Трудно быть коммунаром

ТРУДНО БЫТЬ КОММУНАРОМ ВНЕ КОММУНИЗМА

                                                                                  … все вокруг помогает поддонку, а коммунар один-одинешенек – до Земли (коммунистической) тысяча лет… 

                                                                                                                             Братья Стругацкие.

          Трудно быть богом.  
          После “краха социализма” на реальный социализм и идеал коммунизма, на коммунистов вылито немало помоев. Особенно стараются циничные ком-расстриги (запретившие КПСС, свою Альма-матер; расстрелявшие свой, “демократический” уже, Верховный Совет; и пр.). Но стараются и ком-расстриги лицемерные, мягко рассуждающие об утопичности благостного коммунизма, о необходимости терпеть неизбежные пороки богоданного классового строя, лишь как-то (социал-демократией, филантропией и пр.) стараться смягчать их. А смягчаемые пороки тем более надо терпеть, не делая резких движений, чтоб не было хуже. Весомым аргументом в этой пропаганде подается гениальное произведение Стругацких ТРУДНО БЫТЬ БОГОМ. Приходится признать, что сами Братья вскоре после названного шедевра занялись нытьем в духе мягких ком-расстриг, сначала в своих книгах, а затем в перестроечно-капстроечной публицистике. Но я считаю ТРУДНО БЫТЬ БОГОМ в фантастике (известной мне) лучшей апологией коммунистов – что постараюсь доказать ниже.
          Итак, трудно быть богом человеку. Потому нельзя людям пытаться изменить мир (благими намерениями...). А тяжкий Эксперимент на основе сомнительной Базисной теории заслуживает осуждения. Это присутствует в Книге Стругацких, это разрастается в их творчестве далее – но это НЕ главная ПРАВДА Книги. Трудно не богу быть идеальным коммунаром в реальном обществе, убедительно доказывают Братья. Но трудно порядочному человеку и не стать каким-то коммунаром, хотя бы и не идеальным (террористом, например), в обществе пресыщенных скотов-аристократов, злобных серых мещан, страшных черных монахов – и замордованных трудяг, преследуемых мыслителей, убиваемых подростков и девушек, УБЕДИТЕЛЬНО ДОКАЗЫВАЮТ ОНИ ЖЕ. Название Книги – ПРЕЖДЕ ВСЕГО про это.
          Фантастическое построение Книги: на Планете, поразительно похожей на Землю, (тоже с Человеком, т. с., Разумным, лошадьми, собаками и пр.) очень отсталое, дикое, жестокое общество – и прогрессоры из совершенного, светлого коммунизма (Братья тогда полностью еще не подменили его  социологически невнятной утопией ПОЛУДЕННОГО строя) именно с Земли. Прогрессоры по сравнению с аборигенами могучи, как боги. Но именно поэтому коммунарам, вооруженным Базисной НАУКОЙ, абсолютно ясно, в отличие от славного Араты, что общество Арканара, всей Империи, всей Планеты в качественно лучшее за сроки, сравнимые хотя бы с длительностью поколения, не богам не изменить. Правда, прогрессоры “… намеревались попробовать … Массовая гипноиндукция, позитивная реморализация … Но стоит ли лишать человечество его истории? … Не будет ли это, то же самое, что стереть  это человечество с лица земли и создать на его месте новое?” Действительно – проблема.  Если речь почему-то не о фантастическом просто перевоспитании умеренными гипноидукцией и реморализацией (это не совсем лишение людей ИХ историй; тогда без проблем?), а об уничтожении, фактически убийстве личностей и создании на биологической базе их тел других личностей  – задумаешься. Но вопрос  – почему слабой гипноиндукции не подвергнуть Румату и других прогрессоров, чтоб не срывались. Ведь трудно быть богом человеку. Это Отче легко было топить (вместо хотя бы гипноиндукции и реморализации) детей своих, всех младенцев, паралитиков и пр., чтоб с алкаша Ноя, плохо воспитанного им сынишки Хама, соответствующей, надо думать, их родни создать новое человечество – и тоже порочное,  опять божий брак. Трудно быть богом даже Иегове? И Христу, бесполезно принявшему непонятные (и НЕ НАСТОЯЩИЕ?) для Всемогущего человеческие муки, вместо, хотя бы, массовой гипноиндукции, реморализации – если уж не по ОДНОМУ Слову Его? 
