АНАЛИЗ СИНТЕЗА

АНАЛИЗ СИНТЕЗА

                                    “… сильный теоретик-марксист. …Социалдемократия …   

                     успеха не имела, но в этом он никак не повинен.           

  АЛЬТЕРНАТИВЫ, № 86, с. 9.

         Конспект доклада И. Г. Абрамсона на VI Всероссийской научной конференции “Левые в начале XX столетия и век спустя: остро необходим синтез” (КЛ 104) вызвал у меня чувство досады. В последних моих статьях на сайте РПК и в КЛ я распинаюсь, предостерегая Иосифа Григорьевича от уклона к социал-демократии. А, оказывается, он уже полгода назад предложил не уклон – прямой синтез коммунистов и социал-демократов. К сожалению – я не имею текста доклада, а его конспект неизбежно неполно и потому искаженно передает содержание доклада. Тем не менее – основная линия доклада в конспекте, наверное, отражена. А конспектный уклон от доклада оправдывает мои уклоны от содержания доклада.

         Иосиф Григорьевич констатирует наличие и затрагивает историю двух важнейших левых политических течений XX века, чтоб затем предложить их синтез, заявленный в названии доклада, но смягченный в его финале: “Бить вместе, идти рядом”. Нужна определенность. БСЭ подтвердила мое понимание синтеза как слияния и т. п., а идти рядом – не значит сливаться. Бить самодержавие или фашизм можно как-то вместе (рядом, т. с.) с либералами (кадетами и пр.), даже какими-то консерваторами (типа Черчилля). Практика Народных фронтов, Антигитлеровской коалиции и пр. вполне демонстрирует возможности “бить вместе”. Но скорее разрыв, чем слияние, большевиков с меньшевиками сразу со II Съезда начал Ленин. В странах народной демократии все партии социализма прямо не сливались. А слияния коммунистов и социал-демократов проходили при переходе последних на позиции первых (после краха социализма – скорее наоборот). Если Иосиф Григорьевич предлагает идти рядом в рядах Народного Фронта и т. д. – это проверенно практикой коммунистов и социал-демократов. Но это не синтез. Если же мы, коммунисты намерены сливаться без идейной капитуляции социал-демократов – нужно обоснование отказа от позиции Ленина, от традиции комдвижения, нужно признать Каутского и Бернштейна не ренегатами, а Кровавую собаку Носке – не дегенератом (в чем-то лишь ошиблись трагически и он, и Люксембург с Либкнехтом?). Значит, нужно, центристки не юля, отречься, следуя славному казусу Бернштейна, от того, что мы говорили раньше, самим стать ренегатами.

         В начале доклада Иосиф Григорьевич, во-1, подчеркивает мнение Ленина о вступлении капитализма на рубеже XIX-XX века в ПОСЛЕДНЮЮ стадию формации, во-2 – приводит лапидарное формулирование Марксом условием гибели формации ТОЛЬКО достижение производительными силами некоторого уровня развития. Все Классики считали, что производительные силы на каком-то рубеже XIX-XX века в самых развитых странах капитализм переросли. Ленин конкретизировал это мнение определением империализма как стадии уже загнивания капитализма, уже непосредственного кануна Революции, по сути – как начала межформационного перехода, нечто вроде загнивания феодализма в Англии первой половины XVII века или Франции XVIII. Но ... Именно в странах с наиболее развитыми производительными силами капитализм существует непрерывно с названного рубежа порядка века (развив производительные силы еще более и достаточно позитивно изменив производственные отношения в рамках капитализма), в самых развитых странах социализма с их не самыми развитыми (почему-то) производительными силами социализм рухнул, в остальных его перспективы неопределенны. Палочку-выручалочку в виде субъективного фактора Иосиф Григорьевич или конспект не упоминает, значит дискутировать по ней нет нужды. Итак, Классики ошиблись в определении формационного места самых развитых стран, в понимании уровня развития их производительных сил. Производительные силы не требовали производственных отношений следующего строя, этих отношений тогда не зарождалось, с тем не было естественного генезиса формационно новых общественных сил, субъекта Революции, потому никакой естественной – революционной или эволюционной – борьбы за именно этот строй быть не могло – согласно приведенному высказыванию Маркса и итогам практики XX века. А эволюционные, как не качественные, переходы между качественно различными формациями, вообще нелепы, придуманы буржуазными социалистами для оправдания своей эволюции внутри капитализма.

