Сталинизм

КОМ-СТАЛИНИЗМ

     С основных позиций марксизма тип социального строя более всего задается его материальной базой – прежде всего уровнем развития производительных сил. Эта гипотеза Маркса и Энгельса была хорошо обоснована на материалах всемирной истории марксистами ХХ века, особенно советскими учеными – но истории до ХХ века. В отношении социализма ХХ века основные позиции марксизма подверглись ревизии. Было решено, что формационно послекапиталистическое общество создано в СССР первой половины ХХ века, на базе производительных сил очень отсталой страны, отдельно взятой (без помощи более развитых). Хотя в странах, гораздо более развитых, послекапиталистический строй не был создан ни тогда, ни к настоящему времени (“шведский социализм” и т. п. социализмом не принимается), на базе производительных сил еще более высоких – и гораздо более высоких, чем в самых развитых странах социализма перед его “крахом”. Ревизия сохраняется и после этого сурового материального факта – “краха социализма” в самых передовых соцстранах, при производительных силах, намного более развитых, чем в СССР первой половины ХХ века, более близких любым послекапиталистическим, чем в СССР тогда. Мое мнение – после итогов самой материальной проверки марксистской теории практикой ХХ века нужно  преодолеть определенность своего сознания утраченным общественным бытием, нужно с позиций не препарированного генсеками марксизма Классиков осмыслить ту проверку, сам этот марксизм.
     Маркс и Энгельс итогово прогнозировали Революцию на каком-то рубеже ХIХ-ХХ века. Ленин принял этот прогноз, дополнив его своими наработками. Маркс и Энгельс c самого начала понимали Революцию как Мировую, т. е. революцию скольких-то стран разного уровня развития (примерно всех капиталистических?), т. е. не всех внутренне доросших до обязательного свержения капитализма. Для отсталых стран предполагались перманентные революции – на буксире стран передовых. А буксировать – не обязательно тянуть за собой, можно и перед собой толкать. Маркс и Энгельс допускали начало Мировой революции даже в России конца XIX века. Ленин в начале века ХХ (ПСС, т. 10, с.14) дал четкий план-прогноз начала Мировой революции в отсталой России, постепенно разработал научную концепцию перманентной революции в этой конкретной стране, возглавил реализацию своего плана-прогноза, добавочно аргументировал главное условие успешных революций Мировой и перманентных – исчерпанность развития капитализма самых передовых стран. Мировой революционный подъем 1917-23 года (после мирового кризиса капитализма 1914-18) превзошел все предыдущие выступления угнетенных, преломился свержением классового строя в 1/6 мира. Естественно, это было принято как начало Мировой революции всеми марксистами, верными революционной сути марксизма. Тогда это было понятно. После холодного душа практической проверки марксистской теории практикой ХХ века то естественное понимание должно быть перепроверено.
     Мнение всех трех Классиков о создании в самых развитых странах рубежа XIX-XX века материальных предпосылок перехода от капиталистического строя к последующему – с тем перманентных революций в других странах – оказалось ошибочным. Это материальный факт. Как ни понимать события ХХ века – к прогнозу Классиков, при ошибочности их означенного мнения, они отношение имеют опосредственное. А безапелляционные ссылки на оторванные от того мнения Цитаты – не корректны. Моден послеленинский тезис, что это Ленин придумал бодрое движение отдельно взятой отсталой страны к коммунизму, с фактической ревизией наследия Маркса и Энгельса. Популярны две как бы ленинские ревизии. Во-1 – субъективный фактор (у Ленина – только преломляющий объективную заданность), якобы перелопативший закон соответствия характера производственных отношений уровню производительных сил настолько, что коммунизм смог утвердиться в отсталой стране еще век назад, но до сих пор почему-то не может установиться в США, даже век назад намного обгонявших тогдашнюю Россию. Закон соответствия не записан математической формулой, но может быть сформулирован примерно так – мера общественных отношений есть такая функция от меры производительных сил, что с ростом меры производительных сил как-то (не обязательно в линейном выражении) растет мера производственных отношений. Соответствующих мер до сих пор не выработано, но характер общественных отношений часто как-то определяем (поздний феодализм, ранний капитализм и т. д.), а уровень производительных сил неплохо отражают общие экономические (подушевой национальный доход и пр.) и технологические (подушевые производство или потребление энергии и т. д.) параметры. С тем закон соответствия можно использовать при расчетах ситуаций не математически точно, но реально. Если закон соответствия по Марксу и Энгельсу не отбрасывать напрямую (вроде бы никто из заявляющих себя марксистами не рискнул) – как хотя бы формулируется более общий закон соответствия, какая объективная мера предлагается для субъективного фактора (разными авторами определяемого достаточно субъективно, неопределенно и разно)? И как использовать обобщенный закон иначе, чем заявлениями задним числом, что в отсталой России субъективный фактор (почему-то) оказался высок, а в более развитом СССР с более грамотным и социалистически воспитанным народом – (почему-то) нет. Во-2 – “закон” неравномерности развития империалистических стран, якобы открытый Лениным. Но Ленин только констатировал неравномерность развития стран и при империализме (а не только в Античности, Средневековье и пр.), заострил мнение Маркса и Энгельса еще до империализма о возможности начала Мировой революции и в отсталой России.
