаю отказаться от некоторых утопических взглядов на социализм” В АЛЬТЕРНАТИВАХ 89 Эпштейн отнес себя к “критическим марксистам”, названию амбициозному, но с кавычками формально условному в духе “обозначим функцию буквой F”. Теперь он противопоставляет себя марксистам не критическим, прямо их не называя, но намекая, что таковые марксистский подход не отстаивают и цепляются за некоторые утопические (по мнению Эпштейна) взгляды на социализм (идущие от Классиков; Сталина, правого против Троцкого; официоза 60х-80-х?). И кто же из называющих себя марксистами заявлял, что придерживается утопических взглядов, не отстаивает марксистский подход, является марксистом не критическим? Мне такие неизвестны ни в истории, ни в современности.  А понимания утопических взглядов, марксистского подхода, марксистской критичности не тождественны у  Ленина, Троцкого, Сталина, Эпштейна, Магдушевского и т. д. Автохарактеристики – не доказательства, декларации – не аргументы. Я же стараюсь показать в трех статьях неверность, утопичность многих положений Эпштейна и надеюсь, что выступаю, в общем, с позиций марксистского подхода, потому критически. – “Книга активно полемизирует с  теориями “государственного капитализма”, “господства партийно-государственной бюрократии”, “антагонистических противоречий между руководящим слоем страны и рабочего класса” …” Про первую “теорию” в критикуемых мною выше статьях прямо нет практически ничего, полемику со второй и третей я оспорил. Если бы Эпштейн в тех статьях с позиций марксизма ясно изложил причины, суть и процесс “краха социализма” (как Ленин – причины,  суть и процесс краха II Интернационала, в чем-то замечательного, как строй в СССР), у меня бы не было, возможно, к нему вопросов, кем и чье господство было свергнуто на рубеже 80х-90х при несколько активном участии рабочего класса (шахтеров и др.), какие (не антагонистические?) противоречия были тогда радикально разрешены.  

                            Про “Проблемы хозяйственного механизма СССР периода 60-80-х годов”.

          “Сегодня, через двадцать пять лет после исчезновения Советского Союза с карты мира, вполне очевидно, что для успешного развития содержанием экономических реформ в СССР должно было стать кардинальное повышение степени экономической свободы предприятий и объединений и перевод управления экономикой на новые методы планирования и регулирования” и далее по тексту. Неужели марксистам (“критическим” особенно?) нужно ждать 25 лет после социальной контрреволюции; как и замазывать контрреволюцию (неудачными реформами), ее движущие силы, их генезис в таком прекрасном социализме без утопий (см. предыдущие статьи Эпштейна и мою критику их), сводя проблему (деликатно, неопределенно и мистически) к исчезновению СССР. Социализм (XX века – предлагаю и любой вообще) – не естественный послекапиталистический строй (дальше – коммунизм), хотя бы его ранняя фаза, на базе производительных сил выше капиталистических, переросших капиталистические производственные отношения. Социализм возник, как полунечаянный результат усилий марксистов установить коммунизм (прямо или перманентно на буксире стран, дозревших до коммунизма), хотя и через 25 лет после СССР он не установился даже в самых развитых странах. Наука марксизма впервые создала формальные условия альтернативе стихийному развитию общества, что позволило всегдашней борьбе эксплуатируемых реально как-то впервые вывести общество за эксплуататорские рамки – но из-за недостаточного развития марксизма и общества не в коммунизм, т. е. не в одну из естественных формаций. Производительные силы социализма стихийно требуют капитализма (как производительные силы финала первобытного строя требовали классовых отношений) – неуклонно, постоянно воздействуя на все некапиталистическое (победивший в Революции пролетариат, его Авангард, лидеров Авангарда в том числе, и пр.) социализма в направлении его ликвидации. Самолет может “обойти” закон тяготения, парусник может идти, используя напор ветра, против ветра, но для этого нужно грамотное преодоление естества. Социализм был реально установлен против естества  (с предварительным внесенем социалистического сознания извне в естественно тред-юнионистский пролетариат и пр.) – он может дойти до коммунизма, если будет грамотно преодолено естество действия производительных сил (и изжиты сами капиталистически производительные силы), его последствий. Практика XX века подтвердила возможности такого преодоления, но трагически показала и трудности, сложности, не гарантированные успешные итоги его. Суть преодоления – замена тотальной стихии тотальным научным расчетом и регулированием, политика изживания стихии в одних случаях, контролируемое оставление ее в заданных рамках, регулирование – в других. Потенциала марксизма и марксистов (с Классиком) хватило на противостихийное свержение самого раннего капитализма в нашей стране, но не хватило (без  Классиков; сначала новые после Ленина не успели проявиться, а потом переродившийся социализм обеспечивал их не проявление). Социализм не может все отбросить из капиталистического наследия – как и оставить слишком много. Это наследие нужно перманентно преодолевать (повышать производительные силы до коммунистических и пр.) и ограничивать (стирать классовые различия даже социалистических рабочего класса и кооператоров; власть чиновников реально урезать социалистическим самоуправлением; и т. д.). Этого в должной мере не получилось, потому стихия действия производительных сил и автономные от них другие пережитки и нажитки обрушили социализм – сначала в его прокапиталистический образец (с несокрушимой бюрократией и ее “титулованной знатью” – номенклатурой, сословностью КПСС и пр.) в 30е годы, затем в капитализм в 90е. Естественные по стихии капитализма социал-оппортунисты, сделавшие все, чтобы возможный социализм не стал действительностью в развитых странах, что меняло бы перспективы всего движения к коммунизму, формально (и подло) оказались правы, предрекая провал социализма в странах не самых развитых, которые они же спровоцировали, болтая о предстоящей Мировой революции, фактически ОБЕЩАЯ ее и в своих развитых странах, и т. д. А современные буржуазные пропагандисты приписывают победу над социализмом капитализму, хотя “победили” не армия США и пр., а перерожденцы в КПСС и т. д., предварительно деморализовав народные маcсы. Перевертыши не ошиблись с реформами, как стыдливо намекает Эпштейн – они сделали (правда, безграмотно) то, что отвечало их вызревающим классовым интересам. Рассматриваемая глава статьи и две затем объективно посвящены проблеме преодоления прокапиталистической стихии через грамотную экономическую политику. Я не берусь оценивать ЭТУ конкретику анализа и предложений Эпштейна. Думаю, в них есть немало ценного (хотя анализ и предложения переливаются в апологию “реального социализма”). Но я не принимаю  общий настрой Эпштейна на частную собственность (не оговорено мелкую при твердым регулировании социалистической диктатуры), признание истинной демократией буржуазной демагогии (равные права при неравных возможностях, игры в плюрализм в рамках монолита стихийной буржуазной парадигмы, в том числе лоббирующий с пропагандистским моментом многопартийности и др.). Как не принимаю путанное ПРИ ЭТОМ нахваливание   даже “1 модели” в качестве нормального социализма, затирание вопросов о сталинщине в прошлом и о Революции в будущем.