         Если бы в начале XX века победила ожидаемая Мировая революция (каноническая коммунистическая в развитых странах и перманентная на ее буксире – тянущем за собой или ПЕРЕД СОБОЙ ТОЛКАЮЩЕМ, как понимался Октябрь – в не развитых), была бы практически полная правота Классиков. Если бы в XX веке не было бы вообще какой-то удачи коммунистической попытки – марксисты просто констатировали бы, что неверно были определены формационный статус производительных сил, формационные места самых развитых стран (вроде констатации Энгельса применительно к ситуации середины XIX века в его т. н. Завещании – ВВЕДЕНИИ К РАБОТЕ К. МАРКСА “Классовая борьба во Франции с 1848 по 1950 г.”). Реально победоносный Октябрь в стране, едва вышедшей из феодализма, последующие количественные успехи реального социализма всегда не самых развитых стран без буксира коммунизма не были исчерпывающе объяснены через развитие марксизма. Напротив – недопонятая практика деформировала теоретическое понимание, в чем-то усугубила ошибочное в официозном марксизме. Одно фактическое возвращение к субъективному фактору бабувистов как фактору историкообразующему чего стоит. К этому еще, например, оценки народных восстаний даже раннего феодализма, как уже расшатывающих феодализм (на капиталистическую перспективу задолго до того, как производительные силы начнут требовать послефеодальных отношений?). И пр.

        Я считаю, что ни Каутский, ни Троцкий, ни Сталин или еще кто-то после Маркса, Энгельса и Ленина не были Классиками. Но я признаю т. с. Четвертую коллективную классику в виде достижений марксистской науки XX века, прежде всего и мне лучше известной советской. Эта Классика в чем-то поправила Классиков (например – оспорила мнение Энгельса о Крестьянской войне в Германии как буржуазной революции), но больше наследие Классиков расширила, конкретизировала, обосновала, углубила – при всех ее тоже недостатках (особенно в “марксизме генсеков, чиновников”).

                                                                                        * * *

         Если производительные силы еще не переросли капитализм – так я понимаю пафос цитирования Маркса Иосифом Григорьевичем – значит никакого (ни революционного, ни эволюционного) естественного движения к собственно коммунизму быть не может. Как не могло быть прямого перехода к собственно капитализму в середине феодальной формации или к феодализму – в середине рабовладельческой. Значит, по формационной логике, империализм рубежа XIX-XX века не был последней стадией капитализма, его перезрелость, гниение не были симптомами агонии формации в целом, с тем капитализм развитых стран второй половины XX века (без особого гниения) явно отличен от стадии в этих странах начала XX века. Всем Классикам очень не хватало марксистских разработок XX века, знания его эмпирии. В этом отношении у марксистов XXI века – преимущество перед Классиками. С тем отношением полезно, в том числе, разграничить СТУПЕНЬ формации самых развитых стран рубежа XIX-XX века как ПЕРЕЗРЕЛЫЙ капитализм (удачный термин Ленина) и ЭПОХУ доминирования в разно формационном мире этого перезрелого капитализма как (КЛАССИЧЕСКИЙ) ИМПЕРИАЛИЗМ (эпоху колониальных империй стран перезрелого капитализма, за которыми тянулись отсталые Россия и др.).