     Нужно подчеркнуть, что “цитаты” Классиков – не бессистемные угадайки или мистические откровения. Конкретные разработки Классиков – с позиций общих основ марксизма и знания общества (не всегда удачно, как у гениев в любой науке). Тезис о Мировой революции базировался на объективно особой интернациональности капиталистической экономики (очевидной) и объективно особом интернационализме пролетариата (не раз показанным в истории). О возможности ускорения развития отсталых стран передовыми – “в истории тому мы тьму примеров слышим”. Капитализм в Шотландию, Ирландию, более отсталую Северную Америку и т. д. “экспортировала” Англия, буржуазные преобразования на буксире революционной Франции имели место в соседних с ней странах. А пример начала революции в слабом звене – начало Английской революции XVII века выступлением против абсолютизма Стюартов отсталой Шотландии. Кстати, этот отсталый пионер революции сделался потом базой феодальной реакции – повод подумать: полностью гарантировала бы СССР от сталинизма и “краха социализма” свершившаяся Революция на Западе? Нужно отказаться от схоластических выискиваний подходящих Цитат и логического построения приятного в пользу обращения к общим законам марксизма и фактам истории (при цитировании и логике научных). А с этих позиций проверять и конкретные Цитаты.
       Положение, что капитализм – последняя классовая формация, тщательно обосновано Классиками и является аксиомой марксизма. Сейчас это положение подтверждается не только социалистической попыткой ХХ века, но и реалиями развитейшего капитализма (классовая специфика “общества потребления”, смертельная опасность для судеб человечества при атомном и т. п. оружии атрибутивной классовому строю известной повивальной бабки истории, “социалистические” игры позднего капитализма и пр.). Кто не признает изначального положения марксизма – тот просто не марксист. Что капитализм развитых стран дозрел до невозможности существования именно на рубеже XIX-XX века – не вытекающее из Основ и слабо обоснованное мнение, пусть даже Классиков. Практика ХХ века показала ошибочность того мнения. Ошибались Коперник, Ньютон, Эйнштейн и другие гении. Энгельс в 1894, итоговом году своей жизни писал (не отрекаясь от Основ) во Введении к работе К. Маркса “Классовая борьба во Франции” применительно к надеждам марксистов в середине XIX века: “История показала, что мы и все мыслившие подобно нам были неправы. Она ясно показала, что состояние экономического развития … не было настолько зрелым, чтоб устранить капиталистический способ производства…” и далее по тексту. Я не понимаю упрямого нежелания многих сторонников НАУЧНОГО коммунизма прямо сделать подобное научное признание в отношении надежд марксистов рубежа XIX-ХХ века.   
     С называнием разных исторических образований общим термином “формация” принимается их какая-то однотипность, в том числе их какая-то однотипность в плане исторической структуры. Знание общей структуры уже пройденных докапиталистических формаций помогло бы грамотно определить естественно объективный финал формации капиталистической. Не было бы надежды Маркса и Энгельса на Революцию уже в середине XIX, не было бы ожидания всех Классиков Революции в самых развитых странах за век до их капиталистического существования еще и в начале XXI века. Знание общей исторической структуры формаций предполагает какое-то знание уровней развития производительных сил, при которых происходит смена производственных отношений. Без всего такого знания – большее или меньшее гадание, настрой видеть в каждом внутриформационном кризисе кризис межформационного перехода. В Античности кризисы полиса IV века с. э. в Афинах и II-I веков этой эры (на них пришлись самые классические выступления рабов – Спартака и пр.) в Риме были за много веков до феодальной революции. Те кризисы не привели даже к смене классического рабовладельческого строя поздним. Кризис III века н. э. в Римской империи преломил эту смену – но не смену рабовладельческой формации феодализмом (произошедшую века на три позднее). Кризисные явления имели место на всем протяжении феодализма, с самого его начала. Т. н. кризис феодализма XIV-XV века в Западной Европе отразил смену классического феодализма поздним – задолго до буржуазной революции даже в Нидерландах. Какой-то кризис середины XIX века никак не мог привести к смене молодого капитализма иным строем хотя бы в Англии. Циклические экономические кризисы более характерны для классического капитализма - не для позднего. Явный общий кризис классического капитализма (перезревшего с конца XIX века в развитых странах) первой половины ХХ века преломил смену его поздним (например, поздний пролетариат отличается от классического не меньше, чем раб на пекулии и “закрепощенный колон” позднего рабовладельческого строя от классического раба – или раскрепощенный крестьянин позднего феодализма от крепостного феодализма классического; и пр.). К отсталой России начала ХХ века формационные процессы ведущих стран отношение имели относительное, а прямо задавать ускоренный переход России к коммунизму назревшим своим развитые страны не могли за отсутствием такового.
     Когда не определен объективный внутриформационный статус страны – неизбежны теоретические метания и определенность субъективная. Россия начала ХХ века отсталая? Так может она просто последняя среди равных, давно дозревших до перехода к коммунизму? Ленин считал Россию начала ХХ века средне-капиталистической (Запад – исчерпано капиталистическим). А ведь если отбросить заинтересованные формационные выравнивания синхронных стран, не отвечающие концепции формаций (по странам асинхронных), легко понять, что изживание крепостничества в Западной Европе XIV-XV века формационно аналогично его отмене на рубеже века XVIII-XIX в Европе Центральной (регион “второго” издания крепостничества, в том числе Польша) и в 1861 в Восточной. С тем Великой революции конца XVIII – начала XIX века отвечают Революция 1848 и Польское восстание 1863 в Центральной Европе, Революция 1905 года в Восточной. Т. е. в базовых областях России во второй половине XIX века имел место (прокапиталистический, как везде) поздний феодализм, который в начале века ХХ смела Революция 1905 года. Столыпин соответствует Кромвелю и Наполеону (суть их режимов – закрепление победы капитализма), Распутинщина – Реставрациям, Февральская революция – “Славной” 1688 и Революции 1830 года (понятно – процессы в России были сильно искажены развитыми капиталистическими странами). Перед Октябрем в России доминировал едва установившийся ранний капитализм (с отдельными элементами капитализма передового, без которых страна не была бы даже ранне-капиталистической; более развитый запад Российской империи не доминировал, уступал Западу – и не вовремя отпал от Страны Советов).