                                  Были ли “Диктатура бюрократии, государственный капитализм?”.

          В этой главе Эпштейн существенно смещает акценты с анализа и предложений опять на апологию. “Обратимся теперь к таким терминам, как ”диктатура партийно-чиновничьей бюрократии” или ”диктатура партийно-государственного аппарата” и т. д. Общее у них – это характеристика системы управления в СССР как диктатуры, направленной против трудящихся. Но справедливо ли применять этот термин к послесталинскому периоду …” Т. е. к сталинскому периоду применять этот термин справедливо и критика Эпштейном критики сталинского периода Троцким не корректна? Ведь восстание против диктатуры, направленной против трудящихся, праведно? По послесталинскому периоду выскажусь после разбора общих рассуждений Эпштейна о диктатуре. – В отношении термина “диктатура”, как и в отношении термина “бюрократия”, Эпштейн начинает мудрить с неоднозначностью его понимания. И как в отношении термина “бонапартизм” он апеллирует не к марксистской литературе, так и теперь он ссылается на толковые словари. “Критический марксист” верен себе в критическом затирании классового, революционного (в Статьях у него о Революции – практически ни слова, одни рассмотрения двух “моделей” при безадресных рекомендациях третьей – с частной собственностью и базарной демократией) характера марксистской идеологии, в ревизионистском  затирании Классиков в пользу сомнительной литературы и центристском их затирании посредством надерганных на потребу цитат из них.  ДИКТАТУРА (по смыслу латинского корня ср. дикция, диктор, диктант) “диктует” (как диктант) к обязательному исполнению (так “диктовали” уже первые по названию диктаторы Раннего Рима), что предполагает и средства обеспечений исполнения. Но если предписанное исполняется без прямого сопротивления – использование тех средств ни к чему. Красный террор диктатуры пролетариата – только в ответ на террор белый (так в идеале – реальность, разумеется, сложней) и т. д. Диктатура – это и жесткое насилие, но не только, не обязательно такое насилие; об этом у Классиков написано немало (не в одной цитате из Ленина). Гуманист Маркс ввел термин ДИКТАТУРА ПРОЛЕТАРИАТА не для заявки на резню всех эксплуататоров и их пособников, хотя этот термин примерно так любят смаковать мещане, буржуазные пропагандисты. При Ленине социалистическая диктатура была диктатурой установления нового строя от имени большинства (как буржуазная якобинцев и др.) и выживания Революции в неожиданных (без Западной революции) условиях – не более (при неизбежных эксцессах).

          “Можно ли утверждать, что партийно-чиновничье руководство … выражало и проводило в своей деятельности исключительно или преимущественно свои собственные интересы?” наивничает Эпштейн. “Безусловно стоявшее во главе” рабовладельческих государств руководство часто ограничивало интересы отдельных рабовладельцев (смягчение положения рабов и пр.) – в общих интересах класса. Крепостница Екатерина II осудила Салтычиху и т. д. – пытаясь предотвратить разные “пугачевщины”. Стоящие во главе буржуазного государства социал-демократы идут того дальше – чтоб в интересах буржуазии предотвратить пролетарские революции. А специфика социализма – противоестественный некапиталистический строй на базе капиталистических производительных сил. Классическая советская бюрократия (не обновившаяся и свершившая контрреволюцию 90х) – необычная в истории элита, условием существования которой является “реальный социализм”, прокапиталистический (именно с явной элитой и пр.), но способом существования которого является имитация социализма прокоммунистического. Противоестественный строй не удержался бы до 90х, если бы его элита позволяла себе откровенность  господствующего класса капитализма (да и ему нужен пролетариат здоровый, квалифицированный, воспроизводящий свою рабочую силу и т. д.). И ЭТА КЛАССИЧЕСКАЯ элита в капитализм не вписалась, как показали в 90е судьбы многих – от Гришина и т. д.  до некоторых в моем Заречном. А даже на ранних стадиях классового строя не всех угнетенных умерщвляли на похоронах царьков или съедали – уже было невыгодно. Собственные интересы  социалистической элиты тоже требовали наличия трудящихся, имеющих некоторый жизненный уровень. И ей для господства в специфическом строе (вне которого ОНА существовать НЕ могла) требовалось вести себя скромнее, чем обычные эксплуататоры. Но социальные различия (фактические, а не официальные) были больше, чем приемлемо даже для еще только прокоммунистического строя; трудящиеся социальное неравенство СОЦИАЛИЗМА итогово не приняли – в отличие от Эпштейна.

         “… гипотезы о государственном капитализме, об эксплуатации государством своих граждан, о диктатуре партийно-чиновничьей бюрократии в смысле господства ее экономических интересов полностью опровергаются реальными данными” Официальными – не значит слишком реальными, всесторонними. И к несчастью – откуда-то взялись сторонники капитализма. А народ  почему-то пошел за ними, ругая (даже матом) “коммунистов” как элиту, вместо того, чтоб здраво проанализировать официальные данные о своем замечательном существовании? Высший критерий истины перечеркнул теоретические построения Эпштейна. Я согласен с Эпштейном, только в том, что советский строй не был капитализмом (ведь без частной собственности, без выраженного рынка, без базарной демократии и еще о чем мечтает Эпштейн).