        Многие коммунисты после краха социализма уклонились к социал-демократии – вроде бы не без основания. Реальный социализм пережил крах, а социал-демократы в разных странах как будто создали нечто социал-образное (“скандинавский социализм” и пр.). Как ни критикуй этот продукт социал-демократии, нельзя отрицать, что в этом продукте воплотились некоторые ожидания Классиков, давние надежды трудящихся, что этот продукт в чем-то предвосхищает самые продуманные мечты о коммунизме. Дело лишь в том, что предвосхищение последующей формации последним этапом предыдущей – общее правило. Во времена Классиков это плохо осознавалось хотя бы потому, что рубежи формаций понимались слабо. Например, в своем Завещании Энгельс ИТОГОВО сравнивает ожидаемый переход к коммунизму с переходом от Ранней Римской империи к Поздней – как переходы межформационные. В советской же исторической науке было признано, что строй Поздней Римской империи – поздний рабовладельческий – но с тем профеодальный. Признанный поздний феодализм признавался прокапиталистическим не только в плане хронологии. Да и поздний первобытнообщинный строй имел: атрибутивную для классового общества производящую экономику с характерными для него ткачеством, керамикой, металлургией, домами и пр.; не социальное неравенство, но впервые социальную специализацию и потому социальные различия; пр. По аналогии – строй второй половины XX века в самых развитых странах нужно признать поздним капиталистическим, прокоммунистическим, не только в Швеции и т. д., но (другой вариант) и в США (обе названные страны еще в 30х годах первыми начали свои варианты Новых курсов в направлении позднего капитализма) и пр. У всех поздних этапов классовых формаций есть общие черты (регулирование общества особенно сильным государством, резкий разрыв с классической культурой, реформации идеологий и пр.). Особо значимо, что поздние рабы (рабы на пекулии, “закрепощенные колоны”) в чем-то предвосхищали феодально-зависимых, раскрепощенные позднего феодализма – трудящихся капитализма. А современный пролетариат самых развитых стран так отличен от классического (и как страдающего, в том числе), что многие марксисты его потеряли, а буржуазные апологеты стараются подавать как неэксплуатируемый (в духе тружеников коммунизма по представлениям марксистов). Все это так – но поздний рабовладельческий строй Римской империи сменялся феодализмом в середине первого тысячелетия революционно (не эволюционно), поздний феодализм – свергался буржуазными революциями. По формационной логике подобное ждет поздний капитализм, полагаю в ближайшие годы, десятилетия, но не столетия.

          Поздним этапам разных формаций предшествовали этапы классические, формационно срединные, которые по формационной логике не могли быть непосредственными предшественниками формаций последующих. В этих классических этапах четко выделялись две стадии. Первая (каноны: расцвет полиса, культуры и пр. в рабовладельческих Греции и Риме; “золотой век Пальмерстона” 50х-60х годов XIX века в капиталистической Англии) характеризовалась максимальной формационной выраженностью, определенной гармонией общественных отношений, относительно слабой классовой борьбой и т. д.. Такой же была стадия ленно-крепостнического феодализма (рубеж первого-второго тысячелетия в самых развитых странах Западной Европы) до размывающих его подъема городов и сопутствующих явлений (еще далеких от позднего феодализма). Эти стадии – ЗРЕЛОГО классического строя. После такой стадии классический строй сохраняется (эллинистическая Греция, Ранняя Римская империя античности; сословные монархии Франции и Англии, их мелкие копии по княжествам Германии и др.; эпоха классического империализма Англии и других развитых стран), характеризуются сохранением классических отношений, но с обострением их, “империализмом” (эллинистическая экспансия Греции и “империя” Рима; крестовые походы Западной Европы), декадентской культурой (в отношении феодализма такая культура городов и пр. с моментами феодальной УПАДОЧНОСТИ, антифеодальности традиционно оценивается как антидекаданс). Эта стадия характеризуется пиком внутриформационной классовой борьбы (восстание Спартака и более ранние Сицилийские восстания, некоторые другие явления последних веков с. э.; Жакерия и т. д., городские движения, мощные ереси; пролетарское движение времен II Интернационала и в межвоенный период.). Эта стадия (ПЕРЕЗРЕЛАЯ, как обозначил капитализм рубежа XIX-XX века развитых стран Ленин) не является той ступенькой, между которой и ступенькой, являющейся последующей формацией, нет больше ступенек (см. – Ленин, ПСС, т. 34, с. 193). Нет ступеньки между этой стадией и поздним этапом. Внутриформационный пик классовой борьбы классического этапа естественно выводит только на этап поздний. А вот этот поздний этап и является той ступенькой, между которой и следующей формацией нет больше ступенек – только межформационная трансформация, социальная революция (актуальна коммунистическая).