     Наша страна 1917 года формационно соответствовала примерно Англии года 1700 и Франции 30х годов XIX века, естественно до индустриализации была бы ранней капиталистической – как названные до их промышленных переворотов. Естественно ей бы тоже предстояло прохождение практически всей капиталистической формации. Оценки общих экономических показателей, отражающих уровни производительных сил, говорят о том же. С тем считает социализм ХХ века госкапитализмом часть марксистов – игнорируя отличия, какие-то и преимущества этого социализма сравнительно с любым капитализмом в общественных отношениях, надстройке, культуре. Есть смысл обозначить (с учетом практики после Классиков) социализмом не первую фазу общества, более совершенного во всех отношениях, чем любой капитализм, а необычное сочетание капиталистических производительных сил (плюс прочих пережитков, а также нажитков прошлого) и некапиталистических производственных отношений (и пр.). Такое общество с позиций канонического закона соответствия – нонсенс, и если все же возможно, то как временное явление - либо производительные силы будут подтянуты (как?) до опережающих производственных отношений, либо произойдет стихийное приведение последних в соответствие с первыми. Тот “нонсенс” требует прямой и определенной “ревизии” (уточнения, развития) основ марксизма Классиков.
     Естественно человек в тайге должен блуждать по кругу. Но если он знает этот естественный “закон” – может сознательно преодолеть его действие. Вся производственная деятельность людей есть преодоление естества природы (парусники против ветра, самолеты тяжелее воздуха и пр.). Поскольку марксизм претендует на открытие глубинных законов общества, постольку он делает заявку на сознательное изменение естественной стихии развития общества (сначала не очень – ускорение, коррекция и т. д. стихийных процессов). Будущее царство свободы означает, что развитие общества станет вообще естественно искусственным, не стихийным. Но переход от стихийного развития общества к искусственному не может быть разовым. Неизбежен длительный период первых локальных попыток искусственного изменения истории, без гарантированных результатов, с откатами под действием стихии, даже при неполном осознании еще только отчасти сознательной деятельности. Неудачный по названию и нечеткий по пониманию субъективный фактор – не вполне осознанный фактор сознательный (объективно субъект – сознающий объект). Нужно прямо говорить об обобщенном законе соответствия – производственные отношения задаются не только стихийно производительными силами (средствами познания и преобразования природы), но и сознательно средствами познания и преобразования общества (предлагаемый термин – преобразующие силы); а меру сознательности оценивать совокупностью уровней обществознания и политического опыта человечества, умов и грамотности конкретных людей. Формально обобщенный закон действовал всегда. Но в первобытном обществе преобразующие силы равнялись нулю, соответственно “действуя”. В классовом обществе обществознание и политическая надстройка лишь подправляют стихийное развитие, обычно закрепляя стихийно наиболее вероятные варианты развития или выбирая из примерно равно вероятных вариантов. Преобразующие силы больше задаются (опосредственно) производительными силами, нежели наоборот. Сложнейшее по производительным силам и общественным отношениям послеклассовое общество в принципе не сможет существовать без сознательного направления его развития, просто погибнет от стихии гигантских производительных сил и изощренных общественных отношений (предупреждения – угрозы гибели человечества от ядерного оружия, от стихийного переедания широких масс в развитых странах и пр.).
     Первые полусознательные попытки преодолеть стихию развития – марксистское движение вопреки стихийному тред-юнионизму пролетариата и социализм ХХ века (статическая сторона динамичного перманентного движения к коммунизму) в не самых развитых странах. Первое пережило крах II Интернационала, второй – “крах социализма”, естественные по стихии общества на базе капиталистических производительных сил. Чтоб при уровне марксизма широкого рубежа XIX-XX века вообще получилось нечто альтернативное естеству стихии (перманентная революция без буксира канонической, например) – нужны стихийно маловероятные стечения обстоятельств. И очень важны значимо сознательные субъекты – сначала малые исходные (редкие гении в ничтожном количестве, прекрасно владеющие марксизмом), затем весомо развернутые (организации способных марксистов, лучше с гениями), наконец широкие (ведомый авангардом пролетариат, усвоивший элементы марксизма и организованный; ведомые им другие трудящиеся). Но достаточно случайные в переходное время альтернативы стихии, возникнув в особых ситуациях, не обязаны сохраняться по выходе из этих ситуаций (в том числе после Классиков, сознательно находивших для всех марксистов правильные пути в тумане стихии).
                                                                          * * *
     Ком-сталинщина – стихийно возникший (проявление приведения общественных отношений к капиталистическим производительным силам) механизм слома особо появившейся прокоммунистической альтернативы капитализму (перманентной революции без буксира каноноических) не в прямой форме буржуазной контрреволюции, отчасти предотвращение такой прямой контрреволюции при стихийном затухании импульса необычного Октября. А реальный социализм ХХ века – нисходящая линия перманентной революции (по сути – перманентная контрреволюция). Реальный социализм имел и преимущества перед реальным капитализмом (особенно ясно при корректном сравнивании стран равного уровня развития производительных сил и понимании, что борьба Систем была бы более выматывающей для более слабой в любом варианте). Но все же вопрос: можно ли принимать за первую фазу послеклассовой формации такую альтернативу капитализму, установившуюся в результате антинародного, антимарксистского (авто)террора 30х годов гитлеровских масштабов, давшую дискредитирующую пародию на идеал, в конечном счете вылившуюся в “крах социализма” – даже не касаясь прямо ее капиталистических производительных сил далеко не самого высокого уровня? Мой ответ – нет. Теория сталинизма – дело сложное, задача на будущее. Ниже предлагаются наброски его истории.