           “Но, может быть, это господство имело место в идеологии? Может быть, насаждалась идеология особой важности в обществе не трудящихся … а именно партийно-чиновничьей “элиты” …” опять наивничает Эпштейн. Уже в рабовладельческом строе забрезжило, что раб (“говорящее орудие”, т. е.) хотя бы нравственно может быть выше господина. Для феодализма типична идеология, что перед богом все равны и на том свете всем воздастся. А буржуазная идеология вообще уверяет, что каждый выбирает себе судьбу: одни просто хотят быть люмпенами, другие пролетариями, третьи капиталистами (с некоторой коррекцией случайностями). При реальном социализме тем более нельзя было заострять любые социальные различия. Но партия – обязательно мудрая, ее ЦК – обязательно ленинский, генсек – обязательно гениальный (пока у власти) секретарь, есть номенклатура и т. п. И при всей важности трудящихся партийно-государственная элита была важнее – она решала, не спрашивая нас, каким именно социалистическим счастьем она нас осчастливит.

           “Немаловажно для понимания ситуации … и то, что партийно-государственное руководство формировалось из лиц, наиболее способных к управленческой деятельности всех классов и слоев  общества” заново перепевает мотивы своих предыдущих статей Эпштейн. Неужели в эксплуататорских формациях руководства формировались исключительно из кретинов, выборочно только господствующих классов? Или Брежнев либо Черненко или Горбачев были умнейшими среди остальных очень умных руководителей? Вопросы риторические. И на повторы Эпштейна повторюсь – капстройку провернули не американские оккупанты или второе нашествие марсиан. Рыба сгнила с головы, которая “преодолела” все заслоны карьеризму и пр. А Эпштейн, ругнув ранее Горбачева и его команду, никак не увязывает их появление у власти со своим пафосом о формировании власти талантливыми выходцами из трудящихся – социалистических рабочего класса и кооператоров (других классов ведь не было?) – В разбираемом абзаце еще несколько фраз “за здравие”, но непонятно по какой логике абзац венчает “за упокой”: “Верховный слой контролировался, по большому счету, лишь узкой верхушкой КПСС (это почему же при всех расписанных Эпштейном благостях? – А. М.), что и поспособствовало в итоге проведению обвальных “реформ”” опять замазывает контрреволюцию критический реформист.

          “Что же тогда остается от термина “диктатура партийно-государственного” или ”партийно бюрократического” руководства КАК КЛАССОВОГО ГОСПОДСТВА ЭТОГО СЛОЯ!? Ничего содержательного, лишь жупел, лишь фраза, льющая не мельницу противников социализма (вот вам, враги народа! – А. М.) в любом его виде!” убедил сам себя Эпштейн. Эпштейн, как идеалист особого рода, сражается не с понятиями, отражающими реальность, а со знаками понятий, терминами? Но самое поразительное, это апломб, с которым он считает свою аргументацию победоносной. Он даже не выдерживает паузу, чтоб стало очевидно, что его оппоненты подавленно заткнулись навсегда и шлют мешки покаянных писем. Странное ребячество. И уж пропаганда частной собственности без оговорок и принятия за образец демократии базарную демагогию точно льют на мельницу противников социализма (не типа “шведского” или “христианского” и т. д. за сотни лет существования “идеи”, конечно) со времен до Октября. А что остается не только жупел, доказывает сам Эпштейн своей защитой некоммунистических черт социализма, шельмованием Троцкого, критикой “утопизма” в понимании социализма, как общества без значимых пережиткоа капитализма. Кроме того – пока остается не разгромленным Эпштейном “ВТОРОЕ ЗАЧЕНИЕ ТЕРМИНА “диктатура”” Эпштейн в своих неопозитивистских играх подведением итогов обгоняет сам себя.

           “Бесспорно, можно говорить о репрессивном, диктаторском характере “партийно-бюрократического режима” до 1953 года” Неужели бесспорно? Почему же Эпштейн бесспорно оспаривает это бесспорное право у Троцкого, у разных “утопистов”, желающих и до 53 года прокоммунизма, а не антикоммунистических массовых репрессий, обожествления лидера, тем более второстепенного при Ленине, и т. п. Далее, режим и до 53 года, и позднее должен быть диктатурой, сначала отмирающего пролетариата, затем общенародным ГОСУДАРСТВОМ двух социалистических классов, диктаторским по определению выделенного понятия (диктующим к неукоснительному исполнению), но без значимой бюрократии, с перманентным снижением любых репрессий в отношении даже меньшинства. В противном случае в соответствующем социализме нужно находить отдельные прокоммунистические черты, но больше для понимания строя, для пользы на перспективу, а не защищать его с упорством Эпштейна. И, наконец, “можно говорить” – это как-то по нормам базарной демократии. У марксистов пустого словоблудия быть не должно. – “Но ситуация в 60-80 годах была абсолютно (! – А. М.) иной…” – Итак, абсолютно “… был развенчан культ личности Сталина (и далее по тексту; храните гордое терпение, Лев Давыдович, не пропадет ваш скорбный труд, вопреки даже “абсолютным” стараниям Эпштейна – А. М.) …“ – Более того, “… было провозглашено и реализовано … что советское государство является общенародным государством, в котором отсутствуют классы и слои, заинтересованные в восстановлении капитализма” на потеху свидетелям восстановления капитализма вещает Эпштейн. Или все-таки  заинтересовано восстановили капитализм марсиане второго нашествия? Либо контрреволюции не было, а просто ПОЧЕМ-ТО кончилась “1 модель” без частной собственности и базарной демократии, чтоб власти переходного периода могли перейти к “модели 3” с теми собственностью и демократией (типа в Швеции и т. д.)? А “провозглашено и реализовано” – это, конечно, замечательно; вроде коммунизма с 1980 года, или провозглашения и реализации качественного улучшения работы МВД через переименование милиции в полицию. – “… резко изменился характер борьбы органов безопасности (уже не нацистских масштабов, ура социализму! – А. М.) с активными противниками советского строя, численность которых была очень невелика” По Эпштейну невозможно понять очень великую численность через поколение “к 60м годам” антисоветчиков 90х и позднее. С позиций разложения социализма с 30х годов при выделении фактической (не по праву; кримининальной фактически) элиты и т. д. это более понятно. А когда жесткий режим установления всевластия элиты был ею отброшен уже за ненадобностью и из-за неудобств для спокойного существования (как буржуазией режимы якобинцев или Кромвеля) – началась эволюция к капитализму уже непосредственная. Именно в это благословленное время, наряду с прямой капитализацией элиты и формированием подпольного капитализма, началось буржуазное диссидентство и еще более опасный скептицизм народа: популярность Высоцкого и т. п., анекдоты про вождей (при Сталине за Сталина могли линчевать), былых (Чапаев) и новых (Гагарин) кумиров, обращение к зарубежным ценностяи и пр., что готовило контрреволюцию.