             Важнейшее место в Книге занимают не посильность  для прогрессоров-“спринтеров” реалий феодализма. У Руматы – рупора мучительных исканий Братьев – не хватает сил терпеть ужасы и мерзости дикого строя. Но, в отличие от славного Араты, Румата четко, научно понимает – ничего нельзя изменить (даже успешные гипноиндукцию и реморализацию нужно было бы подкрепить стремительным подъемом производительных сил, чтоб они гаратнировали коммунистические общественные отношения), пока неспешное развитие общество само естественно не подведет к коммунизму (Базисная теория феодализма, несомненно, марксистская, как и пока еще мировоззрение только заметавшихся Братьев). “Ты еще не знаешь всего ... Ты еще тешишь себя мыслью, что обречен на поражение только ты сам. Ты еще не знаешь, как безнадежно само твое дело.  Ты еще не знаешь, что враг не столько вне твоих солдат, сколько внутри них…”, бедный Арата из далеко докоммунистического строя – по-марксистски писали Братья за три десятка лет до того, как члены КПСС, КГБшники и прочие “солдаты Ленина” в докоммунистическом обществе нагло предавали дело, которому клялись служить. “Так уже бывало, мой славный Арата, и на Земле, и на твоей планете”, в СССР 30х-90х, например. Даже если тайком ускорить развитие производительных сил (а это трудно не богам – ведь хотя бы внедрить белье даже среди знати Румате трудно), все равно это многие годы зверства и страданий, на которые у “спринтеров” не хватит нервов и лет жизни. Остается лишь “горячая филантропия” (термин соотнесен с “холодной войной”) – спасение отдельных жертв, отдельных ценностей и еще более мелкие дела. Для успокоения мало. В ДАЛЕКОЙ РАДУГЕ Братья впервые заговаривают о как бы Эксперименте над людьми (Волна, Камилл) – но там это нечаянные результаты экспериментов не над людьми (а еще в СТРАНЕ БАГРОВЫХ ТУЧ секретарь Краюхина лишился глаза и трех пальцев, еще там погибли Роман и Ермаков и пр.). В ГРАДЕ ОБРЧЕННОМ Эксперимент над людьми – в прямой форме. А в ТРУДНО БЫТЬ БОГОМ Экспериментом почему-то названо простое наблюдение над аборигенами (затем с только возможностью изъятия некоторых из них из их общества – отчасти в духе ПОХИЩЕНИЯ ЧАРОДЕЯ Кира Булычева и т. п.). Но недостаточно продуманный квази-эксперимент оборачивается тяжким именно экспериментом над Руматой и другими “спринтерами”, у которых не хватает сил на “марафон”. 
          Прогрессоры настойчиво агитируют: аборигенов – ничего нельзя сделать;  и ДРУГ ДРУГА – “Останемся коммунарами”, не надо быть “спринтерами” (даже если трудно не быть!), иначе придется не погибших “спринтеров” отправлять на Землю. Дон Румата (Антон) научно убеждает самых выдающихся аборигенов – Будаха и Арату. Дон Кондор (Александр Васильевич) убедительно уговаривает Румату. Дон Гуг (Пашка) страстно критикует за “спринт” их обоих. Но Пашке и в детстве не хватало тонкости души, потому ему не так трудно. А вот мудрый Александр Васильевич срывается на требование убить дона Рэбу – “Вот так бог!” И Антон – натура с детства тонкая – между уговорами других постоянно сам выходит на “спринт”; а, в конце концов, на резню аборигенов, вина которых перед Руматой только та, что они не боги из общества, гораздо более отсталого, чем полуденный коммунизм Земли. Что касается славного Араты и ученого Будаха, то внимательно выслушав поучения Руматы, они, столь разные, не сговариваясь, разными словами, но сказали одно: а не пошел бы ты, бог, куда подальше со своими благими поучениями – если не можешь или не хочешь помочь на деле. “… господи … оставь нас и дай нам идти своей дорогой” кротко и в духе требований Эксперимента попросил Будах.  “В нашем деле (НЕ ВАШЕМ Эксперименте! – А. М.) не может быть друзей наполовину. Друг наполовину – это всегда наполовину враг”, даже если бог, лапидарно формулирует Арата; богам богово – нам, не богам, на нашу шею  какой-нибудь “цезарь” и вся “золоченная сволочь”, которую боги не хотят, а мы не можем, выжечь. Румата – как оплеванный. Трудно быть богом. Трудно быть прогрессором. Трудно остаться коммунаром – хотя бы только после таких обвинений. А ведь были еще зверские убийства многих людей несовершенного общества, особенно лучших, его надежду. И было убийство ребенка Уно (а ведь Румата не праведный дем-гуманист, которому плевать, что Павлик Морозов – зверски убитый ребенок, а не тертая политическая проститутка или баран 90х, предающие дело своих отцов, дедов, прадедов, глумящиеся над тем, что дорого им, и потому вопящие, как тот вор, “Держи Павлика!”). И было убийство самого дорого для Антона на Планете человека – Киры, наверно единственной из местных, кому для сразу органического вхождения в коммунизм Земли не хватило бы только ученых знаний. А потому был “спринтерский” срыв  бога, который прошел (сотни метров?) с мечами сквозь ряды врагов так, что потом “… видно было, где он шел”; дошел до Дворца и “настиг” (говоря словами Араты) Рэбу, нейтрализовав мечами многочисленную  тусовку во Дворце. Вот так бог! Террорист какой-то, коммуняка бешенный! Терпеть надо было. Бог терпел (хотя это трудно понять скептическим не богам) и нам велел (по полной). Терпит же свои неприятности вся  золоченная сволочь (хотя богатые тоже плачут, даже рыдают иногда). Терпели же Ельцин, Горбачев и т. д., причем терпели успешно. Ельцин дотерпелся до градоначальника столицы одной из двух сверхдержав, а Горбачев даже до начальника этой сверхдержавы. И для успеха своего карьерного терпежа они заставляли терпеть по-черному многих других. В общем – даешь “мировой дом терпимости с его обитателями”!