          При переходе от поздних этапов к следующим классовым формациям внутриформационная классовая борьба сменяется межформационной – между классами старой формации и формации новой, которые зарождаются только в конце старой формации, в ее позднем этапе, когда производительные силы перерастают старую формацию, формируют новые производственные отношения, которые преломляются в новых классах. Внутриформационная и межформационная классовая борьба в революциях могут сложно переплетаться, но в Великой французской революции особенно наглядно главную массу контрреволюционеров составили феодально-зависимые крестьяне отсталых областей, а главную массу революционеров – формирующиеся мелкие буржуа и пролетарии областей передовых. Маркс и Энгельс в условиях только устанавливающегося классического капитализма даже в Англии ошибочно приняли начало внутриформационной борьбы только формирующегося классического пролетариата за начало естественной межформационной классовой борьбы. По итогам XX эта ошибка требует констатации. Закон соответствия Маркса и Энгельса и современное знание истории классовых формаций требуют искать творцов послекапиталистического строя только в конце капитализма, позднего, современного, когда перерастающие его производительные силы только формируют новые производственные отношения.

        Классовая борьба внутри формаций, максимальная на перезрелых стадиях классических этапов, поляризовалась в восстания и тихую оппозицию. В Античности рядом со Спартаком и т. д. – упрямые, но (с)мирные ереси типа христианства. В Средние века – нечто подобное. С началом поздних этапов самые яркие проявления внутриформационной классовой борьбы приглушаются, но ереси становятся основами реформаций: христианской – позднего рабовладельческого строя, Реформации – позднего феодализма. И высшие формы классовой борьбы перезрелого классического капитализма с наступлением позднего приглушаются, но социалистическая ересь становится основой господствующей идеологии и политики социал-демократических режимов (надо отметить и определенные реформации религий – обновленчество 60х годов XX века католицизма в первую очередь). Но как в позднем феодализме и далее сохранился почти не реформированный католицизм (а в позднем рабовладельческом строе и далее Индии сохранился античный, в общем, политеизм), так и в позднем капитализме рядом с “буржуазным социализмом” сохранился “буржуазный индивидуализм” (в США и др.). Принципиального различия в свержениях “реформированных” и альтернативных вариантов поздних рабовладельческого строя и феодализма не наблюдается. {А революционная идеология в форме кальвинизма имела место в революциях и католических Нидерландов, и протестантской Англии. В последующих революциях подобная идеология была больше не религиозной – и в протестанских, и в католических странах).} Надо полагать, что в свержениях “социалистического” и “индивидуалистического” вариантов позднего капитализма принципиальных различий тоже быть не должно.

