Вариации на тему статей С. В. Жаринковой в интернете

ВАРИАЦИИ НА ТЕМУ СТАТЕЙ С. В. ЖАРНИКОЙ В ИНТЕРНЕТЕ 

  Заявленная тема – территория северной прародины индо-иранских народов, отражение территорий и еще более северных в традициях этих народов. ПРИНИМАЮТСЯ известные дискуссионные гипотезы об этнических носителях археологических культур. ПРЕДЛАГАЮТСЯ мои гипотезы. Предлагаемые, с опорой на принимаемые, мои гипотезы и  в моей интерпретации гипотезы принимаемые, пропастью не разделены.

  Предлагается, что около 3000 года с. э. однородная ямная культура консолидировала до культуры трипольской разные индоевропейские диалекты в индо-ирано-греко-армянский язык (АРийско-АРмянский или АРский), что за третье тысячелетие этот язык расслоился с выделением в исходном для ямников регионе (степное Поволжье) индоиранского (арийского) диалекта, а на западе (усатовская культура?) – греко-армянского. Принимается, что западная по происхождению катакомбная культура (признание ее носителей протохарами облегчает решение проблем западно-индоевропейских по языку пратохар, их связей с хетто-лувийцами, прагерманцами, прабалтами, праслявянами) отрезала волжских ямников-ариев (забавно, что  стал мифическим прародителем этих ямников Яма индоиранцев) от западных греко-армян. На территории волжских ямников во втором тысячелетии возникла полтавкинская культура, широко принимаемая исходной иранской. С учетом базового характера этой территории для всей ямной культуры предполагается, что именно праиранский язык в наибольшей мере сохранил черты арского. 

  Есть резоны принять абашевскую культуру, примерно тогда же сложившуюся к северу от полтавкинской, как исходную базу индоариев, образовавшихся из части прежних индоиранцев в результате их выселения в северную лесостепь и слияния с местными племенами (возможно, финноволжскими постволосовцами и балтскими фатьяновцами). Абашевцы не заселили Северные Увалы и более северные территории (тогдашним земледелцам-скотоводам это было непросто). Но… Уже ямники должны были как-то взаимодействовать с более северными (скорее всего финнопермскими – и др.) племенами, от которых могли узнать и о замечательном водоразделе Северных Увалов, и о далеком Ледовитом океане, разной арктической экзотике. Ведь узнали же обо всем этом дравиды в Индии и арабы в Иране, никогда на Севере не бывавшие. И предполагаемая ассимиляция праиндоариями аборигенов лесостепи должна была бы сопровождаться какой-то ассимиляцией их воззрений. Наконец, длительные контакты уже абашевцев с неассимилированными северными соседями могли увеличить усвоенные индоариями знания, представления северян (индские и иранские названия мифических гор и рек могли быть неиндоевропейскими). А индоарии тогда не отделялись от иранцев стеной резкого этнического отличия, сведения о Севере первых должны были как-то усваиваться последними.

  Важный момент... Частично и к северу от абашевцев точечно расселились носители сейминско-турбинской культуры, пришедшие с Алтая. Несомненны особые отношения этих этносов (совместные захоронения и др.). Наверно, два скотоводческих и знающих металлургию этноса, встретившись в массиве иноэтнических неолитических охотников и рыболовов, должны были установить особые отношения в любом случае. Но здесь можно предполагать случай и не любой. В третьем тысячелетии на рубеже Казахстана и Монголии, среди первобытных охотников-монголоидов вдруг появилась афанасьевская культура скотоводов-европеоидов. Преемники этой культуры отчасти утратили европиоидность, но сохранили и развили производящее хозяйство, металлургию. Можно предполагать, что они сохранили и язык, духовную культуру. А ближе всего афанасьевская культура и расовый тип ее носителей соответственно ямной культуре и ее европеоидным носителям. С тем можно предполагать, что и афанасьевцы, и их местные монголоизированные потомки, и потомки тех потомков сеймино-турбинцы говорили по-арски, имели близкие индоиранцам мифы и пр.. Тогда их отношения с абашевцами могли стать очень братскими, тогда от северных сеймино-турбинцев абшевцы могли черпать очень подробные сведения о Севере – да и сами там бывать нередко и долго. Праиндские предшественники абшевцев на новой родине должны были подвергнуться более сильным иноэтническим воздействиям, чем предшественники полтавкинцев. А особое воздействие на формирующихся индоариев могли в предложенном варианте оказать арскоязычные сеймино-турбинцы, придав, в том числе, послеиндоиранским новациям абашевцев особое, но арское своеобразие (при том, что вряд ли именно воинственные сеймо-турбинцы – истинные индоарии). Сеймо-турбинский феномен в чистом виде был краток, но его влияние на формирование индоариев могло быть значительным (тем более, что заметное наследие феномена в регионе было очень длительным). Возможно, что некоторые явления в таежной Европе (топонимы и пр.), толкуемые как следы ариев – наследие другого арского этноса. 