           “Но, говоря о диктаторском характере режима, речь, видимо (? – А. М.), должна идти не только и не столько о репрессиях против противников советского строя, сколько о МАССОВЫХ ПРИМИНЕНИЯХ МЕТОДОВ НАСИЛИЯ к населению, о насилии по отношению к массам” (Маркс именно так понимал ДИКТАТУРУ и пролетариата?) – Если массы брыкаются. А если мы Брежнева на Красной площади или еще более рискованно Ельцина 70х на Площади 5 года дураками не называли, анекдоты про партию рассказывали только среди своих, с собраний почти не сбегали, голосовали на них как надо и т. д. – затем же нас раздражать дополнительно массовыми применениями методов насилия? Мы и так были смирные со времен массового применения насилия сталинских времен. Вот если бы поднялись, как в Новочеркасске … – “Однако это не имело место в период 60-80х годов” После 1945 года в Западной Германии и т. д.  по-нацистски массовое применение методов насилия не имело место – следовательно, там не диктатура буржуазии (в духе ее понимания Классиками), а надклассовая демократия, которой так не хватало 1 и даже 2 “моделям” социализма! Или вообще там быстро установилась “3 модель” в понимании “критического марксиста” (многоукладная экономика с обязательной и никак не оговоренной частной собственностью, рыночно-государственным ее регулированием, базарной демократией и т. д.)?

          “Можно и нужно говорить о цензуре … во многих случаях она была излишне жестокой и необоснованной, но, во-первых, … она была все же в какой-то форме НЕОБХОДИМА ДЛЯ СОХРАНЕНИЯ ТОЙ ФАЗЫ СОЦИАЛИЗМА, КОТОРАЯ СЛОЖИЛАСЬ в СССР (цель оправдывает средства? – это не А. М., это иезуиты), а во-ворых … она носила далеко не только политический характер, но существенно способствовала обеспечению высокого качества идущих в массы произведений культуры, в-третьих в политическом  плане она постепенно смягчалась …” Нацистская диктатура была потому, что, по мнению буржуазии, была НЕОБХОДИМА ДЛЯ СОХРАНРЕНИЯ ТОЙ ФАЗЫ КАПИТАЛИЗМА, КОТОРАЯ СЛОЖИЛАСЬ В ГЕРМАНИИ. Можно и нужно говорить (желательно не только при капитализме, когда много можно и НУЖНО болтать на пользу базарной демократии) о цензуре при строе, который существует вопреки действию капиталистических производительных сил с их естественными последствиями (но говорить отучила сталинщина убийством Троцкого и т. д.– на перспективу). Во многих случаях (Гражданская война и Интервенция и пр.) она должна быть жесткой. Но именно при социализме она не должна быть необоснованной и рьяно жестокой, должна быть тонкой, грамотной – особенно, когда существуют соблазны Голоса Америки и т. п. Просто держать и не пущать – это отступление (а социализм отступать может только в капитализм). Особенно, когда цензуриловались правдоискатели типа Виктора Некрасова, очень убедительный агитатор за коммунизм (не лже-социализм) Иван Ефремов, когда Лапин цензурировал артистов и по пятому пункту (как нацисты и сионисты) и т. д. Это стратегически на пользу вызревающему капитализму (вроде сухого закона и прочему закручиванию “социалистических гаек” в начале горбачевщины), но это выгодно было тактически для продления существования той фазы социализма, которая объективно все равно выводила на капитализм. Правда, цензура отсеивала и всякие помои, которые сейчас заполнили экраны, сцены, выставочные залы  и книжные прилавки – тем мешая выработке противоядия от них (потому в 90е помоями массово упивались и с тех пор втянулись). Но цензура пропускала всякий официозный вздор, настраивая народ против социализма. И наконец – как цензура “политически смягчалась”…  Смягчение Оттепели во многом перечеркнул Застой. А “опыт второй половины 80-х годов” и Эпштейн оценивает негативно. – “И, наконец, в-четвертых, цензуру в тот период нельзя (это какой же цензор постановил? – А. М.) отнести к диктаторским методам воздействия на общество, так как цензура не подавление, а ограничение …”, а ограничение абсолютно не подавление, надо понимать (опять жулькает термины “критический неопозитивист”). Видимо, могут быть кровавые диктатуры без всякой цензуры и распрекрасные демократии с чугунной цензурой? Согласно марксизму и просто логике понятий: всякая власть (не на словах) – диктатура, которая диктует к исполнению, буржуазная демократия – в том числе. Но буржуазная диктатура особенно демагогическая, себя обычно подает демократией (нацизм и т. д. – в резерве, если демагогия не справится с охраной капитализма), а твердую власть победившего пролетариата – диктатурой в мещанском понимании. Власть всегда с цензурой. Капитализм (без нацистских и т. п. “крайностей”) отличается скрытыми формами цензуры. Можно не создавать специальные службы – достаточно не давать денег; и для гарантии – шельмование в СМИ (которые и без специальной цензуры не вякнут против хозяев – капиталистов и буржуазных чиновников); лишь на крайние случаи – сфабрикованные дела, неуловимые киллеры и т. д. А в общем – надежно. После того, как в 30е годы были сильно ослаблены прокоммунистические потенции общества, заданные Октябрем, главной движущей силой общества стала надстройка, аппарат (цензура в том числе), бюрократия – в борьбе и с внешними влияниями, и с явлениями внутренними.  