        Выше подчеркивались моменты сходства в явлениях трех формаций. Но капитализм должен иметь свою специфику – как любая формация. А как последняя классовая формация – специфику особенную. Выше отмечались явления естественного, стихийного развития общества. Обществу АТРИБУТИВЕН фактор субъектности, но до капитализма этот фактор только придавал специфику естественному, стихийному развитию. Рамки целенаправленности, воли, организованности и прочих моментов “субъективного фактора” любых субъектов жестко задавались естеством, стихией, его повышенная значимость в каких-то случаях и была случайной. Общественная наука больше идеологически оправдывала практику, нежели обеспечивала ее научную коррекцию. В капитализме общественная наука достигла качественно нового, марксистского уровня. “Философы” теперь смогли не только пристрастно объяснять мир, но и целенаправленно изменять его, его естественное развитие (меньше всего этого хотела бы буржуазия). Возникновение фактора сознательного “производства” общественных отношений накануне коммунизма по значимости сравнимо с возникновением производящей экономики накануне классового общества. Первые опыты такого “производства” не могли не быть “первыми блинами”, стихия и сознательность, естество и искусственность, научное и ошибочное еще тесно переплетались. В общем правильный производственно-формационный подход к реалиям не всегда прикладывался правильно. Роковую роль имело принятие Классиками объективной середины капиталистической формации ее финалом. С тем – начало классической внутриформационной классовой борьбы пролетариата в качестве межформационной борьбы за коммунизм. И т. д. Тем не менее – беспрецедентно глубокое понимание общества позволило марксистам НАЧАТЬ достаточно сознательное общественное движение не по стихии. Пролетарское движение классического капитализма получило неслыханную в истории эксплуатируемых организованность (Интернационалы и пр.). Если прежние еретики и реформаторы свои религиозные потуги напрямую больше прикладывали к себе, к своим семьям, общинам единомышленников, то социал-демократы уже проводили ПОЛИТИКУ приглаживания капитализма в интересах естественного, тред-юнионистского пролетариата. А восстания против эксплуататорского строя в духе прежних эпох теперь обрели невиданные перспективы.

        Рабы дважды свергали власть рабовладельцев на отдельно взятой Сицилии. Мюнстерская коммуна попыталась как-то изгнать феодализм из отдельно взятого Мюнстера. Коммунары Парижа захватили власть в отдельно взятой столице. И т.д. Но все эти успехи эксплуатируемых были быстро и жестоко подавлены. А какие судьбы ждали эти очаги антиклассовых подвижек без прямых военно-политических поражений, говорят судьбы: Гелиополиса Античности, где бывшие рабы просто стали новыми рабовладельцами; Табора Средних веков, где эксплуатированных разгромила новая знать из тех же таборитов; косвенно – мелкобуржуазная возня уцелевших после подавления Коммуны коммунаров, иронически обрисованная Энгельсом (ПРОГРАММА БЛАНКИСТСИХ ЭМИГРАНТОВ КОММУНЫ); часть коммунаров позднее примкнула к реакционно-демогагическому движению генерала Буланже, прямому предшественнику фашизма, а Вайян и др. – к буржуазным социал-шовинистам. В самых развитых странах капитализма социалистическая ересь пережила – при немалых особенностях – судьбы ересей предшествующих формаций, марксизм сильно повлиял на нее, но ее естество, стихию не переломил. Марксизм, при всем его несовершенстве, дал невиданный результат в не самых развитых странах, СЛАБОМ звене мирового капитализма. Реальный социализм не разделил судеб рабских режимов на Сицилии, Мюнстерской и Парижской коммун. К своему “краху” реальный социализм количественно в разных отношениях был вполне сравним с альтернативной системой, его военно-политический разгром исключался. Но глобальный реальный социализм пережил судьбы маленьких Гелилополиса, Табора, разных колоний утопистов – внутреннее разложение и крах (тоже с вредительством извне). Сознательный фактор, объективная субъектность марксистского движения оказались недостаточны, случайности в нужной мере не сработали.

                                                                                   * * *

          Итак… Ни в XIX, ни, в общем, в XX веке капитализм даже самых развитых стран себя не исчерпал, производительные силы его не переросли, новые производственные отношения, формационно новых субъектов не породили. Естественных коммунистических революций в самых развитых странах быть не могло, поэтому перманентных на буксирах коммунистических стран (тянущих за собой или перед собой толкающих) – тоже. Объективные естество, стихия общества на коммунизм не выводили. Почти автоматического, очень добродетельного свержения капитализма быть не могло.