             Человеческие страдания Араты, Будаха, Киры проще, приземленней боговых метаний Руматы. Первые приучены своим обществом; не приемлют его зверства и тупости, но считают их естественными, неустранимыми, безальтернативными. “Все как обычно”, говорит Арата после очередного провала своего очередного восстания. Будах даже как-то эстетизирует страшный мир. А Кира просто страдает, по возможности сторонится страшного мира, не участвует в его мерзостях, но даже не пытаясь что-то изменить в нем. Румата знает Прекрасное далеко человечества, имеет возможности “божественного” вмешательства в дела человечества, далекого от Прекрасного. Он, без вколоченной с младенчества привычки к дикостям феодализма, испытывает особую боль от того, что ему есть, с чем сравнивать эту дикость, и есть возможность воздействовать на эту дикость несравненно более эффективно, чем Арата и Будах. И есть отчаяние, что даже с “божественными” возможностями воздействия, человечество Планеты лучше не сделать (только если уничтожить его личности и на базе их тел создать личности новые). В истории Земли встречались фигуры, много выше среднего уровня современников, как Кира, Будах, Арата (конкретные соответствия, например: Мать Тереза, Томас Мор, Огюст Бланки). Но конкретное общество почти не может породить личностей, возвышающиеся над его нормами как боги – по возможностям воздействия на него, по боли за него выше человеческой. Значимей других – марксистская альтернатива: и крайняя боль за мерзости классового общества; и попытки действия по изменению его в лучшую сторону сильнее, чем дозволял Эксперимент в Книге, чем Бескровное воздействие прогрессоров и кровавые восстания Араты; и пока небожественные практические результаты со срывами в духе финальной резни Руматой аборигенов. Результат неудавшейся марксистской попытки XX века оплевывается тоже возомнившей серостью, тоже нахлынувшими монахами, не навсегда выжженной золоченной сволочью – как нехороший эксперимент над  обществом терпимости, как мощение дороги в ад. И конечно, Маркса и Ленина все серые, черные и золоченные Моськи, не способные оценить мотивацию, масштабы и трудности задач, выше обывательских, видят только подходящими объектами для облаивания. А уж сознанки, что с 30х начали именно серые, их лидеры (“дон Рэбия” – первоначальный вариант дона Рэбы – и др.), а закончили в 90е нью-золоченные (все это с помощью черных сил извне – “ордена” эсэсовцев и пр.), не дождешься ни от  первых, ни от последних.