            “… социальные отношения в СССР в послесталинский период могут быть охарактеризованы (по аналогии с социально-ориентированной рыночной экономикой) как отношения классового мира …” Т. е. в сталинский период социальные отношения были отношениями классовой войны –  при том, что кулачество было ликвидировано как класс еще в 30е годы (а последующий антикоммунистический автотеррор нацистских масштабов, какого не было в Гражданку, видимо классовая война против подкулачников и Троцкий – заграничный подкулачник?). А с кем была “классовая война” на рубеже 40х-50х, после которой разом вдруг наступил классовый мир? Но самое интересное – аналогия с социально-ориентированной рыночной экономикой, т. е. капитализмом (по не “критической” терминологии Классиков) развитых стран, особенно при социал-демократических режимах. О сталинском периоде Эпштейн вообще распространяется меньше, чем о послесталинском, хотя и защищает его от критики самого способного члена ленинского руководства. А вот после него – аналогия с тем, чего против большевиков добивались ревизионисты и центристы. Осталось добавить не оговоренную частную собственность, базарную демократию с ее партийным плюрализмом, в котором найдется уголок и марксистской партии (как в США или Швеции) – и идеальный социализм, неопределенная идея которого бродила по Европе задолго до Манифеста, будет в нашей стране, наконец-то, готов. А кто против этой пасторали – тот не “критический марксист” в духе Бернштейна или Каутского, а догматик, утопист в духе Классиков.  Отличие Эпштейна от канонических социал-демократов – сравнительно теплое отношение к реальному социализму, даже отчасти к сталинщине. Совсем как у не критических не марксистов КПРФ. Хотя и путинский режим не перечеркивает советское прошлое полностью (и он претендует на социально-ориентируемую рыночную экономику) – в отличие от лиходеев 90х. Мои поздравления Эпштейну на предмет компании его единомышленников. А, заодно, АЛЬТЕРНАТИВАМ, за возможность и этому “критическому марксисту” гласно реализовать свое право на плюрализм мнений. Не все удостаиваются такой чести.

 

 

                                                   ЗАКЛЮЧЕНИЕ ПО СТАТЬЯМ ЭПШТЕЙНА

                                                                                       ПЕТУШИЛСЯ, ПЕТУШИЛСЯ – А НА ДЕЛЕ

                                                                                       ОКАЗАЛСЯ МОКРОЙ КУРИЦЕЙ

                                                                                                     Из журнала КРОКОДИЛ  былых лет

                                                          

          Общий итог трем статья в АЛЬТЕРНАТИВАХ Эпштейн подвел в последней – оказывается, он старался для “аналогии социально-ориентированной  рыночной экономике”. Потому и ранее агитировал в пользу своих 2 и особенно 3 “модели” против даже и так распрекрасной 1; и за буржуазную демагогию в ущерб реальным советской политической системе и народной демократии. При этом Эпштейн резко против и всего послесовестского капитализма, начиная с “реформ” Горбачева и его команды. Он за немедленно современный отлаженный капитализм самых развитых стран типа в названных им Японии, Австрии, Германии, но против российской помеси первоначального накопления капитала и западных заимствований в пользу монолита последних, а вероятный его идеал “3 модели социализма” – “социализм” Швеции, Скандинавии. Для прошедших школу горбачевской Перестройки многих советских интеллигентов, части советской бюрократии, номенклатуры, обращение к позднему КАПИТАЛИЗМУ как идеалу, типично. Типично и то, что особо прилизанные образцы ПОЗДНЕГО капитализма многие такие перестроившиеся нередко подают идеалом социализма. При этом логично такие перевертыши реальный социализм XX века оплевывают, особенно смакуя преступления сталинщины. Это – ревизионисты от советского строя. Но есть и центристы. Они говорят, что все или многое в СССР было хорошо, но после капстройски или, если говорить “критически”, “исчезновения модели 1” (а по-марксистски – социальной контрреволюции как смены формаций) надо смириться с капитализмом  (Революция исчерпала свой лимит?), бодро и мирно идти к социализму по пути, намеченном век назад Бернштейном и особенно Каутским (т. е. ТОЖЕ с клятвами приверженности марксистским идеалам, прежнему движению к коммунизму, но откровенно к наличной уже реальности Японии и т. д.). Массово этим занимается КПРФ (своего рода комм-демократия, ТОЖЕ демократию понимающая буржуазно-мещански). Но есть гордые одиночки подобного типа, иногда члены даже марксистских организаций и течений. Одним из них является Эпштейн.

          В первой статье Эпштейн уверяет, что в СССР был прекрасный социализм, на манер центристов споря с откровенными буржуазными пропагандистами, прямыми ревизионистами. Сталинский период он осмотрительно замалчивает. Во второй статье он сталинский период осмотрительно защищает – от разящей критики Троцкого. В третьей статье более детально анализирует строй СССР, анализирует – ЧТО  надо было ДЕЛАТЬ – и намекает, что надо идти к позднему капитализму.  За всеми своими пафосными апологиями социализма Эпштейн “объективно” и без пафоса сдает назад, в духе “позитивистской диалектики” – с одной стороны (перечисление элементов этой стороны), но с другой стороны (соответствующий реестр). Котлеты отдельно, мухи отдельно. Не оспорив советской традиции понимать социализм XX века первой фазой послекапиталистической формации, Эпштейн практически не рассматривает конкретные причины некоммунистических “с другой стороны”. Поминание мимоходом отсталости страны слишком обще и банально, но главное – не мешает пафосу Эпштейна. А его роковые монополии – вывернутое непонимание монополий капиталистической собственности и парадигмы буржуазной идеологии. Разрывая пафосную и критическую стороны своих трудов, Эпштейн разрывает и ступени реального социализма (то помалкивая про бывшее до 50х или 30х годов – об Октябре, Ленине вообще ни слова – то помалкивая об их последствиях).  С тем он обходит причины краха социализма; о генезисе капитализма в СССР “критический марксист” и не заикается. И почему-то кто-то не сменил 1  “модель” на 3. Виноваты, видимо, случайный и злой гений Михаил Малый с откуда-то взявшейся в прекрасном социализме его командой, вызвавшие почему-то стремительное появление буржуазии. Мистика. Отдельные моменты про карьеристов и т. д., про последствия “монополий” тонут в море апологии или поверхностного “с другой стороны”. Как истовый “критический марксист”, Эпштейн очень критичен к Классикам. Дело не в том, что он очень редко и невнятно вспоминает ИМЕНА. Он формации и социальные революции Классиков подменяет своими поверхностными “моделями” и их сменами, даже исчезновением, без указания причин и движущих сил смен; его предложения ИДЕЙНО бесхребетны, КЛАССОВО безадресны – НАДКЛАССОВЫ в духе буржуазной демагогии (на классах, классовой борьбе “марксист” Эпштейн критически не зацикливается). Даже тенденций к классовой борьбе он не видит ни в прокапиталистическом социализме, ни в аналогии социально-ориентированной рыночной экономике с ее представительной демократией, ни при смене “1 модели” современным капитализмом, ни в нем.  И уж мелочью является дополнение к замалчиванию марксизма и к плоской “диалектике” Эпштейна его неопозитивистское словоблудие с терминами БЮРОКРАТИЯ, НОМЕНКЛАТУРА, БОНАПАРТИЗМ, соответственно обращение не к Классикам, разным серьезным исследованиям, а к толковым словарям  (ладно не к Христу и Аллаху – классикам КПРФ).