            В XX веке по общим нормам всех классовых формаций естественно, стихийно могла быть только формационная эволюция капитализма в направлении коммунизма. Эта эволюция существенно преломлялась во внутриформационной классовой борьбе, объективная роль которой – не революционное свержение своей формации, но оформление ее эволюции. Правда, в любой классовой формации подобная классовая борьба имела экстремумы с относительными и локальными в пространстве и времени свержениями строя формации. В капитализме четко обозначились два основных варианта ереси, социалистической борьбы. Один в духе христианства Античности и, по сути, с тем же результатом боролся за какое-то совершенствование человека и общества в рамках своей формации. Главные успехи соответственно – христианская и социалистическая реформации при наступлении поздних этапов. Энгельс в Завещании от недостаточности знания формационной истории нечаянно предсказал слишком близкую формационную аналогию в победе христианства и успехах социал-демократии. Второй вариант – относительно успешное искусственное разворачивание естественных потенций восстаний (в духе Спартака или Пугачева) в социалистические революции – начала перманентных переходов к коммунизму от даже раннего капитализма. Маркс и Энгельс такие переходы наметили, а большевики под руководством Ленина впервые реализовали – в расчете на тянущий или толкающий буксир канонической коммунистической революции в странах исчерпанного капитализма. Парадоксальным следствием уровня марксизма в начале XX века стали ошибочность надежд на каноническую революцию в развитых странах с одной стороны, успешное начало перманентного движения к коммунизму отсталых стран без буксира (т. е. очень не по первым Классикам; практически и не по Ленину до только наметок радикального обновления марксизма в его Завещании) – с другой.

          Осмысливая практику XX века, нужно делать выводы... Была объективная возможность успешно следовать естественной эволюции капитализма, “социалистически” подправляя его в интересах тред-юнионистского пролетариата; марксизм для этого не обязателен, эволюционеры, в особой ситуации поигравшись им, затем от него отказались. И была объективная возможность – но без гарантий – опережающего движения к коммунизму искусственно: с сознательным использованием марксистской науки для подчинения стихии, начиная с поднятия пролетариата от тред-юнионистского уровня до коммунистического. Синтез этих двух путей невозможен (возможно подправление каждого с использованием опыта другого). Социал-демократические режимы по классовому подходу – специфическая диктатура буржуазии (не пролетариата); “правильный социализм” – диктатура пролетариата, потом общенародное государство социалистических классов. Какой путь выбирать – выбор каждого. Век назад выборы были полусознательными из-за плохого понимания формационной ситуации и пр. Сейчас оценки прошлого и выбор настоящего нужно делать более осознанно. Обвинять оппортунистов за следование естеству, стихии капитализма – неблагородно; такое следование естественно, стихийно. Но тогда уж лучше бы Каутский, ранее и Бернштейн, все остальные болтуны, не болтали убедительно об актуальной Революции, о своей готовности свергать буржуазию, не вдохновляли бы истовых революционеров надеждой на безусловную поддержку братьев по классу, могучих социал-демократических партий. А уж если побаловались марксизмом при первых Классиках – так надо было всем болтунам отрекаться сразу, вместе с Бернштейном (а не ждать полвека). Социалистическая альтернатива капитализму при тех же капиталистических производительных силах показала свою не гарантированность. Я не считаю возможным задним числом осуждать ни бесперспективные по целям восстания Спартака и т. д., ни слабо перспективную социалистическую попытку XX века. Но мне досадна (мягко говоря) провокационная болтовня псевдомарксистов. Мое твердое мнение, что Ленин не начинал бы Октябрь (и длительную подготовку к нему) если бы знал, что буксира Западной революции во главе с соратниками Маркса не будет. А после Гражданской войны сдаваться красным на вырезание белыми было невозможно, отсталой стране оставалось попытка идти к коммунизму без поддержки хотя бы социализма (не собственно коммунизма) стран передовых, развивать марксизм так, чтоб можно было идти к коммунизму не по стихии без буксира, вполне самостоятельно и сознательно – как плыть на паруснике против ветра или лететь на аппарате тяжелее воздуха. Тем более, что Октябрь все же как-то подтверждал надежды, расчеты марксистов. И сначала еще сохранялась вера во все же формационную исчерпанность капитализма развитых стран, на недолгость трудного пути в одиночку, оставалась надежда на скорое спасение Западной революцией. А болтуны полностью отреклись от марксизма после Второй мировой войны, когда дело зашло уже слишком далеко. Реальный социализм в реальной истории показал немалые успехи, достижения. Насколько же эти успехи, достижения были бы более, необратимее, если бы социал-демократы начала XX века оказались не болтунами от марксизма, но марксистами, если бы центром опережающего коммунизма стала бы не страна, только вышедшая из феодализма, но самые передовые Германия и Франция. А если бы болтуны не провоцировали истинных революционеров – не было бы мало удачной ПОПЫТКИ. СССР не столько демонстрировал преимущества социализма, сколько выживал в борьбе с гораздо более мощным капитализмом; без буксира – с собственными отсталыми производительными силами. Его социализм при таких условиях почти неизбежно должен был деформироваться, дополнительно задавая деформацию и последующих социалистических стран, даже более развитых (но тоже не самых развитых в мире); и позволял злорадство болтунов, что социализм в отсталой стране оказался бесперспективен – “по Марксу”. Возможно – нельзя сильно винить оппортунистические щепки на волнах объективной формационной стихии. Но тогда уж пусть “щепки” и будут считаться именно буржуазными щепками, а не марксистскими пророками и практиками.