                                                                                      *     *     *
            Сказка – ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок. Хорошая фантастика – тоже. Но алгебра басни не всегда приложима к арифметике жизни наглядно. Аборигены и земляне в Книге – цивилизационно, говоря по-модному, разные; их взаимоотношения – вымученные; а проблемы “спринтеров” приходится решать их ссылкой на формационно иную Землю светлого будущего. Книга не предлагает жизненные решения актуальных проблем, она ставит проблемы на материале фантастически поданной истории  Земли темного прошлого. В Книге, скорее, не десант с Земли на другую планету, а путешествие во времени.  “Алгебраические” абстракции Книги преломляются во многих “арифметических” конкретностях замаскированной истории земного человечества.  За Арканаром и сопредельными странами угадывается колонизованная полумонашескими орденами Прибалтика (деталями природы и крепостного быта), тоже часть Империи, тоже завоеванная из-за моря, и колониальная Латинская Америка (меднокожие варвары, доны). В первой боги – люди из качественно более совершенного общества – были невозможны, за отсутствием тогда на Земле такого общества. Но вторая существовала (тоже с крепостными-пеонами и пр.), когда в Нидерландах и Англии уже был капитализм, а в соседней Северной Америке шло становление буржуазных США. Если не боги из коммунизма, то полубоги из капитализма в крепостном строе были возможны. Полубоги “молниями” выжигали – не золоченную сволочь (сами отчасти такие) – первобытные племена и т. п.; но и приходили купцами, миссионерами, исследователями и т. д., за  которыми все равно шли колонизаторы с “молниями”. Еще существеннее было проникновение идей, культуры  послекрепостнических Возрождения, Просвещения Европы. Серое мещанство, черные монахи, золоченная сволочь крепостной Латинской Америки были более цивилизованными, чем веками раньше в крепостной Прибалтике – сами были как-то полубожественными относительно крепостного строя.  А некоторым Аратам, Будахам, Кирам в Латинской Америке иногда было если не тяжелее, то полубожественно труднее, чем веками раньше в Прибалтике и в полдень XXII века по отсчету Земли в Арканаре. И имел место синдром “другой планеты”: Латинская Америка – це не Западная Европа; проблемы, боли первой – конкретно как-то иные, чем последней. Это относилось и к почти капиталистической Японии, почти европейской Турции (с Болгарией и др.) и пр. Особое место – России. 
           Допетровская Россия на века отставала от Западной Европы общественно-экономически и в плане культуры. Петровские преобразования отставание социально-экономическое уменьшили немного (в России крепостничество, давно изжитое в Западной Европе, после Петра просуществовало полтора века; и Революция 5 года припозднилась относительно западно-европейских), но в плане культуры сделали Россию почти “европейской”; точнее – ее правящий класс. Этот класс исторически соответствовал диким феодалам Англии, Франции и др. века XIII-XIV, но уже знал буржуазную культуру Нидерландов и Англии, буржуазное Просвещение Франции, в немалой степени мыслил на их уровне. А крепостные, мало затронутые “европейской культурой”, были почти такими же, какими были крепостные Франции и т. д. веками раньше. И Россия не была отрезана от Европы океаном, как Латинская Америка, или этнически, как Турция, тем более по обоим параметрам Япония, что задавало их психологические обособленности. “Европейские верхи” России относительно собственного народа – не боги из коммунизма в духе Руматы, но полубоги. Основная часть верхов принимала относительность своего полубожественного превосходства, не брезговала отечественной дикостью в духе Салтычихи. Но из таких верхов не могли не выделиться лучшие полубоги, ЛИШНИЕ ЛЮДИ, которые со своим “европейским” сознанием в “азиатской” стране не могли не мучиться на манер Руматы в Арканаре. Перед ними вставали вопросы – КТО ВИНОВАТ, ЧТО ДЕЛАТЬ (Румате было ясно, ЧТО виновато, и он хотя бы формально понимал, что очень трудно ДЕЛАТЬ практически)? Ленин писал, что “марксизм … Россия … выстрадала” (ДЕТСКАЯ БОЛЕЗНЬ “ЛЕВИЗНЫ” В КОММУНИЗМЕ). Руматовым страданиям марксистов предшествовали страдания революционеров-разночинцев, страдания дворянских революционеров, страдания просветителей XVIII века. Не могли эти поколения лучших людей, воспитанные на самой передовой культуре, знакомые с порядками самых продвинутых стран, с невозмутимостью богов и золоченной сволочи взирать на страдания СВОЕГО народа (не даже миссионеры ведь среди чужих народов в колониях), который страдал так, как низы в “Европе” столетиями раньше. И когда западные прогрессоры спринтерски и на базе недоработанной Базисной теории посчитали назревшей Мировую революцию на буксире Запада, большевики поверили, отнеслись к делу ответственно – и свершили свое национальное звено ожидаемой Мировой революции отдельно взято. Но коммунизм (хотя бы полуденный), как оказалось, необходимостью еще не стал даже в самых развитых странах, а в плане реализаций возможностей чего-то прокоммунистического “марксисты” типа Каутского оказались болтунами, ревизионисты же прямо подавляли революционные выступления. Большевики попали в ситуацию прогрессоров на Планете, когда общество к коммунизму не готово, помощь хотя бы полукоммунизма “с другой планеты” невозможна и в формальном соответствии с Базисной теорией надо выдать, себя и массы, последовавшие за большевиками, на вырезание осатаневшим белогвардейцам. Боги так и поступили бы, наверно – в духе Христа и других мучеников разных религий. Но человеку трудно быть богом, а тогдашний уровень Базисной теории позволял надеяться на все же недалекую Западную революцию. Необходимость качественного совершенствования Базисной теории вполне обозначилась только через несколько десятилетий после Октября, КОГДА СТАЛО ПОЗДНО по ситуации не самой развитой страны, но все еще рано даже в самых развитых. Немногочисленные действительно коммунары оказались в одиночестве, а многое отсталой страны помогало подонкам. И стало “все как обычно” – с некоторыми особенностями. Были трагические ошибки прогрессоров, были срывы, даже кровавые, “спринтеров”. Многие же “солдаты Ленина” стали его врагами, а не сломленных общей отсталостью страны ломали террором 30х и более мягким затем.  Даже богу почему-то трудно БЫТЬ в человеческом обществе – распнут. Тем более трудно быть БОГАМИ людям, опередившим (как Кира и иначе) свое время – даже если буквально не распнут. 