          Я не вижу причин подходить к марксизму Классиков с позиций критической критики каких-то особенных “критических марксистов”. Марксизм (включая разработки XX века – без генсековских выкрутасов и т. д.) –  обществоведение невиданного прежде уровня. А когда знание достигает некоторого уровня – оно становится фактором, позволяющим преобразовывать предмет познания. В отношении преобразования природы – это давняя банальность. Последний тезис о Фейербахе Маркса четко формулирует необходимость МЕНЯТЬ ПОЗНАННЫЙ МИР, а не просто с ученым видом плыть по его научно описанной стихии. Общество,  не (достаточно) познанное, пытались менять бабувисты и прочие волюнтаристы (как ранее природу – разные шаманы, колдуны и т. д.). Плыть по течению капитализма предлагают (социал-)апологеты капитализма, уверяющие, что естественного конца течению быть не может (хотя бы потому, что поздний капитализм – идеал “3 модели”?). А первоначальный (таковой во многом до сих пор) марксизм открыл возможности сознательного изменения хода истории, но пока без гарантий его полного успеха – что подтвердили наличие социализма XX века и его “крах” (а раньше особенно II Интернационал и крах его). Послекапиталистическая формация должна возникнуть в ходе коммунистической революции, как результат перерастания производительными силами капиталистических производственных отношений, появления производственных отношений новых, с тем новых социальных сил, их идеологии, элементов их культуры и т. д. Так, например,  капитализм в Англии XVII революционно установился на базе “малой промышленной революции” и появления (ранних) классов капитализма (“новое дворянство” и др.) с выработкой революционной идеологии адаптированного кальвинизма, появлением новой культуры (естествознание Гильберта, Гарвея и пр.; философия Бэкона и Чербери; архитектура Иниго Джонса; и пр.). Молодые Маркс и Энгельс сочли, что производительные силы развитых стран в середине XIX века перерастали капитализм (убедительный аргумент – кризисы ПЕРЕпроизводства). С тем они интерпретировали только народившийся классический пролетариат той НОВОЙ силой, которая ДОЛЖНА свергнуть старый строй, а Революцию 1848 года – как НАЧАЛО Мировой революции, напрямую или перманентно призванную установить коммунизм. А тогда ведь вырабатывались САМЫЕ ОСНОВЫ марксизма. Полтора века спустя особенно понятно, что производительные силы в XIX веке не переросли капитализм даже в Англии, что Революция 1848 года никак не могла быть началом коммунистической, что даже классический пролетариат не мог быть естественно коммунистическим фактором, возникшим в конце капиталистической формации на основе перерастания капитализма производительными силами (как ранние буржуазия и ПРОЛЕТАРИАТ – в конце феодализма, который они-то и свергали). Канонической коммунистической революции нет до сих пор в самых развитых (более, чем век назад) странах капитализма, социализм пережил крах. Это смущает даже идейных марксистов, а ревизионистам и центристам дает простор для спекуляций. Все Классики корректировали самый начальный марксизм, но недостаточно; после них – того хуже.

             “Познание мира философами” нужно базировать особенно на работах Первых классиков – и марксистской науке после них. А искусство изменять познанный мир нужно осваивать через осмысление практики движения к коммунизму почти двух веков, начиная с Маркса и Энгельса, полусознательных  поразительной удачи рывка Кубы и неудачи Че Гевары в Больвии и т. д. – но прежде всего, нужно осмысливать практические решения Ленина…  Борьбу за Устав большевистской партии против СТИХИЙНОГО желания ИСТОВЫХ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТОВ иметь партию побольше. Поворот (при новой ситуации) в Апрельских тезисах от прежней БОЛЬШЕВИСТСКОЙ тактики, которую сам Ленин отстаивал ранее, и которая стала ПРИВЫЧНОЙ для многих большевиков. Октябрь  без ЕСТЕСТВЕННОЙ для МАРКСИСТОВ отсталой страны оглядки на Запад в принципе, но относительной в узких рамках чрезвычайной эпохи. Принятие ЭСЕРОВСКОЙ аграрной программы. Брестский мир, нестерпимо ПОХАБНЫЙ и для ЛЕНИНА, но жизненно необходимый. НЭП, НЕВОЗМОЖНЫЙ для РЕВОЛЮЦИОНЕРОВ в свете прежних представлений, но спасительный без ожидавшейся Мировой революции. И т. д. Ленин сумел по-марксистски вывести на социалистическую революцию, на социализм отдельно взятую и отсталую страну, чего не сумели  сделать марксисты и не захотели центристы стран, объективно к коммунизму гораздо более близких. Ленин шел и на похабные компромиссы – не сдавая основные позиции (как это делают социал-оппортунисты, в том числе “якобы левые”). РЕВОЛЮЦИЯ (в широком смысле, включает НЭП – режим закрепления победы, вроде закрепляющих режимов Кромвеля,  Наполеона, Столыпина; но закрепления в неблагоприятных условиях, в отсталой стране без ожидавшегося внешнего буксира, потому в форме канонических Реставраций) победила – но отдельно взято и опережающе относительно производительных сил.  Предстоял не просчитанный ранее (без буксира коммунизма) путь к коммунизму страны, едва вышедшей из феодализма, опустошенной годами войн и в борьбе с гораздо более мощным капиталистическим окружением. Сказать, что “… труд этот, Ваня, был страшно громадный …” – не сказать ничего. Задним числом нужно понимать, что и речи не могло быть о хотя бы ранней фазе именно послекапиталистической формации, что оптимальной была бы только альтернатива капитализму, для трудящихся лучшая, чем капитализм при РАВНЫХ производительных силах. Это маловероятно, но реально – особенно если уж не спасительный коммунистический буксир, то хотя бы не выматывающий мощный тормоз капиталистического окружения, если бы гораздо выше уровень марксизма и всегда хотя бы один Классик. Но особые факторы не сработали – не было социалистического, хотя бы социал-демократического, окружения, уровень марксизма был недостаточен, а редких Классиков-гениев изначально не заменяла дружная работа талантливых большевиков. И процесс пошел – до 90х. Я давно удивляюсь не тому, что реальный социализм обладал многими некоммунистическими пороками, а тому, что он вообще просуществовал (даже негативно меняясь) десятилетия. Видимо, потенциал освобождения эксплуатируемых, его инерция – очень важный фактор исторического развития, так проявившийся впервые.