                                                                                  * * *

          Надеюсь, я четко обозначил свою позицию по возможностям синтеза двух политических течений – в действительности, которая реальна в прошлом, в исторических рамках капиталистической формации и неудавшейся социалистической альтернативы. Однако, по моему мнению, капиталистическая формация в самых развитых странах сейчас подходит к своему естественному, стихийному, объективному, потому относительно автоматическому и добродетельному финалу. Производительные силы на базе последней технической революции (кибернетика, ядерная и космическая техника, многое другое) перерастают капитализм. Производственные отношения уже позднего капитализма очень специфичны относительно любых предшествующих классового общества и соответствующая специфика все сильнее (общество потребления и пр.). С другой стороны – кризис 1973 подорвал “экономические чудеса” трех десятилетий в ведущих странах и их основу – государственное регулирование, типичное для поздних этапов разных формаций (но осваиваются механизмы негосударственного регулирования – объективно на коммунистическую перспективу). Начавшуюся формационную реакцию исчерпанного капитализма, его именно формационное загнивание очень выразили режимы новых правых, неоконсерваторов особенно 80х годов. Затем картина стала очень неоднозначна, но здесь на внутреннее состояние самых развитых стран извне сильно повлиял “крах социализм”. Этот “крах”, по большому счету случайный фактор в формационной истории, исказил, притормозил, но не отменил начавшуюся трансформацию капитализма в коммунизм. ВСЕ прежние политические течения сейчас не могут не переживать качественного изменения (или отмирания), не могут не требовать переоценки марксистами.