        Братья-шестидесятники сначала с энтузиазмом начинающих прогрессоров  включились в “Эксперимент” жизни. Но скоро им стало очень трудно. И если Румата все-таки понимал, что это у него не хватает нервов на объективные реалии жизни – “… мне очень трудно держать себя в руках”, то Братья обиделись на ДАННОСТЬ мира, далекого от Полудня, на недостаточно совершенную Базовую теорию. Их метания проговаривал Румата, то объявлявший феодализм фашистским (т. е. капиталистическим), то мысленно повторявший: “Не шутите с терминологией, Антон”. Очень недоволен Румата Базисной ТЕОРИЕЙ: да причем здесь какая-то там теория, если “… здесь ежеминутно звери убивают людей!” на практике. Хотя это – понимаемый самим Руматой “спринт”, извинительная для не бога истерика. А в истории Земли были зверства и пострашнее, чем те, которые свалились на Румату (Варфоломеевская ночь, нацистский террор, “сталинский автотеррор” и многое другое). Но причем здесь Базисная теория, если с ней обращаться, как Мартышка с Очками? Очень близких в истории аналогий деяниям Рэбы я не знаю, но использования  разных серых (лаццарони, всякое мещанство) для кровавой реакции или приводы в свою страну завоевателей, черные интервенции, разные подлые интриганы в истории не редки. Надо отметить, что доны Румата, Кордон и Гуг проявляют незнание базисных фактов истории… Строй Арканара – крепостнический с уже поднявшимися городами (как во Франции Англии начала второго тысячелетия), но аналогами Рэбе принимаются Ришелье (при феодализме послекрепостническом), Неккер (накануне буржуазной революции), Монк (на исходе буржуазной революции). Можно бы предположить, что какой-то аналог Рэбе – Токугава Иэясу (скорее всего аналог устранителям феодальной раздробленности и всего крепостнического строя во Франции и Англии XV века). Но он (как и его французские и английские соответствия) свою страну не предавал, геноцида грамотеев не разворачивал и опирался, прежде всего, на отечественное дворянство (буси, самураев). А ведь за историческую безграмотность героев будущего в прошлом несут ответственность Братья из настоящего. И если захлесты Руматы как-то сдерживаются им самим и другими прогрессорами, то никем не сдерживаемые Братья позднее додумались до спасения фашизмом и социализмом феодализма (ВОПРОСЫ БЕЗ ОТВЕТОВ) – вполне в духе смятений Руматы. Трудно было быть богами даже Стругацким. Книга ТРУДНО БЫТЬ БОГОМ – и ОБ ЭТОМ.
          Отчасти – и на новом витке спирали – темы ТРУДНО БЫТЬ БОГОМ повторены в ОБИТАЕМОМ ОСТРОВЕ.  Опять неземное человечество, похожее на земное, правда, не на прошлое, а на реализующее потенции современного Стругацким. Но мучительно-противоречивый образ Руматы теперь раздвоен на “полуобразы” Максима и Странника. Первый, прогрессор поневоле, бестолково мечется на эмоциях, ничего не понимая в ситуации тоже, как Румата. Второй, землянин тоже засланный, как Румата, действует рационально, понимая ситуацию прекрасно, зная, что делать (не зная только, как поймать неучтенный фактор – Максима). Но полуобразы объединяет отказ от Бескровного воздействия. Максим примыкает к террористам подполья, а Странник фактически возглавляет (как Рэба, но для перспективы не черной, а красной) террористическую службу режима, лично убивает неугодного Папе, уничтожает банду Волдыря, готов топить подлодки Островной империи. Без гипноиндукции и реморализации – кровавое вмешательство в дела чужого общества. Правда, этому обществу грозит не долгая мучительная история, а гибель. Тем не менее – вмешательство.  И прогрессоры теперь не просто косвенно поддерживают местных борцов, как Румата Арату – они идут на прямой союз с Вепрем (а “местные социалисты и коммунисты… как Вепрь”). Правильно – у прогрессоров разных книг разные исторические ситуации. В ТРУДНО БЫТЬ БОГОМ – отсталое общество, которому до коммунизма ой, как долго и мучительно. На ОБИТАЕМОМ ОСТРОВЕ – уровень общества где-то накануне коммунистической революции, которой объективно нужно помочь (задача Странника?), помочь “коммунистам” типа Вепря. И надо помочь просто уцелеть обществу, для СУЩЕСТВОВАНИЯ которого опасны ядерная война, зомбирование гипноиндукцией Центра пр. Здесь богам тоже трудно, но чисто по-человечески, как особого рода революционерам, примерно как Вепрю и Арате.