          Самый идеальный социализм на базе капиталистических производительных сил не может не иметь пережитков, черт, элементов капитализма – самих названных сил, классов, надстройки (партии, даже ПОСТОЯННОЙ ДИКТАТУРЫ) и пр. Но все это должно быть, т. с., социализировано в прокоммунистическо духе. Производительные силы должны быстро приближаться к коммунистическим, классы должны быть не эксплуатируемыми и неэксплуатирующими без всякой, хотя бы только и фактической, элиты (и никаких фактических сословий), государство все больше должно ограничиваться социалистическим самоуправлением, партия становиться все более нового типа и т. д. Капиталистическое, что возможно – должно уничтожаться; что временно вынужденно оставляется – под жесткие, но все менее политические, учет и контроль, все более общественные. Условием этого должны быть субъектность масс (все большая грамотность, все лучшее понимание ситуации и перспектив, все более не слепая вера Авангарду и пр.) и особенно острия социалистического субъекта (марксистской партии, может в братском блоке с другими партиями социалистического выбора, еще более широком объединением активистов). Крайне важно развитие марксизма дальше Классиков. И обязательна гласная правда о состоянии общества, хотя бы и горькая – в духе освещения Гражданской войны и голода 1921 года или сводок Совинформбюро. В XX веке реальный социализм хорошего приближения к идеалу не выдержал. В СССР до 30х годов действовали импульс Октября, традиции старого большевизма – социализм был тяжким, но прокоммунистическим. Затем, (после смерти Ленина) постепенно (как нарастание нацистского мотива в Ленинградской симфонии) стихия пережитков и нажитков крепла. В 30е годы негативы перевесили. Социализм стал прокапиталистическим (с господствующей фактической элитой, немалой партийной сословностью и пр.), способ существования которого – имитация прокоммунистического социализма (с социалистическим самоуправлением и др.), а потому определенная действительно прокоммунистичность (ее всплески – Оттепель, андроповская Предперестройка + отчасти и Перестройка). Но главное – прокапиталистический социализм создал условия для генезиса капитализма (перестройка бюрократии в буржуазную, прямой подпольный капитализм, деморализация масс и пр.). Итог – социальная капиталистическая контрреволюция (революция с обратным знаком), победа все еще капиталистических производительных сил, капитализма.

           Эпштейн, запутывая проблемы формационного анализа социализма набором “моделей”, затиранием вопросов о контрреволюции конца XX века и грядущей Революции поочередными “с одной стороны, но с другой стороны”, подводит к своему итогу – “(по аналогии с социально – ориентированной рыночной экономикой) как отношения классового, социального мира, базирующегося на государственной собственности и централизованном управлении экономикой в интересах классов и слоев при наличии существенных неантагонистических противоречий”. Вроде бы даже идеал социализма – но по аналогии с социально-ориентированным капитализмом, с ранее апелляциями к неоговоренной частной собственности, к буржуазной демократии без полемики с Лениным по Советской власти. Типичный социал-демократ не марксист. Специфика – не социал-демократическая (но в духе комм-демократов КПРФ) апология реального социализма, даже сталинщины. Первое – суть, программа. Последнее – то ли осознанное прикрытие оппортунизма; то ли не осознная ностальгия по представлениям юности, по привычной социалистической культуре, может по утерянным привилегиям номенклатуры без компенсирующих успехов при диком капитализме и т. д. Что касается социальной ориентации позднего капитализма, особенно в Швеции и т. д., но также в США и др. … Поздний первобытный строй – на базе производящей экономики с впервые социальной специализацией и потому некоторыми социальными различиями – в чем-то предвосхищал строй эксплуататорского общества, его социальное неравенство. Поздний рабовладельческий строй (Римская империя IV-VI века и пр.) до сих пор даже марксистами считается в той или иной степени феодальным или переходным (либо более размыто – средневековым). В позднем феодализме (канон – Западной Европы с середины второго тысячелетия) даже марксисты находят ДАВНЮЮ буржуазию, буржуазный Ренессанс и т. п. И поздний капитализм (в развитых странах с середины XX) ОБЪЕКТИВНО предвосхищает послекапиталистическую формацию –  и восхищает Эпштейна в качестве социализма “3 модели”. Но и поздний первобытный строй, и поздний строй рабовладельческий, и поздний феодализм не перетекали плавно в последующие формации, а свергались социальными революциями, которые и устанавливали новые формации. Это ясно в отношении смены феодализма капитализмом, но есть наработки и по предыдущим социальным революциям. Поздний капитализм тоже должен быть свергнут – коммунистической (КАНОНИЧЕСКОЙ В САМЫХ РАЗВИТЫХ КАПИТАЛИСТИЧЕСКИХ СТРАНАХ) социальной революцией. Надо только понимать, что эта революция не должна быть в крайних возможных формах (применение ядерного оружия и т. д.) и может произойти без этих форм (современные реакционеры более доступны убеждениям, пониманию закономерностей развития общества и т. п., чем их предшественники – УБЕДИТЕЛЬНАЯ, ВЫСОКОНАУЧНАЯ коммунистическая идеология доступна для внесения извне и для многих капиталистов; и др.). Тем не менее: социальная революция это не стрельба, террор и т. д. по сути, но этот настолько качественный перелом в развитии, что абсолютно без стрельбы, террора не обойтись. Задача именно марксистов свести их до безопасного минимума, чтоб неизбежная гибель капитализма не вылилась в гибель человечества (это для фанатичных капиталистов лучше смерть, чем коммунизм). Да и без этой “крайности” установление самого гуманного строя ДОЛЖНО быть максимально гуманным (чтоб средствами не исказить цель), даже социалистические революции XX века – не указ. Но разговоры о гуманности и пр. могут быть прикрытием реакции, сохранения капитализма.