          Естественный, тред-юнионистский пролетариат (и его социал-демократия) может в коммунистической революции стать даже реакционной силой – как крестьяне-вандейцы (а ведь многие из них персонально лет за десять до Великой революции именно на Юге приняли участие в самых ожесточенных тогда выступлениях: антифеодальных, в смысле против конкретных феодалов, форм феодальной эксплуатации – не против феодализма). Факты современности говорят за это. Но и прежний опыт социалистических попыток, взятый догматически, может стать реакционным. Напротив – уже “новые левые” не реализовали, но показали возможность пойти к коммунизму без прямого следования прежним эволюционерам или революционерам. Если мы, марксисты традиции, не хотим оказаться на обочине истории с тем, что коммунизм установят новые люди, открывшие марксизм по-новому (даже как велосипед под другим названием) – мы должны поторопиться. Грамотный подход к Революции требует, в первую очередь, установить те новые общественные силы – прокоммунистические, КОММУНИСТИЧЕСКИЕ по формационной принадлежности – которые ДОЛЖНЫ возникать В КОНЦЕ капитализма, когда производительные силы ПЕРЕРАСТАЮТ старую формацию, формируют НОВЫЕ, некапиталистические производственные отношения, новые ОБЩЕСТВЕННЫЕ силы, новые социальные СУБЪЕКТЫ. Подобно тому, как это происходило в исследованных социальных революциях, начиная с перехода от первобытного строя к классовому. Видимо, новые социальные силы, новые субъекты – современные ТРУЖЕННИКИ-ТВОРЦЫ в разных старых классах, которых (отчасти и которым?) эксплуатировать в прежнем духе экономически невыгодно и практически трудно, которых капитализм стесняет, как феодализм перед буржуазными революциями стеснял “новых дворян”, “новых крестьян” и т.д. Надо по-марксистски углублять, исправлять понимание “креативного класса”, отчасти “среднего класса”, еще чего-то, на что наткнулись буржуазные идеологи, но что они могут понимать только в плане апологии капитализма. Внести обновленное марксистское мировоззрение, приобщить к действительным достижениям культуры социализма, помочь превратиться в сознательный субъект коммунистической революции – главная задача марксистов в отношении обозначенных новых социальных сил финала капитализма. Другая важнейшая задача марксистов – не дать заскорузлым классам капитализма стать вандейской силой. Здесь бесценен опыт поднятия естественного, тред-юнионистского пролетариата до коммунистического, увлечения за ним мелкой буржуазии, некоторый опыт добровольно-принудительного затягивания в социализм мелких и средних капиталистов, буржуазных чиновников. А опыт социал-демократических режимов говорит, что даже в крупную буржуазию можно внести некоторое социалистическое сознание настолько, что она стерпит социал-демократическую форму своей диктатуры. Этот опыт нужно использовать для втаскивания такой буржуазии в коммунизм без гражданских войн с атомным оружием. Новые формы марксистского воздействия особенно нужны в странах самых развитых, до коммунизма объективно дозревших. В неразвитых странах опыт прежнего перманентного движения к коммунизму сохраняет особое значение – но с преодолением многих ошибок. Это перманентное движение может быть только революцией (качественным скачком в развитии, переходом между качественно различными типами общества) по самой сути. Но оно должно быть (в том числе из-за атомных рисков современных гражданских войн и т.д.) революцией грамотной, умной, насколько возможно мирной, эволюционной по форме, ПО-КОММУНИСТИЧЕСКИ (в формационном смысле) ГУМАННОЙ. Здесь опыт эволюции капитализма с социал-демократической спецификой имеет некоторое значение.

          В современных условиях неизбежна качественная перестройка всех прежних политических течений, особенно важно – коммунистического и социал-демократического; но не через механическое слияние традиционных течений. Актуальные “синтезы” в виде смещения коммунистов в социал-демократию, приводящие к появлению причудливых образований вроде дем-сталинистской КПРФ или даже удачливой дем-маоистской компартии Китая и т. п., в плане коммунистической перспективы не годны (если эти партии не перестроятся должным образом). Задачи марксистов в партийном плане, во-1, отмежеваться от немарксистского хлама, тем более хлама антимарксистского в реальном коммунистическом движении XX века. А во-2, отталкиваясь от марксистской традиции, идти дальше, актуально уже к собственно коммунизму. Нужно дальше Классиков и успехов XX века развивать теорию. Нужно по-новому разрабатывать конкретную практику перехода к коммунизму. Во всех случаях нужно использовать все ценное, чего достигли реальные капитализм и социализм, их партии – без сползания на прежние позиции любых из них. Уцелевшее комдвижение может хотя бы формально стать главным решателем этих задач – поскольку формально осталось верным марксизму. Но и ему нужно качественное обновление. А социал-демократии для начала нужно фактическое схождение с буржуазных позиций на марксистские; откровенный, как ренегатство Бернштейна век назад, отказ от ренегатства. И в любом случае эклектика формального синтеза комдвижения и социал-демократии на коммунистическую перспективу негодна, даже опасна буржуазной реакцией.