          Трудно и коммунисту Ивану Жилину в специфически диком обществе ХИЩНЫХ ВЕЩАХ ВЕКА. Правда, долго не понимаемая ситуация вроде бы, наконец, понята и так или иначе будет разрешена. Основная трудность героя – разногласия с другими прогрессорами в отношении путей разрешения ситуации. Про Базисную теорию ни Иван, ни Стругацкие не вспоминают (только противнику Бадшаха Иван возразил еще по-марксистски) – акцент в прогрессе общества они теперь видят не в развитии материального (материально УЖЕ “все в порядке”), а в воспитании духовного, реморализации против гипноинукции слега и других хищных вещей века (без фантатстики –  интернета и пр. в массовой культуре общества потребления, итогового классового общества). Хотя сам Иван и его товарищи из ранних произведений Стругацких становились людьми, скорее, согласно Базисной теории, а не специальной реморализации. Впрочем, тогда ведь еще и не было ТАКОГО материального изобилия и слеговой гипноидукции. А, в общем, Иван не прав – одними проповедями и новую ситуацию тоже не реморализируешь. И понимание новой ситуации нужно включить в обобщенную действительно Базисную теорию.
              В интернете мой материал по Ефремову и Стругацким подан как “Стругацкие против Ефремова” (см. под кодом МАГДУШЕВСКИЙ). ПРОТИВ – это не мое, хотя, наверно, мой соответствующий материал и можно понять таким образом: значит, плохо изложил свое мнение. А оно – Стругацкие ОТЛИЧНО от Ефремова (на моей главной книжной полке ПСС Ефремова и Стругацких стоят не вперемешку, но рядом, соприкасаясь). С ТРУДНО БЫТЬ БОГОМ очень сопряжен ЧАС БЫКА Ефремова – настолько, что обе книги лиходеями 90х трактовались как памфлеты против социализма (не лже-социализма, трудно отличимого от капитализма экипажем ТЕМНОГО ПЛАМЕНИ). Присутствует  в романе Ефремова мотив именно ТРУДНО БЫТЬ БОГОМ. Прогрессоры из общества еще более будущего, светлого, чем полуденный строй XXII века, до “спринта” явно не скатываются. Только у Оллы Дез – изначально самой озорной и ребячливой девчонки – после Торманса “Всезнающая неласковая усмешка играла на … губах …”; да выдержанного Грифа Рифта Фай Родис уговаривает не скатываться до резни злобного дурачья, до какого скатился Румата, тоже после гибели любимой. Но можно не сомневаться – прямых “спринтов” для прогрессоров Ефремова быть не могло, “Останемся коммунарами” – в любом случае. Местных “Арат” и “Вепрей” – Серых Ангелов – специалист по Базовой теории истории, Фай Родис, сумела поднять выше просто террора. А если уж коммунарам выбирать – лучше гибель  самих богов или их своевременный возврат на Землю. Трое богов гибнут, хотя могут выжить ценой гибели местных дикарей. Чуть не погибла самоотверженный прогрессор в самой гуще жизни Торманса –  Чеди. Погиб оставшийся пожизненным прогрессором на Тормансе Вир Норин (и его “Кира” – Сю-те – тоже?), наверняка не устраивавший резню злобного дурачья, как Румата. Погибла и Фай Родис. А уцелевшие земляне вынуждены были покинуть Торманс – и все уцелевшие уже в своем Светлом будущем жили недолго. Трудно людям даже Эры Встретившихся Рук быть богами при столкновении с обществом и менее (?) страшным, чем Арканар серых штурмовиков и черных монахов. И важный нюанс – трудно БЫТЬ при даже косвенном столкновении с уже далеким прошлым Земли даже Веде Конг (самой божественной героине Ефремова) в последние годы ее жизни, натуре тонкой, но сильной и прямо с тем прошлым все же не сталкивавшейся. А другой историк – юная Фай Родис – при “столкновении” в Эре Встретившихся Рук с ужасами изучаемой ею давней истории Земли на время впала в отчаяние, перекликающееся с отчаянием Руматы.  