     Капиталистические производительные силы, разные пережитки капитализма прямо с Октября требовали капиталистических производственных отношений, соответствующе действуя на советский строй, победивший пролетариат, его авангард, политических лидеров. Пока был Ленин, пока авангард состоял из отобранных людей, свершивших необычную революцию, пока защита этой революции в Гражданской войне сплачивала всех сторонников советской власти, пока надежда на Мировую революцию и с тем скорое счастье помогала переносить любые трудности – соответствующее действие преодолевалось. Проблема стала злее – когда авангард расширился за счет малоподготовленных членов (их узкая подготовка сводилась, в основном, к военному отстаиванию советской власти, что мало при сознательном преодолении естества общественной стихии); когда закончилась сплачивающая Гражданка; когда стала ясна “задержка” Мировой революции; когда вместо быстрого счастья пришла страшная экономическая и прочая разруха. И деморализовывала неясность – что делать в ситуации, хуже ожидавшейся; как идти вперед, неизвестно сколько, отдельно взятой отсталой стране? С Лениным проблема решалась. В отчаянной ситуации выживания правильно были приняты похабный НЭП и тошнотворное мирное сосуществование с империализмом, невыгодная на перспективу высылка зубастой интеллигенции и опасный на перспективу запрет (склок) фракций в Партии. Главное – постепенно рос уровень авангарда, крепли элементы нового общества. Но не должно быть иллюзий – даже с Лениным, может быть и с успевшим проявиться другим редкостным гением, движение к коммунизму в одиночку от уровня Англии 1700 года (пусть и при очень трудной возможности использовать достижения самого передового тогда капитализма, некстати тоже далеко докоммунистического) и неизбежно выматывающей борьбе с гораздо более сильной противоположной системой успешное завершение перманентной революции не гарантировано. Со смертью Ленина, резко понизившей сознательный фактор, вероятность такого завершения стала еще меньше (с Лениным НЭП не имел бы ни опасного бухаринско-сталинского углубления с 1925 года, ни, как снег на голову, скомканного сталинского отбрасывания через несколько лет; мирное сосуществование работало бы на СССР больше; с преодолением тяжелой ситуации временный запрет фракций был бы отменен, а интеллигенцию из эмиграции старались бы вернуть; и т. д.). Своего “Энгельса” у большевиков не нашлось (к несчастью – были претенденты даже на большее); возможно, способное как-то заменить Ленина коллективное партийное руководство оказалось размыто стихией наследия капитализма (склоки и без формальных фракций, болезненные амбиции и пр.). После Ленина исходный сознательный фактор оказался недостаточным, Революции на Западе нет до сих пор – с тем сознательное перманентное движение к коммунизму не получилось, сломленное уже в 30е годы. А в 90е производительные силы (гораздо более высокие, чем в 17 году, но все еще капиталистические), стихия действия которых не преодолевалась сломанным в 30е годы сознательным фактором, привели производственные отношения в соответствие с собой.
     Важна конкретика вызревания трагедии 30х годов. Фракции, с их негативами и позитивами, до 20х годов существовали среди большевиков всегда. Формальный запрет фракций мог полезно приглушить фракционерство в конкретной критической ситуации, но в марксистской партии (до унификации мыслей с 30х годов в сталинистской), фактические фракции были неизбежны. В начале XIX века во Франции было три основные “фракции” – якобинцы, бонапартисты и легитимисты. Первые апеллировали к традициям Великой революции, вторые придали термидорианскому режиму бонапартистскую политическую форму, третьи жили реставрацией прошлого. Если идиотски не сводить Октябрьскую революцию к событиям переворота одной ночи в столице (даже дем-агитаторы не сводят Великую Французскую революцию к взятию Бастилии за один день – хотя идиотски величают цветными революциями карновально-политические шоу нескольких дней), а понимать как весь переход со стихии развития капитализма на длительное перманентное движение к послекапиталистическому строю, то в той революции виден и изначальный генезис нового строя (еще с конца XIX века), и другие звенья нормальной социальной революции в широком смысле. А социалистическая Революция в узком смысле – события 1917-20, с триумфальным шествием советской власти по огромной стране и отстаиванием (типично для революций) новой власти в гражданской войне. Противники НЭПа называли его установление термидорианским. Если без эмоций понимать термидорианство как смену революционного установления нового строя первоначальным неким существованием этого строя – действительно, НЭП и мирное сосуществование с империализмом – “термидор”. Но социалистический “термидор” не был режимом добившихся главной цели революционеров. Такой целью был послекапиталистический во всех отношениях строй. Ранее предполагалось, что с помощью Революции на Западе как бы “термидор” (не под этим одиозным названием) в нашей стране начнет длительно утверждать – возможно, в традициях скорее революционного “военного коммунизма”, нежели “реставрационного” НЭПа – собственно ранний коммунизм. Однако отсутствие западного Буксира, необходимость просто выживания в условиях отчаянной разрухи придали послереволюционному “термидору” вид скорее реставрации капитализма. Но социалистическая диктатура при экономической квази-реставрации стала в чем-то суровее даже “военного коммунизма” (те же запрет фракций и высылка либеральной не ко времени интеллигенции). А собственно реставрацией было бухаринско-сталинское углубление НЭПа в 1925 году – дальше допустимого по Ленину – “славно” пресеченное его же авторами в 1928. Звеньям революции в широком смысле отвечали три основные “фракции” первого десятилетия после сплачивающей Гражданской войны. Первая, “якобинская”, с трудом принимала