  Предполагается, что перейдя за Урал, абашевцы сыграли решающую роль в формировании андроновцев, принимается – непосредственных предков индоариев Индии. Перешедшие за Урал индоарии утратили непосредственный контакт с Северной Европой, но сведения о ней осели в преданиях, неизбежно мифологизируясь, искажаясь. И сначала в Европе оставались те же абашевцы-инды, а затем их сменили родственные срубники-иранцы. Кроме того – азиатские абашевцы взамодействали с родственным европейским сеймо-турбинцам этносом Западной Сибири, а с тем, наверно, и опосредственно с самими  ЭТИМИ сеймо-турбинцами. Но андроновцы долго знали Южный Урал, более масштабный, чем Северные Увалы (не перенесли ли они название с последних на первый?). Позднее андроновцы дошли до Алтая и т. д.. Относительно единая на огромных просторах мифология андроновцев не могла не корректироваться знанием гор, по сравнению с которыми Северные Увалы были лишь обширными холмами, корректироваться знанием мира, мало похожего на европейский Север. В самой Индии эта мифология вообще претерпела радикальное переосмысление не только с переменами социального строя, но и с ошеломляющим впечатлением от небесных высот Гималаев, ТОЖЕ широтных (как Северные Увалы), огромного Тибета за ними, ТОЖЕ холодного и необычного. Иранцы сначала перенимали представления о севере Европы от индов. Но когда они сменили абашевцев в Европе, то с Северными Увалами и т. д. познакомились более непосредственно. Это знакомство как-то распространялось по всему огромному миру срубной культуры, как-то влияло на представления и этнически близких андроновцев на столь же огромных территориях. А если гипотезы об именно индах в северном Причерноморье и в Митанни не ошибочны – это свидетельства того, что расселения иранцев и индов не были совершенно раздельны. Отдельные племена абашевцев могли, наверно, уйти не только за Урал, но и к Черному морю, а какое-то племя андроновцев могло добраться и до Месопотамии. С тем близкие мифы индов и иранцев могли дополнительно переплетаться.

  Принимается… Сначала благодатные степи вдоль Волги (полноводной при любых засухах и пр., вблизи от горных богатств Урала и полезных лесов) стали исходным плацдармом ямцев и арского языка – от Дуная до (афанасьевцы) Монголии. Затем этот обетованный край сделался исходным плацдармом и срубной культуры иранцев, охватившей столь же большие и отчасти те же территории. На востоке обособились западно-иранские диалекты, на исходной территории – диалекты восточно-иранские, на западе – возможно, пракиммерийские. “Киммерийцы” вероятно и “восточные иранцы”, скорее всего, знали и о не мифологизированных Северных Увалах, Севере за ними, как-то увязывали достоверные знания с мифологией традиции. В первом тысячелетии с. э. Поволжье (от Дона до реки Урал) опять стало исходным плацдармом расселения – теперь “восточных иранцев”: скифов на запад, саков и др. на восток. {Возможно, в рамках этого восточно-иранского расселения ушли на восток и квазитохары – потомки самых восточных катакомбцев, усвоившие материальную культуру иранцев. Можно думать, что около 1000 года с. э. они обитали еще в Южном Зауралье, где их язык испытал влияние угорского}. Скифы передали сведения о Северных Увалах и т. д. грекам; мифология саков стала, видимо, важнейшей основой Авесты.

  Через несколько тысячелетий русские пришли на вероятные прародины и иранцев, и индов – и к северу от них. С тем предполагается, что в регионах Северных Увалов и т. д. наложились присутствие русских и наследие индов и иранцев (этнографическое, языковое и пр.). Здесь же можно искать следы и балтийских (фатьяновских-балановских) прообразов образов индийской и иранской традиции. Но здесь могут найтись и их неиндоевропейские прообразы (названия гор и рек, например) тех образов. 

  Итак… Предполагается, что инды и иранцы сформировались в Поволжье, на основе поздней ямной культуры ее исходного региона. Особенно лесостепные абашевцы-инды усвоили тогда представления своих северных соседей о Северных Увалах и более северном мире до Ледовитого океана, как-то передавая эти представления все еще этнически близким иранцам. Затем инды сместились к востоку и югу, в отрыве от исходной Родины и в новых условиях их прежние представления о севере Европы сильно мифологизировались. А на той Родине их сменили иранцы, теперь реальный европейский север узнавшие непосредственно. Это больше непосредственное знание и идущее от абашевцев знание больше мифологизированное по-разному переплеталось на огромных территориях этнически близких индов-андроновцев и иранцев-срубников, их потомков. Более достоверные сведения о Северных Увалах и пр. от скифов получили греки и вся европейская традиция. Более мифологизированные представления части восточных иранцев и индов стали важнейшими основами легендарных традиций Ирана и Индии. А в обширном регионе вокруг Северных Увалов суммировались арийские (,балтийские?) и неиндоевропейские пережитки древности с позднейшими новациями славян, даже среди восточных индоевропейцев, возможно, отличающихся особым родством с индами и иранцами.

  Предложенная схема, разумеется, в самом лучшем случае отражает реальность лишь очень приближенно, схематично.