          В заключение можно вспомнить облегченное бытие богов в книгах СРУБИТЬ КРЕСТ В. Фирсова (в ней особенно сильно влияние ТРУДНО БЫТЬ БОГОМ и ЧАСА БЫКА), ГРИАДА А. Казанцева, МАРС ПРОБУЖДАЕТСЯ А. Волкова и др.; а иные акценты трудностей этого бытия, чем у Стругацких и Ефремова, например, в серии о капитане Ульдемире В. Михайлова.
                                                                                    P. S.
           У Стругацких была “неоконченная повесть” БЕЛЫЙ ФЕРЗЬ или иначе ОПЕРАЦИЯ “ВИРУС”. Для меня несомненно, что этот Набросок – логичное завершение эволюции творчества Братьев: от пафоса шестидесятников в первых произведениях до мучительных и глубоких размышлений затем в преддверии Застоя (особенно в ТРУДНО БЫТЬ БОГОМ и ХИЩНЫХ ВЕЩАХ ВЕКА, по-моему, двуглавой вершине творчества Стругацких) и постепенное сползание к изощренному постмодернизму в финале. Именно махрово постмодернистским я считаю набросок БФ/ОВ. Жуткая Островная Империя ОБИТАЕМОГО ОСТРОВА оказалась замаскированным тройным набором игрушек, матрешек, который можно понимать разно… То ли Адом, Миром живых и Раем. То ли слоями: советских пролетариев-скотов (любимое клише антикоммунистов); советских ”обыкновенных”, серых обывателей (дождавшихся сейчас желанных черных монахов); и советскими “исключительно людьми талантливыми, славными, дружелюбными, свято следующими всем заповедям самой высокой нравственности (это типа самих Стругацких?)”. То ли эти слои – капитализма ХИЩНЫХ ВЕЩЕЙ ВЕКА. То ли это кжи, основная масса джи и их креативная элита вроде Таэля в ЧАСЕ БЫКА. А раскладывание по матрешкам идет “… и с помощью соответствующего социального механизма (что-то вроде полиции нравов)”: кому в полуденный коммунизм, кому в чего похуже. В фантастически законченной форме – типа “механизма” лиловых, змееносцев и черных (не монахов) ЧАСА БЫКА? Или в размыто нефантастической форме, например,  государства Древнего Египта: “Делают смотр всякому народу, берут из них лучших … Мальчик – провожатый у воина, юноша новобранец, старик отдан в земледельцы, мужчина – в воины, хромой – в привратники, слепой – в откормщики быков”? Оказывается, в эклектике разных матрешек вплоть до полуденного коммунизма ГОСПОДСТВУЕТ “социальный механизм … вроде полиции нравов”, его КОНКРЕТНЫЕ НОСИТЕЛИ. Что это – “Всезнающая, неласковая усмешка” Братьев, как у надломившейся Оллы Дез, изначально самой светлой на ТЕМНОМ ПЛАМЕНЕ? Или это изящный ЦИНИЗМ, как у доктора Опира из ХИЩНЫХ ВЕЩЕЙ ВЕКА и его постмодернистских соответствий реального капитализма? Уже в ДАЛЕКОЙ РАДУГЕ положительные герои героические, но бессильные. В ПОПЫТКЕ К БЕГСТВУ праведная помощь заключенным оборачивается бедой для них, вызывает их ненависть к прогрессорам. Я считаю, повторюсь, вершиной творчества Стругацких хронологический дуплет – ТРУДНО БЫТЬ БОГОМ и ХИЩНЫЕ ВЕЩИ века. Но достигнутая вершина – начало пути вниз. В первом произведении Братья брата Аббу, дурака и лавочника, наделяют обликом умницы, космонавта Михаила Крутикова из своих ранних произведений, а Буддах любуется социальным неравенством. Во втором ставят памятник от восхищенного мещанства за “загибы” Юрковскому, который “Наш, советский (! – А. М.), хоть и с загибами”. А дальнейшее творчество Стругацких, очень неровное, вывело на Набросок, дурно попахивающий лекциями доктора Опира, когда-то ненавистного Братьями. Их итоговый “спринт” не лучше, чем у прогрессора Руматы – но не мучительно трагический, как у него, а интеллигентски-мещанский. Они уже не боги – им, возможно, стало легко, в духе легкости постмодернизма. 