вынужденный НЭП, мечтала не о мирном сосуществовании, а немедленной Мировой революции. Эта, по самоназванию левая, “оппозиция” не была детищем Троцкого. Но среди разномастных левых перманентно левый Троцкий оказался самой крупной фигурой. Потому ругательная кличка левых – троцкисты (не левыми же обзывать). Примерными продолжателями “ленинского” НЭПа были лично близкие к Ленину (даже после “октябрьского эпизода”) Зиновьев и Каменев, Надежда Константиновна Крупская, их сторонники. Фракцией углубленной реставрации капитализма были сторонники Бухарина (Мария Ульянова в том числе), в борьбе с которыми фракция Зиновьева и Каменева стала “новой оппозицией”, после “троцкистов”. Якобинцы обрушили террор на все “фракции” Революции, Наполеон громил и левых, и правых, легитимисты при Реставрации преследовали всех инакомыслящих. Большевики при Ленине и в Революции, и с наступлением НЭПа преодолевали фракции идейно. После Ленина стихия наследия капитализма сразу начала размывать единство даже тонкого слоя большевистской гвардии, единство, которое единственное могло бы обеспечить правильное движение по перманентному пути. В нарастающих буржуазных склоках объективно обусловленных фракций вчерашние соратники, свершившие Необыденное, по-мещански обыденно становились смертельными врагами, буржуазные амбиции частной правоты исключали выработку научной теории и верной политики. Побеждала частичная правда побеждавших частей партии. И в склоку свой вклад вносили все фракции, все лидеры, особенно – пока были в большинстве. Зиновьев и Каменев были самыми свирепыми гонителями далеко не ангельского Троцкого – пока сами не стали гонимыми; тогда над их жалобами посмеивался незлобивый Бухарин – и т. д.. А запрет формальных фракций стал эффективным орудием любой фракции большинства. В результате три идейные фракции оказались разгромлены четвертой, сталинской – беспринципной фракцией всегдашнего формального большинства (Ленину приходилось бывать и в меньшинстве) не самых грамотных и идейных членов партии, с тем особо преломляющих действие стихии. Сценарий событий придумал не Сталин. Общий сценарий “придумало” естество отсталой страны, не преодоленное с изначально достаточным сознательным фактором. Старались многие, в том числе лидеры гонимых меньшинств, будущие жертвы (сталинщина под любым обозначением – общее детище). Но Сталин оказался самым подходящим и заинтересованным из лидеров игроком по не им написанному сценарию, потому и всплыл в потоке негативной стихии. Дальше стихия действовала во многом через его "необъятную власть". К 30м годам коммунистическая партия и советское государство были уже готовы заняться самоуничтожением, выводящим на свертывание действительного движения к коммунизму (при его напористой имитации) и формальный “крах социализма” через полвека. Стихия разлагала все общество – но рыба гниет с головы. 

                                                                    ДЕМ-СТАЛИНИЗМ

     Во время антисоветского, антикоммунистического шабаша 90х годов главная “аргументация” антисоветчиков, антикоммунистов была завязана на сталинщине. Казалось – сталинистская традиция приказала долго жить, без всякой надежды на реанимацию. Но прошло порядка десяти лет – жив, Курилка, умирать не собирается. Более того – сталинизм становится дем-популярным, как-то нравится многим добропорядочным буржуа, политическим проституткам, в 90е отплясавшим канкан на своем КПССовском прошлом, правителям РФ. Сталинизм возродился не один – возродилось многое из советского прошлого (музыка полностью и текст отчасти Гимна СССР, например), особенно то, что нравилось буржуазной общественности (за рамками СССР) и во времена того прошлого – "Подмосковные вечера” и т. д.. Более того – в пику “нашим западным друзьям” отечественные Купи-Продаи даже забывают “cовковые” ругательства, пока гордятся (как тогда, когда “западные друзья” были врагами) советским балетом, выходом советского человека в космос (не дем-патриотично теперь сказать, что в космос первым вышел совок), главным вкладом в разгром буржуазной гитлеровской коалиции Советского (ни разу не встречал – Совкового) Союза и пр.. Разумеется – Купи-Продаи отыгрываются “cовковой” руганью, когда надо пожалеть Николая Кровавого (раз уж антисоветчики РФ выбрали в кумиры не растрелянных прихвостней Гитлера, как их подельники из Прибалтики и Украины, а другого растрелянного реакционера – антидемократа, черносотенца феодального пошиба; впрочем, антисоветчики РФ заметно стали отличаться от украинских и прибалтийских только после “лихих 90х”) или даже большевика Мейерхольда. Но все же “cоветское возрождение” имеет место и может показаться странным при антисоветском режиме.
     Интересны реакции разных частей общественности на “советское возрождение” вообще, реанимацию сталинизма в частности. Одни простодушно радуются, успокаиваются, примиряются с режимом (что и требовалось). Другие глупо впадают в панику, как будто грядет 37 год. Третьи прямо намекают на сталинистский характер режима. Но первые должны понимать, что радостная им реанимация проводится правящим режимом прихватизаторов, комрастриг-перевертышей, просто уголовных дельцов (почти рабовладельцев, сутенеров, торговцев человеческими телами, человеческими органами и т. д., вольготно чувствующих себя при базарной демократии). ИХ реставрация прошлого – Иудин поцелуй этому прошлому. Вторые могут успокоиться – сталинщина (если не бросаться терминами и понятиями) возникла в особых исторических условиях, которые не повторятся. А что-то напоминающее ее может возникнуть и под антисталинистскими лозунгами. Что касается беспредельной демагогии дем-политиков при разборках с конкурентами – так у нас базарная демократия, кричать можно практически все. Даже чем шире и громче базар, тем лучше – народу труднее что-либо разобрать, понять и решить, больше соблазнов стравливать пар тоже в крике.