           Социализм отсталых стран в идеале – особый, преждевременный по формационным нормам, переход к коммунизму от не финального капитализма (путь социалистической ориентации на буксире коммунизма, хотя бы социализма – от докапитализма). Опыт социализма, социалистических революций не может быть прямо перенесен на коммунистические каноны. Хуже того – первый блин XX века вышел комом, его опыт нужно использовать крайне осторожно. И все же его опыт (негативный тоже) будет бесценен, когда отсталые страны перманентно пойдут к коммунизму на буксире этого строя в развитых странах (и тем более, если раньше). Только нужен марксистский анализ социализма  XX века, нужен анализ развития Кубы, Китая, Вьетнама в веке XXI, опыта Венесуэлы и т. д.; даже позднего капитализма, особенно его социал-демократического варианта. Все пригодится. Но анализ именно МАРКСИСТСКИЙ, а не рассуждения о веках социалистической идеи до Маркса и эклектика практических примеров (так можно вспомнить Золотой век, тридевятые государства, рай; или Христа, как “первого коммуниста”, общины первых христиан, колонии утопистов и пр., к теме социализма XX века отношение имеющее отдаленное; национал-социализм, наконец). Критикуемый здесь “критический марксист” марксистского анализа, по-моему, не дает. Скорее – прикрытое решительной защитой сталинщины сползание к социал-оппортунизму. Разложив социализм на “модели”  и тщательно обходя деятельность Ленина, Эпштейн почти не рассматривает очень неопределенную “модель” времен Триумфального шествия Советской власти при расчете на быструю Западную революцию, которая задаст коммунистическую конкретику дальнейшей “модели”. Ждал ее и Ленин – он только, в отличии от “левых коммунистов”, не строил необходимость на возможности. После полной (не окончательной) победы Советской власти, но при “задержке” Западной революции приходилось в отсталой стране начинать движение к коммунизму отдельно взято – Ленин пишет работу “Очередные задачи советской власти” (на которую сослался, когда начал агитировать за НЭП); еще осенью 1918 года планировалось нечто вроде нэповского продналога. Но неожиданно мощное сопротивление буржуазии и “Революция на Западе” неожиданно слабая вынудили от намечающейся “2 модели” перейти к незапланированному ранее “военному коммунизму”. Когда же сопротивление буржуазии было окончательно подавлено, но “Революция на Западе” стала даже спадать, пришлось от “1 модели” перейти к похабному НЭПу. И дальше надо было все более совершенствовать социализм, корректируя его “модели” в зависимости от ОБЪЕКТИВНЫХ ситуаций. Но Ленин умер, ленинцы без него не потянули, а объективная ситуация была хуже, чем виделось и Ленину. Правильно констатировав завершение послевоенного революционного подъема и необходимость коррекции НЭПа, ленинцы в 1925 году скорректировали его неверно, получили “забастовку кулаков 1927 года”. Начались метания, волюнтаризм, эмпиризм (при стихийном разложении Авангарда). И вышла односторонняя “1 модель”, тупиковая. После Войны в разных странах социализма эта “модель” корректировалась, но без большого толка. Результат – внутренний “крах социализма” как раз тогда, когда его потенциал уже надежно предохранял от внешней опасности со стороны даже более сильного капитализма. Перспективы Кубы (особенно из-за малых размеров и очень отдельной взятости) и Китая с Вьетнамом (в силу других причин) мне сейчас представляются неопределенными.

                                                                                 P. S.

         В заключение – не для всех времен и народов предложение понимания общественной собственности при социализме. Это не вполне именно общественная собственность коммунизма. Общественная собственность социализма неизбежно несколько отчуждена от общества. При всем возможном разнообразии все формы собственности подчинены, так или иначе, командиру-государству и комиссару-партии (или иной организации марксистов), которые неизбежно как-то надстроечны, т. е. как-то подняты НАД обществом. Проблема в том, чтоб то отчуждение было всегда меньше, чем в эксплуататорских формациях, чтоб вся надстройка социализма была надстройкой все менее, все более дополнялась общественным учетом и контролем, ограничивалась общественным самоуправлением. При капиталистических производительных силах автоматически это невозможно – автоматически будет что-то вроде превращения вождей, жрецов, старейшин разлагающегося первобытного строя в знать (схоже лидеров первоначального христианства в епископов; и т. п.). Но сознательная организация искусственного преодоления социализмом черт, элементов классового строя в направлении коммунизма неизбежно падает на один из “элементов” – социалистическую надстройку, особенно на марксистскую партию, для которой партмаксимум и т. п.– не “мелкобуржуазная уравниловка” и т.д. В этом драма. Либо надстройка изживет сама себя, параллельно организуя изживание всего другого пережиточного из классового строя – либо необузданная, даже непонятная и все более приятная стихия общества на капиталистических производительных силах приведет к тем или иным 30м годам – а затем и к 90м.

           Если оставить основные средства производства в реальной собственности капиталистов (т. е. сохранить крупную частную собственность, а с тем основную общественную мощь в руках буржуазии с ее естественно классовыми интерсами) – это естество при капиталистических производительных силах так или иначе сломает любой формальный социализм. А даже при социал-демократических режимах надстройка с опорой на массы не подчиняет общество социалистическому развитию, смешанная экономика остается капиталистической, государство – буржуазным, а социал-демократы – буржуазной (формационно, идейно) партией.

         И еще … Если социалистическую демократию пустить на самотек, она размоет любую социалистическую надстройку и с тем – социализм. Но самотек должен предотвращаться не массовыми репрессиями и даже не столько цензурой – сколько умением марксистов по-ленински убеждать, в том числе личным примером, поведением, образом жизни. Без этого – сначала бюрократизация, выделение в элиту марксистов, а затем откровенное самоотрицание с  формальной свободой без всяких ограничений (при капитализме свобода ограничивается интересами господствующего класса), как в Венгрии 1956, Чехословакии 1968, в СССР конца 80х – т. е. форма контрреволюции.