         “… авторам нравилась придуманная ими концовка”, легко сообщил Борис Натанович. А концовка такая … Максим “начинает говорить, объяснять, втолковывать” прежние представления Стругацких. Но “Абориген слушает, улыбается (не мучительно, как Олла Дез, но как доктор Опир? – А. М.), кивает, а потом замечает как бы вскользь (так принято у постмодернистов – А. М.): “Изящно (“говорит, – сказать не ложно … без скуки слушать можно” – И. Крылов). Очень красивая теория. Но к сожелению, абсолютно не реализуемая на практике (“Услышав суд такой мой бедный Соловей вспорхнул и – полетел за тридевять полей. – Избави бог и нас от этаких” Ослов – так говорил не Заратустра, а Крылов)” И пока Максим смотрит на него, потеряв дар речи (понятно – таким его создали Братья до того, как стали волонтерами в чем-то вроде полиции нравов; не ротмистрами-бригадирами Чачу, конечно, но Опирами – А. М.), абориген произносит фразу, ради которой братья Стругацкие до последнего хотели этот роман все-таки написать (позарез хотелось славы Герострата навыворот; самим себя высечь – А. М.)”. Итак, внимание – ЗАВЕЩАНИЕ (правда, не оформленное) Стругацких! “Мир не может быть построен так, как вы мне сейчас рассказали (а Вам “рассказали” Стругацкие – А. М.) – говорит абориген. – Такой мир может быть только придуман. Боюсь, друг мой, вы живете в мире, который кто-то придумал – до вас и без вас (сознается Борис Натанович – А. М.), –  а вы не догадываетесь об этом”, глупенький: это всего лишь компьютерная игра Стругацких. Но обвинение некорректное. Не мог же придуманный Стругацкими Максим понять, что Братья его придумали. Не мог он знать, что Братья отрекутся от того, что они в него вложили, что сами исповедовали, придумывали прежде, чем “спринтовали” ниже своего героя, что будут легко хихикать над ним и самими собой.  Абориген ухмыляется, иронизирует над теми читателями Стругацких, которые ненавидели Рэбу, понимали Арату, сочувствовали Румате, сострадали Кире. Напрасно, оказывается – они же придуманные, придуманы их трудные раздумья, метания, мучения. Боттичелли отрекся от своих картин, сам уничтожал их. Гоголь отрекся от своего творчества, сжег последний том МЕТРВЫХ ДУШ (до остального уже не мог добраться, потому стал его перепонимать?). Достоевский отрекся от былого увлечения социализмом, объявил его бесовским. Го Мо-жо вообще вывалял себя в грязи во времена Культурной революции. И т. д. Стругацкие охарактеризовали воззрения Максима и свои былые придуманными (в смысле надуманными – что они придуманные, ясно и ежу, как говорил Юрковский). Нет на свете печальней измены, чем измена себе самому. Впрочем, изящная измена Стругацких – лишь песчинка в страстной измене миллионов времен Перестойки-капстройки, а потому банальна до пошлости. Я писал (сайт mag-istorik. ru, статья ЭТАПЫ БОЛЬШОГО ПУТИ: “По истории творчества Стругацких особенно удобно изучать идейную эволюцию (некоего) социального слоя”). Стругацкие точно отразили эволюцию части советской интеллигенции и близких к ней: энтузиазм начала Оттепели, трудная растерянность позднее, скрытый скептицизм еще позднее и, наконец – легкое охаивание собственного прошлого, смачно, с ухмылками.
          На исходе “реального социализма” бывший парторг марксистского факультета Уральского университета Бурбулис инициировал запрет своей Альма-матер – КПСС. А Ельцин, в КПСС сделавший процентов 90 своей политической карьеры (без чего закончил бы прорабом не Перестройки-капстройки, а стройки) ту же Альма-матер в РФ и запретил. На исходе  “реального социализма” Братья “с другой стороны” честно сползли к умонастроению финала капиталистической формации. А органическими приростоми к наброску БФ/ОВ стали завершения Наброска разными авторами и фильм ОБИТАЕМЫЙ ОСТРОВ (на мой взгляд, мерзкий, но если верить сообщениям СМИ, интернета, получавший одобрения Бориса Натановича), основная современная фантастика на постсоветском пространстве.  Мне от всего этого трудно. Трудно быть богами людям, даже Стругацким – тем более другим, многим  членам КПСС прошлого и фантастам настоящего в том числе. Но особенно трудно КОММУНАРАМ. Многое вокруг помогает подонкам; а до коммунизма на Земле – сказал бы кто.
            Одни читатели Стругацких сожалели о незавершенности Наброска, другие его завершали, третьи незавершенность оценивали положительно. Мое мнение – завершение Стругацкими своего Наброска было бы интересно специалистам в плане получения результатов незапланированного социологически-психологического эксперимента жизни над Братьями. Но я бы предпочел отсутствие даже Наброска – трудно разочаровываться в богах еще больше.