     Грамотные и идейные марксисты не могут радоваться антимарксистской сталинщине, любой сталинистской реанимации. Но марксисты не должны подменять реальную борьбу со сталинистским наследием эмоциями, руганью и прочей ерундой – оставим шоу дем-пропагандистам. Задача марксистов – понять причины сталинщины и ностальгии о ней для грамотной борьбы с ними.
                                                                                       * * *
     Против обозначения смены социализма капитализмом как революции есть резоны. Но во всех сменах формационного уровня должны быть общие моменты. Вся смена одной формации другой – от генезиса нового строя в рамках старого до дегенерации значимых пережитков старого в рамках нового – явление длительное и сложное. В очень изученных переходах от феодализма к капитализму явны… Революции в узком смысле (Английская середины XVII века, Великая Французская конца XVIII, Революция 1905 года в России), когда идет основная борьба старых и новых сил за господство при активности масс, завершающаяся победой буржуазии. Далее – режимы закрепления победившего капитализма (Кромвеля, Наполеона, Столыпина) при зажиме революционных масс. Наконец – последующие Реставрации (в России – Распутинщина), которые существуют с согласия победившей буржуазии (для гашения революционной инерции, активности народа) и легко свергаются ею уже по ненадобности квази-революциями (соответственно “Славной революцией” 1688, Революцией 1830 и Февральской). Для революций характерен нигилизм в отношении прошлого, для режимов закрепления – отказ от “революционных крайностей” применительно к этому прошлому (очень показательно во Франции бывший около-якобинец Бонапарт стал монархом и создал новое дворянство с титулами), в Реставрациях буржуазия подобострастна по адресу разбитого старого строя в самых разных аспектах. Нужно подчеркнуть сильную деформацию межформационного перехода в России воздействием давних стран капитализма.
     Не касаясь генезиса капитализма в рамках СССР, еще чего-то переходного, надо отметить главное звено перехода – “лихие 90е”: лихой приход к власти лихо формирующейся лихой буржуазии, лихие, рейдерские расхищение, разворовывание, прихватизация социалистической собственности, лихие слом советского государства и запрет КПСС, лихое отторжение советской культуры с кальвинистской  нетерпимостью к прошлой культуре. А с ненавистью к Сталину соперничала только ненависть лиходеев к Павлику Морозову. Это относится и ко времени после 1993 года, когда полностью уже господствующие ну-воришки по-термидориански перестали корчить из себя левых, апеллировать к массам, кричать “мир дем-хижинам, война обкомовским дворцам и партийным привилегиям”, а кинулись во все тяжкие компенсировать свои прежние “аскетизм”, “неподкупность’’ и “подвижничество” (например, Ельцин выгодно отказался от дышавших на ладан партийных привилегий, но принципиально не поступился гораздо более значимыми привилегиями президентскими). Режимам типа термидорианских свойственна слабость – беззаветная поддержка масс уже в прошлом, а господство новых господ еще не отлажено; да и дорвавшиеся господа еще истово маются всякой дурью. Отладить победивший строй призван закрепляющий режим, суть которого – не войны типа Наполеоновских, а типа Наполеоновских кодексы и т. д.. В том числе закрепляющий режим крепит новый строй восстановлением элементов прежнего, отброшенных ранее, но в сущности полезных. И если Украина только начинает выходить (?) из лихой термидорианской мути, то РФ сделала это на десять лет раньше.
     И сейчас находятся дем-гуманисты, с остервенением топчущие память зверски убитого ребенка (почему не того же Мейерхольда, при жизни Павлика Морозова бывшего не в глухой деревне юным пионером – в ЦИВИЛИЗОВАННОМ обществе НЕПОДСУДНЫМ в любом случае, а в столице взрослым интеллигентом и членом ВКП(б), в СССР отвественной за все; или не те десятки миллионов взрослых, которые десятки лет при своей взрослости хвалили красного дьяволенка?). Но режим Путина быстро выпустил фильм и несколько раз прокрутил (правда, без сильной раскрутки) его по ТВ, о том, что Павлик – не чудовище, а именно ребенок в сложной ситуации, что виноваты сов-режим и даже дем-общественность, а больше всех – какой-то выродок (я имени его раньше вообще не слышал – в отличие от имен Солженицина, Владимира Альминского, Никиты Михалкова и других доблестных мужей, мужественно боровшихся с Павликом), съехавший в эмиграцию. Руки умыты, официозно детей, тем более трагически погибших, у нас с грязью не мешают. А если какой педафоб опять скажет гнусность про Павлика – так у нас свобода гнусного слова. И, конечно, оказались востребованы талант Дунаевского и Пахмутовой, героизм разных чекистов, советских (не совковых!) воинов и пр. – даже комсомольская юность “демократов”. Разумеется, все это препарируется, однако ведь возрождается, черт побери, не хуже, чем дворянство при Наполеоне!
     Но все же… И при переходах от феодализма к капитализму, и при кап-перестройке социализма закрепляющие режимы возрождают прежнее выборочно. А выбор для реанимация сталинизма – после праведной дем-истерики 90х, вешания сталинистских собак на любых оппонентов “рыночной экономики” и базарной демократии – казалось бы, странноват. Сталин – не Павлик (все-таки злобствовать по зверски убитому ребенку – неудобно, господа!), преступления сталинщины – не полумифические рассказки про трагедию в Герасимовке.
                                                                                * * *
     Я не собираюсь перечислять преступления сталинщины и черты эксплуататорского строя в реальном социализме. Их знают и критики сталинизма, и его апологеты. Только последние считают их так или иначе оправданными: от мнения, что если кого расстреляли – так им, сволочам, и надо, кого реабилитировали после Ежова – проявление сталинской справедливости; до мнения, что “ошибки”, смахивающие на преступления нацистов, достойны сожаления, но неизбежны – как рабовладельческая формация в истории человечества – при любом построении светлого будущего и искупаются всеобщим счастьем в этом светлом будущем потомков уцелевших (крайний вариант от близкого сталинизму маоизма – пусть в ядерной войне погибнет половина человечества – зато остальные-то будут безмерно счастливы, за себя и за тех парней и не только, которые без их согласия будут живьем брошены в атомный крематорий; вполне эксплуататорский подход счастья одних за счет других, социальное неравенство в крайней форме). Я коснусь того, что нравится в сталинщине, в сталинизме их недавним бешеным дем-критикам. Хотя нравятся им как раз преступления сталинщины и черты эксплуататорского строя в социализме.
     Еще прошло мало лет от антисталинской дем-истерии “лихих 90х”, прямо благодарить Сталина за антикоммунистический террор и т. д. пока рискуют только отдельные одиозные циники типа журналиста Правдюка. Но вряд ли буржуа, буржуазные чиновники, пропагандисты и так далее в массе печалятся о репрессированных, особенно идейных марксистах. С одной стороны – даже эти марксисты (как и Ягода, и Ежов, и Берия) выгодно включаются до кучи в статистику “жертв коммунизма”, когда этот обещанный КПСС, но “виртуально построенный демократами” строй (КПСС довела только до “развитого социализма”) нужно лишний раз лягнуть. С другой – когда-нибудь базарные демократы, может быть, и поставят памятники Сталину за его личный вклад (больший, чем Ежова и Берии,  Горбачева и Ельцина, вместе взятых) в слом движения к послекапиталистическому строю. А заодно и Берии – за прямые подсюсюквания капитализму. {Я заканчивал статью, когда муж миллиардерши дем-Лужков решил украсить портретами Сталина – не Ленина – столицу; очередь за Ежовым и Берией).} Те, кто практикует, по терминологии дем-СМИ, рабство, похищения и убийства (с помощью созданного при базарной демократии киллерского рынка) людей, смакует (как гибель Павлика) расстрел мальчишек и девчонок при их попытке защитить Конституцию (поскольку “гарант”, выторговав полномочия для ее защиты, ею подтерся в самом “лихом”, 93 году), имеет и свои “частные НКВД”, организует слежку за неугодными и через частных сексотов – те не могут быть принципиальными противниками преступлений сталинщины. И не могут “демократы” (выгодно отыграв ранее праведное возмущение привилегиями номенклатуры, “закрепощением крестьян”, обожествлением главного начальника и пр.) всерьез возмущаться элементами социального неравенства и эксплуатации “реального социализма”, поскольку откровенно агитируют за капитализм (а не лживо за “хороший социализм”, как часто на рубеже 80х-90х).
                                                                             * * *
     То, что особо, напрямую сближает сталинизм и российскую базарную демократию – национальная идея в преломлении державности. Даже нестойкие марксисты готовы проявить снисходительность к Сталину за державное величие СССР, какой бы ценой это величие не было достигнуто. Что говорить о дем-гуманистах, восславивших крутых крепостников Петра и Екатерину как Великих за величие России на костях крестьян и солдат (в СССР даже при Сталине Петр был I, а Екатерина – II). Трогательно дружное почитание Петра и “коммунистом” Сталиным, и “демократом” Путиным, даже “демократами”, не скомпрометированных службой в КГБ, членством в КПСС. Но и КГБ славится за деятельность против стран, являющихся сейчас конкурентами России, и для КПСС находятся теплые слова за отстаивание интересов Державы против тех стран. “Антагонисты лихих 90х” спелись. Причем на позиции державного патриотизма (в 90е – парадигмы большей части оппозиции, в том числе сталинистского толка) перешли именно базарные демократы (в лихолетье сделавшие слово “патриотизм” ругательным). За это большая часть непримиримой оппозиции (откровенно Сажи Умалатова и др., более подпольно Виктор Анпилов и пр.) перешли на позиции буржуазного (пардон – надклассового национально-патриотичного) режима. При случае и сейчас дем-пропагандисты привяжут (в духе сталинизма) Сталина к Ленину, как ученика к учителю. Только к социальному преобразователю “учителю” у этих пропагандистов отношение и сейчас тотально отрицательное (хотя без самой лихой ругани 90х, в духе нью-бандеровцев Украины и “городских братьев” Прибалтики) – в отличие от препарированного отношения к державному строителю “ученику”. Дем-сталинизмом я называю принятие “демократами” того особо несоциалистического в советской истории, что вполне подходит буржуазным державникам, националистам, то, на чем поладили национал-державники – слева “истинный коммунист” Зюганов, в золотой середине “перестроенный коммунист” Путин и справа новоиспеченный анти-коммунист Жириновский. Общий знаменатель и самодержцев, и почитающих их сталинистов, и возвеличивающих их недавних суровых критиков сталинизма – равнодушие к цене державности, общее равнодушие к поту и крови народа (под тем или иным прикрытием), атрибутивное для классового строя.
     Основная опасность для марксизма современного оппозиционного режиму сталинизма – “левое” замазывание уроков сталинщины, замазывание прокапиталистической сути сталинизма, близость с которым базарной демократии подчеркнула реанимация сталинизма последних лет. Это – вторая реанимация после ХХ съезда. Первая была во времена Застоя. Обе реанимации характеризуются стыковкой сдержанной официозной и как бы в пику всякому официозу – оппозиционной, низовой, массовой. В 70е – портреты Сталина на кабинах автомобилей, просталинские анекдоты и т. д. при одновременном увлечении диссидентскими песнями бардов и криках (сам слышал) – “Правильно Сталин коммунистов расстреливал! (т. с. главный коммунист стрелял в спины своих подчиненных - в духе генерала Власова). Журналист Правдюк – эпигон-плагиатор обозленного советского мещанства. Первая реанимация готовила, среди прочего, антикоммунистическую истерию “лихих 90х”, вторая – закрепляет ее результаты национально-державным консолидированием разных классов капитализма. И низовая реанимация сталинизма в обоих случаях показывает, что обе реанимации – не чья-та придумка, навязанная обществу, а стихийный запрос части и верхов, и низов.
     Нужно понимать, что после смерти Ленина шансы на успешное завершение перманентной революции в СССР объективно были минимальны. Более реальными были… Во-1 – прямое восстановление капитализма при тоже антикоммунистическом, антинародном терроре сталинских масштабов (“с подачи бухаринцев” в духе особенно 1919 и 1956 года в Венгрии?). Во-2 – гибель СССР в вооруженном столкновении с капитализмом (“с подачи троцкистов” в духе гибели Че Гевары и готовности кубинских лидеров в 1962 году пойти на атомный конфликт с США?). В-3 – какой-то вариант сталинщины (может быть и без Сталина, под другим названием и в менее одиозной форме?). В-4 – длительное существование изжившего уже себя НЭПа типа “ленинского” по типу тупикового существования “нэповских” Польши и Югославии (“с подачи зиновьевцев-каменевцев”?); но ПНР и СФНРЮ выживали благодаря постсталинистским странам. Вопрос – не что лучше, а что хуже. И хотя бы задним числом найти альтернативу всем худшим вариантам!
     Нелепо попрекать из нашего “Прекрасного (в некоторм смысле) Далека”, Петра I варварской модернизацией России – как античных греков рабством или первобытного человека людоедством. Людей нужно судить по нормам их времени. Державное величие, национальная надутость и т. п.– атрибутика классового строя. Но поскольку в реальной истории социализм ХХ века был в состоянии осажденной крепости – какое-то державное величие СССР было необходимо, что задавало необходимость смягчения державной гордостью тяжести обеспечения державности. Но Руководство не должно было терять голову от державной спеси и т. п. само и сдерживать страсти в массах . И должна была быть крайняя аккуратность (не как у дем-гуманистов) при соотнесении актуальной державности и державности феодальной, крепостнической. На Петра надо было оглядываться, чтоб хотя бы стараться не строить Державу его методами, на крови и костях народа. И каноническая, и перманентная коммунистические революции от всех прежних должны отличаться преобладанием умной, грамотной, научной политики – в противовес силовой предыдущих революций. Если возобладал принцип: сила есть – ума не надо (хотя бы и без понимания недостатка ума как раз из-за этого недостатка), то Революция фактически заказывает свои похороны. Далеко не оптимальным, но вынужденно терпимым было соотношение ума и насилия в Первой революции – дальнейшее движение к послекапиталистическому строю во всем мире могло быть только при изменении соотношения в пользу ума. Получилось наоборот. Дем-сталинизм – благодарная память “демократов” ком-сталинизму за безжалостное Величие Державы при недостатке ума и избытке насилия (с тем – обеспечении “краха социализма”); и величественная сказка озлобленного дем-мещанства. А упрямый ком-сталинизм неизбежно, стихийно сближается с дем-сталинизмом – при неизбежной для себя перспективе младшего партнера.
     Выше обозначены параллели “лихих 90х” и канонических буржуазных революций в узком смысле, закрепляющих режимов Кромвеля, Наполеона и Столыпина с путинским. За каноническими закрепляющими режимами следовали режимы реставрации прошлого. Можно ставить вопрос о грядущей буржуазной реставрации социализма (восстанавливающей социализм не больше, чем “восстанавливали” феодализм канонические Реставрации и Распутинщина). Скорее всего, такую реставрацию нужно ждать в виде прихода к власти на дем-выборах дем-коммунистической КПРФ и прямо социал-дем(ократической) Справедливой России – в каком-то их союзе, может быть, при их слиянии в какую-то партию типа Справедливого Коммунизма Рассеи. Учитывая сталинистско-социал-демократическую эклектику (прямо “августовский антипартийный блок” какой-то) КПРФ и национал-державность путинского типа СР, можно уверенно предполагать при такой реставрации придание сталинизму характера официозной идеологии “социалистически” углубленного дем-сталинистского образца, для правящей буржуазии приемлемого. Это было бы смертью ком-сталинистской традиции как заметного явления. Наивным противникам капитализма пришлось бы осознать пробуржуазную суть сталинизма, а истовым приверженцам национал-державности прямо примкнуть к буржуазному режиму “реставрации социализма”, к КПРФ или СР либо их брачному союзу. Надо сказать, что реставрационные явления социальных революций в широком смысле бывают невыразительны, мало заметны. Но названные партии социал-демократического типа смогут приходить к власти в разных ситуациях, как давно в разных дем-цивилизованных странах.